Изгои (джен)

Радость от найденных в квартире продуктов длилась недолго: мрачные ужасы из бездонных недр интернета заставили Ойген и Рабастана пересмотреть их съедобность. Прежде всего из-за мышей: будучи волшебником, Ойген никогда особо не задумывался о том, что эти твари на себе переносят и чем могли заразить. И во сколько примерно обойдётся та часть лечения, которая выходила за границы «бесплатно». Так что спагетти, сахар и соль без жалости отправились в мусорный бак. Фасоль же, которую от грызунов защищала стеклянная банка, они сперва было хотели оставить — но внимательно изучив её на просвет, Рабастан с сомненьем заметил:

— Ойген, не сочти меня мнительным, но даже я знаю несколько ритуалов, в которых используют еду покойников, и ещё с десяток проклятий. И я не хотел бы стать объектом ни единого из них.

— Но ведь обычно под этой самой едой подразумевают остатки последней трапезы, разве нет? — Ойген неуверенно попытался ему возразить.

— Обычно да, — согласился с ним Рабастан. — Но… я не уверен, что настолько голоден. Даже если эта старушка была самой магляцкой магглой...

— И потом, — подхватил, соглашаясь и словно убеждая сам себя, Ойген — ещё неизвестно, где она хранила эту фасоль до того, как та оказалась в банке. И какими руками её доставала. Не удивлюсь, при её-то нежности к этим птичкам, они были все в помёте. И ещё неизвестно, от чего старушка скончалась, — фасоли было, конечно, жаль, но себя им было жалко куда больше: они просто не могли себе позволить сейчас разболеться так глупо. Не говоря о других, более мрачных исходах, которыми их пугала статистика.

Так что фасоль вместе с банкой отправилась вслед за спагетти — и действительно, до того момента, как Ойген получил зарплату (которую Уолш, разумеется, и не подумал выдать хотя бы на день раньше), а Рабастан — пособие, их рацион стал скуден и прост, и,не сговариваясь, они назвали его «Ирландским походным». Главную роль в нём играла, конечно, картошка, во всех её видах и проявлениях. Впрочем, хлеб и бобы они себе тоже могли позволить, так же, как и некоторых сезонные овощи — свёклу, цукини, морковь. А вот капусте они отказали, так как Рабастан её не любил, да и Ойген особым любителем не был, и невыгодно было есть её в одиночестве.

Порой им везло, и удавалось купить по акции упаковку фарша или курицу — ну и, конечно, их выручали купоны, которые они аккуратно вырезали из бесплатных газет и журналов. Тем более, что в их новой квартире был нормальный — и даже вместительный — холодильник, и покупать продукты можно было, наконец, не только лишь на текущий день. Так что питались они, в целом, неплохо — но, конечно же, без особых излишеств, и речь про сэндвичи даже для Энн даже пока что даже не шла. Ойген даже почти перед ней извинился, шутливо заметив:

— Извини, сегодня я зову на кофе просто так. Мы сейчас переезжаем, и хозяйство, как ты понимаешь, ещё не наладили.

Они посмеялись вместе — а через пару дней Энн вдруг принесла ему целую кастрюлю китайской лапши с курицей. И, водрузив на стойку, сказала:

— Моя очередь вас угощать, — и когда Ойген и смутился, и обрадовался, добавила: — Между прочим, эту вашу итальянскую пасту Марко Поло привёз с родины моих предков!

— Моя итальянская половина об этом прекрасно помнит, — он картинно обнял кастрюлю и прижал к груди. — Энн, ты наша спасительница! А то другая моя половина устала от этой картошки ещё во время Великого Голода.

— Тогда на днях я вас ещё раз спасу, — пообещала Энн. — Но кастрюля в гуманитарную помощь не входит! Верни её потом, пожалуйста.

— Хоть завтра, — он погладил предмет их разговора, и Энн, рассмеявшись, спросила:

— Вам нужна помощь с уборкой?

— Там такая грязь, что мы сами справимся, — заверил он её. — Но ты мне подала идею: можно было бы устроить новоселье… но с пометкой в приглашении «еда с собой».

— Звучит здорово! — она очень обрадовалась. — Каждый что-то да принесёт — обычное дело. С нас еда — с вас помещение. Отлично! А когда?

— Во вторник, — пришла очередь смеяться уже ему. — У меня все остальные вечера здесь заняты, а по вторником выходной. Это выходит двадцать девятое.

— Ну а почему бы нет? — пожала плечами Энн. — Посреди недели будет даже неплохо, мы же не собираемся особо пить!

Ойген вовсе не был убеждён, что Рабастану идея с новосельем понравится, но тот, к его удивлению, был совсем не против:

— Кроме той вечеринки на Гая Фокса я ведь здесь больше ни в чём не участвовал. А у нас я бывал на новоселье всего пару раз, в том возрасте, когда меня раздражали другие дети. А потом… потом, как ты понимаешь, никто из наших новоселье уже не справлял.

— Я тоже не слишком представляю, как это здесь принято, — Ойген стоял посреди гостиной и оглядывал её почти влюблёнными глазами. — Нужно будет стекло вставить, — заметил он, указывая на зияющую пустотой дверцу шкафа, осколки из которого они убрали не так давно. А пока — не знаю… пускай так стоит?

— Нам всё равно пока что нечего туда класть, — Рабастан сидел на диване, раскинув руки по его спинке. — Я всегда любил обтянутую кожей мебель, — признался он. — И, если когда-нибудь у нас будет свой дом, я бы завёл что-то похожее.

— Будет, — убеждённо сказал Ойген. — Но это позже, на нас надвигается вечеринка, и нам понадобится посуда — здешней вряд ли будет достаточно… да и жалко её, если что.

— Давай посмотрим завтра одноразовую во «всё за один фунт», — предложил Рабастан. — Конечно, это не слишком разумно… но раз уж у нас гости, следует принять их как положено. А ещё нам понадобится много-много бумажных салфеток. Кстати, ты список приглашённых составил?

В ответ Ойген лишь тяжко вздохнул.

Кроме одноразовой посуды, они постарались предусмотреть и, по возможности, заранее решить все те проблемы, что возникают на подобных вечеринках: от того, где гости будут курить, до чёткого и ясного обозначения туалетной комнаты. И если Рабастан согласен был немного потерпеть, то Ойген был категорически не готов снова давиться дымом, поэтому они развесили везде распечатанные в кафе плакаты с изображением перечёркнутой сигареты и надписью «Курить только в саду!» — и буква «С» не везде пропечаталась чётко. После того, как они разобрались с бурьяном и подрезали сухие ветки шиповнику, что печально рос в углу, в саду образовалось достаточно места, чтобы там могли спокойно, без риска отставить на колючем кусте одежду, целых два человека. Пепельницы у них, конечно, не было, да и среди старушкиного барахла она не нашлась, но они приспособили под неё ту самую банку из-под фасоли, которую успели спасти из мусорного мешка в последний момент.

На дверь туалета они тоже наклеили распечатку с соответствующей надписью — и понадеялись, что её разглядят и не сорвут. В конце концов, здесь было не так много дверей, успокаивал себя Ойген — и вряд ли у них на вечеринке будет, чем напиться до состояния, когда с унитазом легко спутать даже кухонную раковину. Главное — чтобы всем хватило бумаги, упаковку которой Ойген положил буквально рядом с унитазом.

Однако туалет подкинул им новый сюрприз: старушка, видимо, жила одна, и никакой необходимости в том, чтобы запирать дверь в «кабинет задумчивости», не имела. И если Ойген с Рабастаном могли позволить себе отложить решение этого вопроса, просто заведя обыкновение стучаться, то надеяться на то, что гости последуют их примеру, было глупо — к счастью, отыскать и привинтить обычную задвижку оказалось просто.

Стол — свой стол, практически вызволенный из плена, они, конечно же, собрали, как только въехали, и поставили на него компьютер. Он занял своё место в гостиной, и к приходу гостей они разве что подвинули его вплотную к стене. Поначалу у них была идея убрать компьютер совсем, но потом они решили, что успеют это сделать и позже, если вдруг поймут, что вечеринка стала веселее, чем задумывалось.

С погодой им во вторник не повезло с самого утра: моросило, и на улице было довольно грязно. Пришлось пожертвовать ещё одной футболкой и положить её возле порога — и надеяться, что никто не будет возражать против того, чтобы разуться.

Гости и не возражали — вот только, как нередко бывает в таких случаях, их пришло намного больше, чем было в списке. Встречая их, и задумчиво пристраивая очередную пару обуви в их крохотной прихожей, Ойген буквально физически ощущал, как с каждым новым гостем становится немного счастливее. Он вдруг, совершенно неожиданно для себя, почувствовал себя в своей среде и на своём месте. Когда-то, очень, очень давно он любил приглашать и принимать гостей, и превосходно умел развлечь любого, от недовольной и вечно ворчливой тётушки, которой перевалило за сто пятьдесят, до ребят с факультета, учившихся на несколько курсов младше. Жаль, у магглов нет такой профессии, как «хозяин дома» — Ойген бы быстро стал одним из самых востребованных и лучших!

Удивительно, как много народа поместилось в их небольшой квартире: здесь, наверное, была пара дюжин человек, если не больше. Некоторых Ойген вообще не знал, но его это ни капли не смущало: для него никогда не составляло труда запомнить с ходу имя нового знакомого, и через пять минут уже болтать с ним, словно с хорошим приятелем.

Тем более, что всех присутствующих так или иначе объединял один и тот же интерес, который Ойген для себя называл «компы». Об этом поначалу все и болтали — после того, как вручали хозяевам очередной подарок. Ойген в первый момент даже удивился, когда пришедшая первой Энн со словами:

— А я нарочно чуть пораньше — помочь вам, — протянула ему упаковку из трёх кухонных полотенец, вафельных и разноцветных, с вышитыми овощами. — А это к столу, — добавила она, вручая им три больших пачки чипсов и коробку с канапе. — Сейчас девчонки ещё принесут.

Подарков оказалось много — и, на удивление, почти все были весьма полезными: дарили полотенца, пластиковые наборы лопаток для сковороды с тефлоном, две ложки для обуви, два набора стаканов, забавную фигурку с присоской в ванну... кажется, это была собаки (хотя Ойген бы не поручился). Собачью тему неожиданно продолжил пластиковый голубой поднос с суровыми серьёзными щенками скотч-терьеров в красных бабочках… А затем им вручили кактус.

Его принесла одна из подружек Энн — и, чуть смущаясь, сообщила, что непременно нужно ставить возле монитора кактус, для нейтрализации вредного излучения. Кактус был размером с крупную черешню, круглым и колючим до ужаса, и Ойген пока спрятал его в шкаф на кухне, поставив рядом с чаем — чтобы не забыть вытащить его завтра.

А вот двое действительно отличились: Лукас вместо очередной домашней мелочи принёс две планки оперативной памяти, сам же их поставил и, устроившись на скрипнувшем под его весом стуле, заявил:

— Я решил, зачем дарить вам фигню? А это — дело нужное.

Присутствие же Питера уже само по себе тоже стало, в некоторым смысле, неожиданностью. После визита в оперу они виделись всего пару раз, но общение их всегда складывалось приятно.

Ойген его, конечно же, пригласил, но не слишком-то надеялся, что Питер найдёт время в середине недели — однако же тот появился почти вовремя, причём с пакетом и двумя пятилитровыми бутылями в руках.

— Я восемь раз переезжал. Я точно знаю, что вам нужно, — сказал он, обнажая в улыбке белоснежные зубы, и вручая Ойгену пакет, полный разнообразнейшей бытовой химии.

— Спасибо, — немного потрясённо сказал Ойген. — О да. Это то, что надо.

— А это лимонад, — продолжил Питер, кивая на две бутыли. — По опыту, больше всего на подобных вечеринках пьют. Пиво кто-то наверняка принесёт, а про лимонад никто не вспомнит и не купит. Кто вспомнит о несчастных, работающих с утра и непьющих. Здесь классический лимонный и клюквенный. Я утром сделал — думаю, успело уже настояться.

— Сам? — Ойген с любопытством посмотрел на Питера.

— Что там делать? — удивился тот. — Залить кипятком лимоны или клюкву, добавить сахара. И можно мяту — я так люблю. Специально держу дома для этого пару больших кастрюль. Если думаешь устраивать вечеринки на регулярной — рекомендую. И хорошую воронку не мешало бы завести. А вообще, у вас тут мило.

Когда вечеринка началась даже до того, как собрались все — опоздавшие подтягивались ещё какое-то время — Ойген обнаружил, что, на самом деле, его опыт в подобных делах хотя и обширен, но узок и вопиюще несовершенен — потому что прежде в плане всегда присутствовали расторопные домовые эльфы. А теперь их не было. Ни одного. Даже самого странного, вроде того, которого выгнал из дома Люциус — и убирать множащийся с невероятной скоростью мусор и, кажется, мгновенно засыхающие капли от напитков и крошки от еды приходилось самому Ойгену. Рабастана ему дёргать лишний раз не хотелось — он считал, что тот заслужил просто отдохнуть и поболтать расслабленно и спокойно, но ведь кто-то должен был поддерживать если не порядок, то хотя бы не позволять комнате превращаться в свинарник!

Впрочем, Ойгена это не слишком отвлекало: он умудрялся делить своё внимание между всеми, уделяя его немножко больше тем гостям, кому явно требовалось более деятельное участие хотя бы одного из хозяев. Таким, как Марк, который скромно сидел у окна на одном из стульев и, кажется, чувствовал себя здесь немного неловко.

— Слишком шумно для тебя? — спросил Ойген, в какой-то момент предложив ему бумажную тарелку с маринованным огурцом, чипсами и принесёнными Энн и парой её подружек канапе с сыром и оливками, а также с колбасой и перцем. — Тебе принести лимонад или пива?

Питер оказался прав: лимонад оказался популярнее, чем пиво, и Ойген едва успел его попробовать. И решил, что позже они с Рабастаном непременно заведут себе специальные кастрюли — потому что, судя по описанию, выходило дёшево и вкусно. И вообще, его ведь можно делать для себя — конечно, не в таких количествах. Нужно будет завести кувшин.

— Лимонад, если можно, — Марк смутился слегка. — Шумновато, да — но я люблю компании. Правда, несколько со стороны… надеюсь, тебя это не обидит?

— Что ты! — тепло заверил его Ойген, и сердце его мучительно защемило. Точно так же незаметно устроившись и стараясь не попасть никому под ноги, смущался на званных вечерах Маркус. — Каждый развлекается как может и как любит… — проговорил Ойген, сглатывая комок в горле. — Я… я сейчас вернусь. Тебе клюквенный или лимонный?

— Любой. Лимонный, если можно.

— Ты любишь наблюдать? — спросил Ойген, возвращаясь с бумажным стаканчиком лимонада.

— Да, — Марк аккуратно взял его у Ойгена из рук. — Я знаю, что меня считают нелюдимым, но, на самом деле, я люблю людей, — он потёр пятно на своей щеке. — Просто не очень понимаю, как можно общаться со всеми и сразу. Но это интересно наблюдать со стороны — ну и потом, всегда найдётся кто-то, чтобы поболтать. А ты здесь совсем в своей стихии, — он чуть улыбнулся.

— Да, — Ойген и не думал скромничать, и не думал, что кто-то скажет ему те же слова, что он слышал ещё в слизеринской гостиной. — Сам не представлял, насколько же мне не хватало этого.

— Так развлекайся, — Марк отсалютовал ему стаканом. — Я люблю смотреть, как люди радуются. Иди, правда.

Ойген и пошёл, конечно, но в течении вечера порой поглядывал в сторону Марка — особенно когда увидел, как Энн, сидя на низком подоконнике, болтает с… Как же там его? С Филом. Кажется. Да, точно Филом. Его привёл — если Ойген ничего не перепутал — Саймон, с которым они, кажется, вместе работали. На фоне такого слишком обыкновенного Саймона, высокий светловолосый Фил выглядел особенно привлекательным — и Энн, похоже, его оценила.

— Не ревнуй, — она рассмеялась. — Ты видел его глаза…

— Ну, я заметил — их два, — усмехнулся Ойген в ответ.

— Они такого прекрасного оттенка… как серо-зелёная яшма… — мечтательно протянула Энн.

— Или логотип моего сайта с сантехникой, — они рассмеялись вдвоём, и Ойген налил ей клюквенного лимонада.

И сейчас, спустя пару часов, глядя на любезничающую парочку и на то, как Энн смеётся уже не с ним, поправляя волосы и воротник рубашки, Ойген сочувственно смотрел на погрустневшего Марка, и думал, что был прав, и у того нет никаких шансов. А жаль. Ойгену казалось, что пара из них вышла бы гармоничной — но, конечно же, всё это его не касалось.

Зато спровоцированное Ойгеном знакомство Питера и Джозефа, похоже, не просто состоялось, а оказалось весьма удачным: эти двое даже умудрились продуктивно посидеть за компьютером. Да и в целом вечеринка, кажется, удалась — и когда около десяти все разошлись, Ойген, счастливо оглядывая оставшийся после гостей вполне типичный бардак, упав на диван, раскинул руки:

— Мне кажется, это было прекрасно. Мы тебя, наверно, утомили?

— Я никогда в жизни не был затворником, — возразил Рабастан, устраиваясь у него в ногах. — Ты меня с кем-то перепутал. Всё было замечательно — и я бы предложил махнуть рукой и ничего до завтра не убирать.

— Для сохранения остатков атмосферы? — засмеялся Ойген, и Рабастан кивнул. — Скажи, о чём вы последние полчаса болтали с Саймоном? Да так, что тот ушёл последним, хотя, я помню, торопился?

— О деле, — Рабастан заулыбался чуть таинственно. — И некотором софте. Он, конечно, мастер — я ему пока в подмётки пока не гожусь — но он считает, что однажды мы наверняка сравняемся. И я склонен ему верить… а когда у нас появятся какие-нибудь деньги, я бы пошёл поучиться. Как ты думаешь?

— Я думаю, к весне должны, — Ойген не стал говорить, что сам хотел бы пойти на курсы. Разберутся.

— Так до весны остался один февраль, — напомнил ему Рабастан, и Ойген задумчиво отозвался:

— Ну… весна длинная. Посмотрим.