Изгои (джен)

К вечеру Джозеф прислал Ойгену и скан договора, и готовое дополнение к техническому заданию. С него Ойген и начал: сперва поправил несколько опечаток и фразеологических оборотов, а затем скорректировал некоторые абзацы так, чтобы текст был понятен не только специалистам, но и обычным людям вроде него самого или сеньора… в смысле, мистера Бассо. Потом задумался и принялся цветом выделять вызывающие у него вопросы пункты, которые еще раз следует уточнить. Это была в целом приятная и простая часть предстоящей ему работы.

Разметив приложение к техническому заданию, Ойген нашёл в сети несколько типовых примеров дополнительных соглашений и поморщившись, сохранил их себе, а потом взялся за сам договор. Прочёл его раз, два — и, тяжело вздохнув, закрыл файл. В своей прошлой жизни он, конечно, не был юристом, Ойген вообще не слишком хорошо разбирался в тонкостях подобного крючкотворства, как это умел тот же Малфой; но он все же был волшебником из почтенной и старой семьи, и отец неплохо научил его вчитываться в магические контракты. И то, что он увидел сейчас, ему совсем не понравилось. Нет, так не пойдёт. Так точно не пойдёт.

— Привет, — позвонил он Джозефу. — Мы берём паузу с документами — мне не нравится то, что я прочёл. Но мне нужно время разобраться. И позволь, я сам займусь дополнительным соглашением к договору. Смету перешли мне — я всё сделаю.

Джозеф спорить с ним не стал, пересчитав в часах предстоящий ему нелёгкий труд, изложенный на шести листах приложения — и Ойген остаток вечера приводил документ в надлежащий вид, и уже ближе к концу смены отправил его Бассо вместе со сметой, попросив прочесть и высказать все замечания за завтра. Желательно в письменном виде.

Дома Ойген еле удержался от того, чтобы разбудить Рабастана, и оставил ему записку на тумбочке с просьбой непременно поговорить с ним утром до того, как тот уйдёт. И поэтому проснулся рано — впрочем, это было даже хорошо: ему хотелось утром угостить всех принесённым накануне пирогом.

Было только девять, и Мэри пока только вставала — а вот Рабастан уже готов был уходить, и Ойген, ещё толком не проснувшись, отдал ему договор и попросил:

— Прочти, пожалуйста. Я понимаю, ты этим нечасто занимался, но тебя ведь тоже должны были учить читать контракты.

— Меня учили, — Рабастан кивнул и, взяв бумаги, погрузился в чтение. — Ойген, — сказал тот через минуту, поднимая взгляд от текста, — мне не снится, что из пункта пять точка восемь следует, что исполнитель обязуется вносить замечания заказчика в проект фактически до бесконечности? Я не вижу, чтобы при этом оговаривался перенос сроков, — он протянул Ойгену договор, и когда тот прочитал и покивал, добавил: — Будь договор магическим, я бы добавил здесь что-нибудь про ослиные уши — ну знаешь, чем больше исполнитель запаздывает, тем они мохнатее и длинней.

— Мне тоже это показалось странным, — довольно сказал Ойген. — Но я решил убедиться, что я не сплю.

— Я бы не стал подобное даже подписывать, — сказал Рабастан. — Это твой?

— Что ты, нет, — Ойген рассмеялся. — Где я и где официальные документы. Я к такому приду… когда-нибудь. Нескоро. Может быть. Это договор Джозефа — его, конечно, не переделать, но кое-что можно поправить в дополнительном соглашении, и я собираюсь сегодня этим заняться. А ещё у меня есть пирог, — он выбрался из-под одеяла, ёжась, и торопливо переоделся. — Когда-нибудь, — пообещал он непонятно кому, — у нас будет довольно денег, чтобы никогда не мёрзнуть.

— Странно, что ты не привык, пока сидел, — заметил Рабастан. — В Азкабане было куда холоднее.

— Да я там замёрз, наверно, на всю жизнь! — воскликнул Ойген. — Идём вниз — там есть Капрезе. Очень хороший.

— Я уже позавтракал, — заметил Рабастан, и Ойген тут же предложил:

— Тогда возьми с собой. Иначе мы с Мэри всё съедим.

Рабастан чуть усмехнулся, но спорить не стал — и, когда они спустились вниз, забрал с собой половину одного из подаренных накануне кусков пирога. Ойген же остался готовить завтрак — и встретил Мэри радостным:

— У нас сегодня замечательный десерт. Если тебе понравится, мы можем сходить на днях туда, где их подают.

— Что за десерт? — спросила Мэри, садясь за стол — и Ойген подумал вдруг, что нужно подарить ей какой-нибудь красивый халат вместо этого сиреневого ужаса, в котором она была похожа на большую плюшевую игрушку. Существуют же элегантные и тёплые халаты. Тем более поясок вызывал у него теперь двоякие ощущения.

— Капрезе. Итальянский пирог с орехами и шоколадом. Весьма удачный, — он поставил перед ней тарелку с яичницей, сосисками и фасолью.

— А где ты его достал? — спросила она, перемешивая фасоль.

— Клиент угостил вчера, — Ойген поставил тарелку с яичницей себе и тоже сел за стол. — А как прошёл твой день?

— Да скучно, — охотно ответила Мэри и попросила: — Сделай тосты? С сыром. Можешь?

— Да, конечно, — он вновь встал и, безропотно вымыв сковороду, вновь поставил её на огонь — и подумал, что, наверное, стоит купить тостер. Хотя он ведь был у Мэри — но она его даже не распаковала, а потом и продала. Но если он его сам купит, распакует и поставит на кухне, возможно, она станет пользоваться им? — Прошу, — он положил два поджаренных кусочка на её тарелку и ещё один — себе и вернулся к остывшей яичнице. — Совсем скучно? Что ты делала?

— Пасьянс раскладывала, — отозвалась Мэри. — И читала новости в интернете… кстати! — она очень оживилась. — А ты знаешь, что их поймали?

— Кого «их»? — непонимающе переспросил Ойген.

— Ну тех, из-за которых за тобой приходили бобби! — Мэри выглядела очень довольной. — Из ИРА. Помнишь, они в Бирмингеме чью-то машину взорвали? Их вчера взяли!

— О, — Ойген отложил приборы. — Я не знал.

Он должен был бы радоваться, но вместо этого ощутил горечь. Вот и порвалась ещё одна ниточка, связывавшая их с тем, прежним миром: значит, инспектор Блэк к ним больше не придёт. Нет, это было хорошо — для всех, и для него отдельно, потому что хотя подобные воспоминания и стираются без всякого вреда, но всё же…

— Ты не рад? — спросила Мэри напряжённо, и Ойген встряхнулся, понимая, как его реакция должна была бы выглядеть.

— Я рад, — он улыбнулся. — Надеюсь, они всех поймали.

— Ты их знал? — Мэри пристально смотрела на него.

— Нет, что ты, — удивился он. — Откуда? И потом, ты мне даже имена не назвала.

— Я их не помню! — воскликнула она. — Но можно посмотреть: они вчера были во всех новостях. Знаешь, и тоже братья… так странно, наверное, поэтому приходил детектив. Что ты делал, что даже не видел новости? Ты же всегда смотришь!

— Я работал, — коротко ответил он. — Спасибо, что сказала — я непременно посмотрю теперь подробности.

— А ты над чем работаешь? — спросила Мэри с любопытством, и Ойген, не видя никаких причин скрывать, рассказал ей про тот сайт, что делал для церкви — и который уже почти закончил. — Ты правда католик? — спросила она, когда он закончил.

— Не слишком хороший, — он улыбнулся. — Тебя это расстраивает?

— Ну… это странно, — она повела плечами. — Я не думала, что ты всерьёз про Рождество.

— Ну кто же шутит так? — спросил он мягко.

— Не знаю, — Мэри вздохнула. — Мало ли. Ну хорошо… но ты ведь можешь выходные взять? Потом?

— Один — возможно, — осторожно сказал Ойген.

— А не один? — настойчиво спросила Мэри. — Ну хотя бы три?

— Зачем? — спросил он настороженно.

— Я бы хотела поехать с тобой к моим родителям, — сказала она. — И познакомить вас. Ты им понравишься — ты всем нравишься. И будет лучше, если мы там на пару дней останемся. Ты сможешь взять хотя бы три дня выходных?

— Моё мнение тебе не интересно? — спросил он, сплетая пальцы.

— Ну я же ведь тебя и спрашиваю: ты можешь выходные взять на Рождество? — нетерпеливо сказала Мэри.

— Не об этом. А о самом знакомстве, — уточнил он неторопливо.

— А что знакомство? — удивилась Мэри. — Хочу тебя им показать. Мы всё-таки живём вместе почти год.

— Я не готов, — покачал головой Ойген. — Совершенно точно не готов.

— Да почему? — она… действительно не понимала.

— Потому что это первый шаг к свадьбе, — сказал он медленно. — Большой шаг. Важный. Мы обсуждали с тобой это: я не готов жениться. И совершенно точно не буду готов, покуда у меня не будет своего достатка и дома.

— Так это когда будет, — поморщилась она. — Ну брось. Дом есть — мы же живём здесь. Тебе не нравится?

— Своего дома, Мэри, — Ойгена преследовало сильнейшее дежавю. Они уже вели этот разговор, он точно помнил это.

— Да ну какая разница? — она опять поморщилась. — Ну хочешь, я подарю его тебе? — спросила она так легко, что Ойген… испугался. В прошлый раз, услышав это предложение, он ощутил неловкость, но сейчас ему действительно стало страшно. Не за себя, конечно.

За неё.

Она вот так легко готова была отдать свою единственную серьёзную ценность — и кому? Мужчине, который не то что предложения не сделал — он прямо говорил, что не готов жениться. И который даже ей ни разу не сказал, что любит!

— Мэри, — Ойген встал и, подойдя к ней, опустился рядом на одно колено. — Нельзя делать подобные подарки. Никому и никогда. По крайней мере, если ты не готова потерять дом. Ты готова?

— Но ведь ты же не обманешь меня, — сказала она с абсолютной уверенностью, глядя ему в глаза, и Ойген едва не застонал.

— Я не обману, — серьёзно сказал он. — Но я на это и не согласился — и никогда не соглашусь. Ты понимаешь, — он взял её руку в свои, — тут действует простое правило: тот, кто не намерен обмануть тебя, не согласится. Тот, кто согласится — тот, скорее всего, обманет.

— Почему? — спросила она, хмурясь.

— Потому что ни один порядочный человек не примет подобного подарка. Никогда. Мэри, — он взял её вторую руку и сжал обе, глядя ей в глаза. — Пожалуйста, послушай меня. И запомни. Нельзя предлагать такие вещи. Нельзя дарить свою единственную ценность никому. И искушать нельзя, — он покачал головой, удерживая её взгляд. — Не все удержатся. И будет катастрофа. Ты ведь получила дом в наследство? — спросил он после короткой паузы. Мэри кивнула, и Ойген продолжал настойчиво: — Так уважай волю того, кому он до тебя принадлежал. Его оставили тебе. Не мне. И никому другому.

— Но я же верю тебе, — сказала она — и это было больно. По-настоящему.

— Не стоит, — жёстко сказал он. — Ты плохо меня знаешь. Я отсидел почти двадцать лет — и, Мэри… я не понимаю, — признался он. — Ты так меня ревнуешь вообще ко всем — вообще без повода. Ты мне не доверяешь в том, что может, в крайнем случае, разрушить наши отношения и причинить тебе боль. Мне это неприятно — но в этом больше логики, чем в том, что ты сейчас делаешь. Ты понимаешь, что если я окажусь таким же негодяем, как твой бывший муж, ты попросту останешься на улице? Я не понимаю, почему ты веришь мне в таких серьёзных… нет — глобальных вещах — и не доверяешь в деле куда менее серьёзном.

— Хэлен тоже говорит так, — тихо проговорила Мэри. Её подбородок задрожал, и глаза наполнились слезами.

— И она права, — твёрдо сказал Ойген. — В этом она права. Послушай если не меня, то хоть её. Пожалуйста.

— Зачем ты говоришь мне такие вещи? — она заплакала и обняла его за шею. — Я не хочу! Ты не обманщик! Нет же?

— Нет, — он обнял её и прижал к себе, гладя по голове.

— Тогда почему я не должна доверять тебе? — всхлипывая, спросила она — и Ойген растерялся. В самом деле, почему? Что ему ответить?

— Потому что ты не можешь быть в этом уверена, — сказал он. — Потому что ты уже доверилась однажды — ты ведь верила когда-то мужу? Пока он тебя не обманул? Да? — она кивнула, и он, вздохнув, продолжил: — Видишь? Ты тогда тоже была в нём уверена. Не меньше, чем во мне. Да? — она снова кивнула — и совсем разрыдалась. — Т-ш-ш, — прошептал он, сочувственно гладя её по волосам и слегка укачивая в объятьях. — Прости, что причинил тебе боль. Но иногда приходится… Пожалуйста, запомни, — повторил он очень настойчиво, даже настырно. — Нельзя отдавать свой дом. Никому и никогда. Если ты его лишишься — тебе до конца дней придётся что-нибудь снимать. И поверь мне, ни на что приличное тебе не хватит. Тебе очень повезло, что у тебя есть дом, Мэри. Сбереги его. Пожалуйста. И никому не отдавай. Да? — она закивала, и он, приподняв её голову, поцеловал её, крепко и по-настоящему. И искренне — так искренне, как не делал уже много месяцев… или, может, даже никогда.