Изгои (джен)

Четырнадцатое февраля со всеми его нелепостями, бумажными сердцами и романтичными сладостями застало Ойгена в постели. Утром он проснулся неожиданно рано от аромата еды и, едва открыв глаза, увидел стоящий на половине Рабастана поднос с сервированным на нём завтраком.

Второй кровати они так и не завели, так как поставить её было решительно некуда, вместо этого поделив по-братски имевшуюся — благо, та была и вправду огромной — символически проведя границу своих владений ровно посередине и обозначив её сплетённой из тонкого шпагата косицей, закрепив её булавками по краям. Никакой практической нужды в этом не было — кровать была действительно широка, да и кто во сне заметит это странное рукоделие — но они решили, что теперь кроватей у них как бы две, просто они стоят вплотную друг к другу. Благо, пара одеял здесь нашлась — хотя плед у них был один, и именно им они и застилали постель, постановив, что в то время, покуда она застелена, это не то чтобы именно кровать, скорее, это такая очень, очень большая софа. Просто, можно сказать, гигантская.

— Хорошая традиция, — сонно проговорил Ойген, переворачиваясь на спину и потягиваясь. — Всецело одобряю.

— Праздник же, — Рабастан насмешливо улыбался. — Мне, кроме тебя, поздравлять некого, так что…

— Эй! — Ойген сел и картинно выставил вперёд кулаки. — Я буду защищаться!

— Ай-ай-ай, — покачал головой Рабастан. — Как ни стыдно. Я ведь старше — где твоё уважение?

— Вот как раз из уважения и буду! Я не могу тебе позволить сделать то, о чём ты потом пожалеешь… это что? — спросил он, глядя на стопку разноцветных конвертов, некоторые из которых имели форму сердца.

— Валентинки, — Рабастан даже пожал плечами. — Разумеется. Что это ещё может быть?

— В следующий раз, — наставительно проговорил Ойген, — лучше покупай шоколадные. А лучше одну коробку хороших конфет.

— Я не покупал, — возразил Рабастан, и его губы дрогнули. — Это было в почтовом ящике среди рекламы.

— Почему тогда ты принёс всё это мне? — удивился Ойген. — Может, это твои воздыхательницы!

— Я рассуждаю логически, — пояснил Рабастан. — У кого больше шансов получить валентинку: у человека, у которого уже под сотню знакомых, или у того, кто уверенно знает только своего психотерапевта и вот тебя?

— Любовь иррациональна! — глубокомысленно заявил Ойген. — Что ж, давай посмотрим, — он переложил всю пачку на колени и, вскрыв первый конверт, засмеялся. — Это от Энн, и я ей отомщу, — пообещал он, открывая второй конверт.

Затем было несколько шутливых валентинок от тех, кто был в их новой квартире на новоселье, и отдельно отличился магазин интимных товаров, расположенный от них через два квартала, с тематическими скидками только сегодня.

А вот на пухлом сиреневого оттенка плотном конверте с многочисленными малиновыми сердечками Ойген притормозил и несколько озадаченно хмыкнул.

— Что такое? — поинтересовался Рабастан. — Там твоё настоящее имя?

— В том-то и дело, — Ойген покачал головой. — Ничего. Этакий книззл в мешке.

— Ну, если судить по стилю конверта… — задумчиво протянул Рабастан, — я знаю одну наверняка не равнодушную к тебе даму.

— Даже думать об этом не хочу, — нахмурился Ойген и решительно поставил поднос с завтраком себе на колени. — Мэри не знает этого адреса.

— А проследить за тобой от кафе она, думаешь, не способна? — усмехнулся Рабастан. — Ты сильно её недооцениваешь.

— Да нет, — Ойген помотал головой. — Нет, вряд ли после того, как Мэри избавилась от нашей несчастной мебели, она стала бы мне писать.

— Ну… так делают в её книжках, — Рабастан кивнул на конверт. — Я уже говорил, это вполне в её стиле.

— Или любой романтично настроенной девицы, — возразил Ойген, принимаясь за омлет. И потребовал: — Не порти мне настроение! Всё, эта история закончилась — не так, как я планировал, и я себе в ней не нравлюсь, но она кончилась. Давай-ка просто откроем, — с напускной весёлостью произнёс он.

— Ну давай, — Рабастан присел на край кровати со своей стороны и кротко добавил: — Закончилась так закончилась…

Ойген, скомкав салфетку, швырнул её в Рабастана, а затем театрально откашлялся.

— Ита-а-а-а-а-ак, — голосом профессионального ведущего протянул Ойген, распечатывая конверт, — а это послание у нас адресовано… о-о-о… Хм… — вдруг задумчиво протянул он. — Тут надпись внутри на клапане. — Нет, адресата нет, и почерк какой-то уж слишком затейливый. Никак не пойму. Асти, взгляни. Я никак не пойму, тут «amore» или «amour».

— С этими переплетающимися завитушками я бы сказал, что «amoer», — после некоторого колебания решил Рабастан.

— По-португальски это, кажется, «горький», — Ойген почесал нос. — А вот это, кажется, «mort». Горечь и смерть?

— Это точно Мэри. Видимо у неё есть ещё и словарь, — Рабастан рассмеялся.

— А вот не и факт, — Ойген иронично заулыбался в ответ. — Если там «amour» — то всё же это тебе. Мне кажется, это точно французский. По-моему, здесь написано «L'amour n'a pas peur de la mort». «Любовь не боится смерти». Так, кажется?

— Здесь нет никого, кто знал бы о том, что я говорю по-французски, — возразил Рабастан.

— Любовь всезнающа и всеведуща! — глубокомысленно заявил Ойген. — Давай-ка посмотрим что там внутри, — предложил он, осторожно потянув за край вложенное в конверт послание, и похолодел, развернув: на белом листе карандашной штриховкой был вполне узнаваемо изображён зал с прерафаэлитами в галерее Тейт, где на фоне условных полотен трогательно застыла мужская спина, склонившаяся над своими набросками. — Бастет, — хрипло выдохнул он, протягивая рисунок Рабастану.

Тот несколько секунд, хмурясь, изучал рисунок, а затем поднял на Ойгена растерянный взгляд:

— Я не знаю, что сказать. Не представляю, что это… и что это может значить.

— Если это чья-то шутка, то совсем не смешная, — проговорил побледневший Ойген. — Асти, ты хоть кого-нибудь знаешь, кто мог бы нарисовать это?

— Никого, — уверенно ответил Рабастан. — Рисунок неплох, но это всего лишь набросок, пятиминутный скетч. Хотя стиль определенный присутствует... и... чувство. Даже какая-то ученическая старательность. Я понятия не имею, кто это рисовал. Я же не прятался там…

— Я понимаю, — Ойген сбросил с колен остальные конверты, думая сейчас о том, что сам, своими руками, возможно, невольно привлёк к ним с Рабастаном это странное и пугающее внимание.

Они помолчали, и Рабастан, положив рисунок на кровать, сказал, наконец:

— Мы всё равно не поймём, кто это. Я думаю, для начала стоит купить шторы в гостиную и на кухню. Любые — я посмотрю сегодня что-нибудь подходящее. Хотя бы просто кусок материи.

— Да, — согласился Ойген. — Но я даже не понимаю, на что это может быть намёк!

— Я тоже не понимаю, — с удивительным спокойствием сказал Рабастан — впрочем, он был бледнее обычного, и глаза его смотрели очень серьёзно. — Но гадать бессмысленно — и тем более, давай не портить сегодняшний день. У тебя вечеринка сегодня.

— Да, — Ойген встряхнулся. — Скажи…

— Мы это уже обсуждали, — напомнил Рабастан. — У тебя изменились планы?

— У меня нет. А у тебя? — на самом деле, Ойген чувствовал некоторую неловкость. Идти туда ему было вовсе не обязательно, и потом, он ведь работал до полуночи — никто не смог бы придраться к его отсутствию. Ему просто хотелось туда пойти — безо всякой нужды. Но почему ради этого Рабастан должен был вместо него работать?

— Я с радостью посижу в интернете, — заверил его Рабастан.

— К сожалению, это уже не работает, — вздохнул Ойген. — Интернет у нас уже есть.

— Что не отменяет моей радости от его наличия, — Рабастан улыбнулся. — Сходи, развлекись. Ты любишь всё это — развейся. Мне не будет обидно, если тебя это смущает.

— Немного, — признался Ойген. — В этом нет никакой необходимости.

— Остаток недели, — немного подумав, предложил Рабастан, — мы будем спать с открытым окном. Если уж ты чувствуешь себя виноватым.

— Ну ладно, — кротко и печально вздохнул Ойген. — Это справедливо… тем более, что сегодня ещё только понедельник…

— Свежий воздух полезен, — категорично заявил Рабастан и встал. Это был чуть ли не единственный вопрос, по которому они спорили: Ойген наотрез отказывался на ночь хотя бы немного приоткрывать окно, а Рабастану свежего воздуха не хватало. В итоге они сошлись на том, чтобы оставлять чуть-чуть приоткрытым окно в гостиной — и не закрывать дверь между нею и спальней. — Я пойду поработаю немного — или тебе будет нужен компьютер?

— Будет, — кивнул Ойген. — Часа на три хотя бы.

— Я закончу к полудню, — пообещал Рабастан — и вышел, оставив Ойгена завтракать в предвкушении приятного вечера.

Не то чтобы Ойген ожидал от него чего-то особенного, и уж тем более не думал ни о каком спонтанном свидании, но ему очень хотелось снова окунуться в суматошную атмосферу праздника. И когда он пообещал пришедшему в семь часов заменить его Рабастану:

— Я постараюсь вернуться к десяти, — и тот махнул рукой:

— Постарайся лучше повеселиться. Я завтра отосплюсь, — Ойген даже для приличия спорить не стал, пообещав себе, впрочем, вернуться к одиннадцати. Всё равно все разойдутся: у всех, кроме него самого, завтра был обычный рабочий день.

Бар, в котором проходила вечеринка, был украшен гирляндами с красными светящимися сердечками, а под потолком парило с десяток белых бумажных ангелочков, толстых, кудрявых и голых. На столиках горели крохотные свечки, из колонок раздавалось что-то настраивающее на романтично-любовный лад, а на танцполе уже танцевало несколько малознакомых Ойгену пар.

— А вот и ты! — подходя к нему воскликнула Энн, а затем обняла за шею и весело поцеловала в щёку.

— А вот и я, — согласился Ойген, целуя её в ответ. — Какие приятные у тебя духи!

— Да, — заулыбалась она — а он подумал, что прежде она не душилась. Никогда. — Тебе нравятся? Как ты думаешь, аромат мне подходит?

— Очень, — искренне сказал он. В самом деле, лёгкий травяно-цитрусовый запах с едва уловимыми сладкими нотами очень подходил Энн. — Ты должна поделиться со мной названием, чтобы я в следующий раз не мучился, выбирая подарок.

— Может быть, — кокетливо сказала она. — Я об этом подумаю.

Она снова чмокнула его в щёку — и убежала куда-то, помахав ему рукой. И Ойген, проследив за ней взглядом, увидел, как она, проходя мимо сидящего за столиком возле окна Марка, приветливо помахала ему рукой и, свернув к нему, наклонилась и тоже его обняла и поцеловала — как и Ойгена, в щёку. А потом, вновь ему помахав, пошла дальше — и Ойген узнал в протянувшему ей навстречу бокал с белым вином того самого парня. Фила. И опять бросил сочувственный взгляд на Марка, провожавшего Энн сдержанно-грустным взглядом — а потом посмотрел на Фила. Нет, всё-таки он совсем не подходил Энн, и вообще не слишком-то нравится Ойгену — хотя, честно признаться, он почти что его не знал. Но… почему бы это сейчас не исправить?

Впрочем, сразу он к Филу с Энн не пошёл — обошёл зал, обнимая и целуя знакомых девушек и пожимая руки всем остальными, а с некоторыми даже вполне дружки обнимаясь.

— Вот он, — Лукас цапнул его за руку и буквально заставил сесть. — Сейчас я буду тебя знакомить, — предупредил он, и Ойген сделал испуганное лицо:

— Но хотя бы не сразу женить?

— Ну, — Лукас поскрёб подбородок, — можно и женить — как пойдёт… сюда! — буквально заорал он, маша кому-то рукой, и рыкнув на попытку Ойгена обернуться: — Сидеть! Сюрприз будет, — он ему подмигнул, и Ойген послушно замер, широко раскрыв глаза и взволнованно хлопая ресницами. Сидящие тут же за столиком парни, с которыми Ойген был почти незнаком, заржали, и он посмотрел на них с испуганным упрёком, вызвав ещё один взрыв смеха. — Вот, — довольно проговорил Лукас. — Наконец-то. Знакомься, — солидно проговорил он. — Это тот, о ком я тебе говорил.

Подошедший придвинул стул и сел рядом с Ойгеном — и тот увидел перед собой симпатичную блондинку, сразу же протянувшую ему руку:

— Я Элла.

— Ты же у нас танцор? — спросил Лукас, и когда Ойген кивнул, пояснил: — Знакомься — это моя сестра, — он шутливо погрозил Ойгену кулаком. — Вот — может, вам будет, о чём поболтать. Но смотри! — он опять погрозил ему, на сей раз пальцем.

— Ойген, — представился тот, улыбаясь новой знакомой.

— Лукас говорил, что вы любите танцевать, — сказала Элла. — Я уже несколько лет хожу в одну группу — и сейчас мой партнёр переехал, и я осталась без пары. Может быть, вам это было бы интересно? — спросила она с надеждой. — Проблема в том, что мы собираемся днём — с двенадцати до двух часов. Сложно найти кого-то, кому бы подошло это время — но Лукас сказал, что вы работаете вечером, и я подумала, может быть, вы хотя бы посмотрите? Мы собираемся два раза в неделю — возможно, вы хотя бы один раз смогли?

— Может быть, — Ойген разозлился бы на Лукаса, если бы не знал такой тип людей. Но он знал, и знал, что со стороны Лукаса это было знаком доверия и симпатии — не слишком понятным для многих, но очевидным для самого Ойгена. К тому же, само предложение ему понравилось — и к чему было злиться? — На первый взгляд, это выглядит очень заманчиво… а где вы собираетесь?

— Неподалёку от Стар Лейн парка — отсюда минут двадцать пять пешком… или пара остановок автобусом и потом немного пешком. У нас хорошо! — воскликнула она с надеждой.

— А по каким дням? — он улыбнулся. Да, определённо, он попробует.

— По средам и пятницам, — Элла положила перед ним флайер. — У нас парные танцы — многие, конечно, танцуют и так, но…

— Я вас понимаю, — он вновь улыбнулся, и с облегчением заметил на её безымянном пальце кольцо. — Ваш супруг не танцует? — легко спросил Ойген.

— Ой, да вы что, — засмеялась Элла и махнула рукой. — Генри хуже Лукаса: сидит со своими железками… нет, в остальном он чудесный, но его даже на прогулку вытащить — подвиг. А я не герой, я обычная женщина, которой хочется танцевать. На самом деле, — добавила она, — не думайте, что вы будете там привязаны ко мне намертво. Мы часто меняемся партнёрами — главное, чтобы было, кем.

— Я с удовольствием нанесу вам визит в эту среду, — заверил он её, на всякий случае никак не поддержав эту тему. Никаких романов он сейчас не планировал — и уж тем более с замужними дамами. И дважды тем более — с сёстрами его добрых знакомых. Особенно если этот знакомый — Лукас. — Какова форма одежды?

— Особенно никакой, — Элла очень обрадовалась. — У нас не приветствуется спортивная одежда — это всё-таки не спортзал — кроме обуви. А так — вполне подойдут даже джинсы и какая-нибудь рубашка. Хотите, я вас в первый раз встречу где-нибудь?

— Я найду, — мягко возразил Ойген. — Я неплохо знаю эту часть Лондона.

Они поболтали ещё немного, а потом Ойген, извинившись, поднялся и начал потихоньку двигаться в сторону Фила, что-то увлечённо рассказывавшего сейчас улыбающейся ему Энн.