Изгои (джен)

Страницу о поиске разлучённых пятнадцать лет назад детей Ойген, скрепя сердце, сделал на основе шаблона с последним пёсиком, который, увы, до сих пор не нашёлся — но куда сложней было решить, где же размещать ссылки на неё. Одно дело сайты по поиску пропавших людей и животных — но ведь туда обычно заходят те, кто действительно кого-то ищет, включая полицию. Но ведь здесь-то люди, строго говоря, не исчезали — они вообще не знают, что их ищут. И вряд ли на эти сайты пойдут, если в их жизни не случится действительно чего-нибудь неприятного. Да и общее фото, к тому же, было детскими — и, значит, даже если на страницу и заглянет кто-нибудь из тех, кто знает этих людей сейчас, то вряд ли сможет опознать их.

Нет, здесь прежний алгоритм не годился. Но и тот же Классмейтс вряд ли смог бы ему помочь, так как даже имена он знал весьма приблизительно, да и, честно говоря, в Британии он не был настолько уж популярен. Но что ему было нужно — Ойген не знал, однако задача эта его не отпускала, и он просидел сперва в кафе, а после — дома до середины ночи, и решил под утро, часа в три, прилечь подремать на диван. Ненадолго: Ойген уже засыпал — а бросать дело не хотелось. Он погасил лишь монитор, оставив комп негромко жужжать, и, вытянув ноги, с сожалением вспоминал то время, когда мог гулять всю ночь напролёт, а на утром идти на уроки, и прекрасно себя при этом чувствовать. Эх, молодость, где же ты…

Пожалуй, он впервые ощутил, насколько меньше у него теперь стало сил — и, возможно, виноват в этом был не только возраст. Видимо, не просто так волшебники живут дольше магглов. Намного дольше…

Когда Ойген проснулся, было уже светло, а значит, он всё проспал, и наступило утро — и это было, определённо, паршивое утро. Нет, не настолько паршивое, как почти уже две недели назад, но оно заслуженно могло потягаться за серебро. Потому что болело у Ойгена всё: спина, шея, и Мерлин, как же болела задница … всё — от головы до, кажется, колен. И даже лодыжек! Нет, даже, суставов — по крайней мере, одного. И стопы, которая немилосердно затекла — как, впрочем, и всё тело.

Ойген застонал и, зашевелившись, приподнялся, стягивая с себя невесть откуда взявшееся одеяло. Спал он на боку, и от непривычной позы его тело бунтовало — и Ойген, с трудом разлепив глаза, увидел в утреннем свете сидящего за компьютером Рабастана и простонал:

— Асти, тебе придётся смести песок.

— Какой песок? — непонимающе спросил Рабастан, оборачиваясь.

— Который из меня насыпался … и продолжает. А-а-ах, — прошипел Ойген, всё-таки садясь.

— Ты ещё не настолько стар, — фыркнул Рабастан, и Ойген проворчал:

— Скажи этом моей спине.

— Ложись, — чуть снисходительно усмехнулся Рабастан. — Я её разомну. А вечером, — добавил он, вставая, — спрячу шнур от компа, и ты будешь спать. Нельзя же быть таким легкомысленным в наши годы.

— Кто сказал? — удивился Ойген, послушно ложась на живот, постанывая.

— Я, — Рабастан подошёл и, оперевшись коленом о диван, начал разминать Ойгену шею, находя какие-то точки, заставлявшие Ойгена одновременно стонать от боли и облегчённо покряхтывать. — Ночью надо спать, — сказал назидательно его мучитель.

— И мне будут сниться выставленные счета, — Ойген даже не пытался спорить с ним, — и паста в подарочной упаковке. Почему они все проснулись одновременно? — спросил он без перехода.

— Весна же, — разумно ответил Рабастан, чем-то щелкая в районе лопаток. — Весной все просыпаются.

Словно в подтверждении его слов, за окном вдруг заорал чей-то кот, и они рассмеялись.

Массажист из Рабастана оказался неожиданно отличный, и Ойген, поднимаясь уже вполне бодрым, заметил:

— Не знаю, где ты этому научился, но, если что, ты можешь этим зарабатывать. Закончишь курсы, получишь диплом — и вперёд. Говорят, что массажисты могут очень прилично зарабатывать.

— Ты всё-таки совсем не веришь в меня, — упрекнул его Рабастан, возвращаясь к компьютеру, и тут же попросил: — И завари, пожалуйста, чаю? Ты, к слову, мог бы устроиться поваром. У тебя отлично получается.

— Массажист и повар, — задумчиво протянул Ойген. — А мы могли бы открыть какой-нибудь салон… Этакое не слишком роскошное спа… Если у нас ничего не выгорит…

Шутки шутками, а воскресенье приближалось неумолимо. Став полноценным членом команды, Рабастан дёргал не только Ойгена — потому что ему было сложно и не нравилось то, что он видел в сети. Всю эту неделю он секретничал с Энн и даже с Джозефом, расспрашивал их о чём-то. А потом опять сидел часами за компьютером — и Ойген очень радовался его «собачьей работе», которая, хочешь не хочешь, заставляла Рабастана вставать, и утром и вечером уходить на прогулку.

— Ты знаешь, — два дня назад заметил он Ойгену, когда тот принёс ему салат и тушёную в немного пугающем своей дешевизною вине куриную ножку, — когда-то я считал, что смог бы заняться даже архитектурой.

— Но ты не занялся, — утвердительно сказал Ойген.

— Нет, — Рабастан поглядел на него снизу вверх. — Я начал было изучать вопрос — а потом… почти её возненавидел.

— Почему? — это было так странно. Как можно ненавидеть архитектуру? Вообще, в целом, а не какое-то конкретное направление?

— Потому что в ней нет свободы, — очень серьёзно ответил Рабастан. — Понимаешь, на холсте я сам себе хозяин. А вот там… Ты можешь замыслить грандиозное — но вот воплотить… не говоря уже о том, что нужно учесть очень многое, чтобы оно попросту не рухнуло тебе на голову. Или не только тебе. Материал и законы мироздания весьма ограничивают, — он чуть усмехнулся — вышло горько.

— С живописью проще, — понимающе проговорил Ойген.

— Проще, — согласился Рабастан. — Опять же, риски… Риск написать скверную картину несравним с риском построить плохое здание. Ну кого сведёт в могилу дурная живопись? А вот когда крыша рушится… Или, что хуже, оно продолжает с трудом стоять, как памятник твоего фиаско… Картину же можно просто выбросить или сжечь — и пострадаешь только ты, потратив время. Ну и твоё самолюбие. А здесь… Даже если никто не погибнет, сколько будет выброшено денег, сил и времени? Чужих? Но самое главное… — он помолчал немного. — На холсте ты всесилен. А в жизни твоё здание может быть прекрасно спереди — а с другой стороны выглядеть как задница гиппогрифа, или, что хуже, кого-то из пожилых склочных тётушек. Ну, или сверху быть похожим на член. Я как-то над таким пролетал, — он рассмеялся, и Ойген подхватил его смех. — Я это всё к чему, — продолжил Рабастан. — Я сделаю, конечно, всё, что нужно — по крайней мере, попытаюсь. Но вряд ли я буду дизайнером — вот сейчас я это хорошо понял.

— Почему? — не то чтобы Ойгена это и вправду удивило. Но всё-таки ему хотелось знать, как видит это Рабастан.

— Здесь всё такое, — тот сделал неопределённый жест рукой, — параллельно-перпендикулярное, и здесь утилитарность всё-таки на первом месте — и это правильно для пользователя, но для художника просто ужасно. Мне сложно, — он покачал головой и добавил в виде утешения: — Но всё это, конечно же, полезно с точки зрения развития навыков и кругозора.

— Я могу тебе чем-то помочь? — сочувственно спросил Ойген.

— Ты? Прости, Ойген, но нет, — неожиданно ответил Рабастан. — Давай честно признаем, что мы пока дилетанты, и за ответом на действительно сложный вопрос, с которым гуглу не справиться, ты всё равно пойдёшь к Энн. Ну, или к Джозефу. И потом, тебе и так есть чем заняться.

Дизайн был готов в пятницу днём, и это стало отличной компенсацией негнущейся пояснице. Они собрались незадолго до ухода Ойгена на смену в кафе, и Рабастан, несколько раздражённо правивший что-то всё утро, наконец, показал им концепт нового сайта. Вышло просто, элегантно и понятно: белый фон, три колонки, и автомобиль на абстрактном динамичном пятне синей шапки. Отлично вписавшийся логотип и удобные заметные телефоны.

— Ух ты! — первым выдохнул Ойген. — Асти, это же просто отлично! Да пусть только Росс не согласится!

— Правда здорово, — сказал и Джозеф. — Беда в том, что нам понадобится ещё четыре макета, а потом ещё личный кабинет, и…

Рабастан вдруг встал и, коротко сказав:

— Мне подышать нужно немного, — вышел, и через несколько секунд Ойген услышал, как тихо щёлкнул замок входной двери. И ощутил, как неприятно и тревожно сжалось его сердце: он прекрасно понимал, как всё это вымотало Рабастана. А ведь до конца работы было… его даже видно не было, этого конца.

— Пусть сперва примет концепцию, — твёрдо сказал Ойген. — Мы что обещали? Первое приближение. Мы дадим. Никто не обещал предоставлять несколько готовых макетов на выбор. Всё, я сажусь писать Россу — отправим, пока у него не закончился рабочий день.

Пока он писал письмо, Энн и Джозеф о чём-то шептались на диване — а потом они все вместе пили чай и обсуждали какие-то текущие дела, а после разошлись, уставшие и радостные, и Ойген на своей смене, наконец, спокойно доделывал сайт Бассо, не мучаясь тем, что отнимает время у главного проекта, лишь изредка проверяя ящик и надеясь, наконец, получить ответ.

Это была первая ночь за последние пару недель, когда Ойген лёг спать сразу же, едва пришёл домой — а проснувшись утром, обнаружил, что компьютер даже не включён, а Рабастан валяется на диване и смотрит очередную серию убийств в тихом графстве Мидсаммер, население которого явно никак не желало идти на убыль.

Ответа от Росса в почте ещё не было, и Ойген, неспешно и спокойно позавтракав, принёс Рабастану чай, уселся рядом с ним, и следующую серию они смотрели уже вместе. А около полудня, в самый напряжённый момент, позвонил Росс — и у Ойгена камень с души упал, когда тот сказал:

— Мне, в целом, нравится. Но…

Он предлагал, и Ойген, уже имевший подобный опыт, быстро записывал, понимая, что иначе непременно что-нибудь забудет, и то спорил с ним, то соглашался — а сам всё искоса посматривал на Рабастана и с тоской думал о том, как они все завтра сядут вносить изменения. Хотя нет — не завтра. Они не могли себе позволить потерять сегодняшний день.

Разговор, тем временем, перешёл на старый сайт и на то, что было бы неплохо сделать рекламу по услугам на шиномонтаж, а ещё бы хорошо повесить баннеры — а потом Росс спросил:

— Я думаю, давайте встретимся? Я вижу, мы вполне укладываемся во все оговорённые сроки. Пасха в воскресенье, завтра уже — как насчёт понедельника?

Ойгену показалось, что его немного оглушили. Или нет — скорей, облили водой. Ледяной. Внезапно посреди зимы.

— Да, мы договаривались встретиться после Пасхи, — весело подтвердил Ойген, думая про себя, что чем дальше отодвинется это «после» — тем лучше. И хотел бы он знать, что у них точно готово! — Я не настаиваю, но мне кажется, что первое апреля — не лучший день для серьёзных разговоров, — заметил он легко. — Впрочем, у нас распланировано только утро — до обеда… А что вы скажете насчёт вторника?

— Да, пожалуй, — согласился Росс с коротким смешком. — Во вторник мне и самому удобней. Понедельник — день всегда тяжёлый… давайте, в самом деле, встретимся во вторник. В десять… — в телефоне что-то зашуршало, и Росс поправился, — а, нет. В два вам подойдёт? У меня встреча утром.

— Да хоть в три, — шутливо сказал Ойген.

— Ну пусть в три, — легко согласился Росс. — И правда — пообедаем. В три жду вас, — сказал он — и отключился.

А Ойген, опустив руку с уже молчащим телефоном, посмотрел на Рабастана — и тот, поймав его взгляд, спросил:

— Что? Плохо всё?

— Не то что плохо, — осторожно сказал Ойген. — Просто… нужно сделать кое-что. Внести кое-какие… правки.

— Ты будто ждёшь, что я сейчас забьюсь в истерике, — усмехнулся Рабастан несколько кривовато.

— А ты не станешь? — Ойген округлил глаза.

— Я думал об этом, — кивнул Рабастан — и, если бы не его усталые глаза, это прозвучало бы даже забавно. — Решил пока что отложить. На пару дней. Так что там?

— Я сейчас всех вызвоню и соберу, — ответил Ойген, стараясь, чтобы это прозвучало не слишком радостно и виновато, и надеясь, что он действительно сможет вытащить всех в первые выходные накануне пасхальных каникул.