Изгои (джен)

И всё же часам к трём ночи Ойген начал выдыхаться. Стоя у кирпичной стены и чувствуя спиной все неровности кладки сквозь мокрую ткань футболки, он думал, что ощущает себя счастливым и, если так вообще можно выразиться, наконец, сытым энергией и эмоциями — и что ему, кажется, хватит.

— Вот ты где, — он даже не заметил, откуда взялась Фиона — и поразился счастливому и немного сумасшедшему выражению её широко распахнутых глаз. Неужели он и сам сейчас так же выглядит? — Ну, как тебе здесь?

— Ты права! — отозвался он, с трудом удерживаясь от того, чтобы обнять её и прижать к себе. Сейчас Ролин была так далеко, что казалась почти ирреальной — а Фиона вот она, здесь, разгорячённая, живая и тоже вся, от макушки до пяток, наполненная ритмом. Но он знал, что это будет неправильно — и, чтобы удержаться, даже заложил руки за спину и прижал их своим телом к стене. — Это невероятно!

— Останешься, или с нами поедешь? — спросила она, и он, конечно же, отозвался:

— С вами! — мгновенно, не то что не спросив — даже не задумавшись о том, куда его зовут.

— Давай руку, — она протянула ему свою и крепко сжала. — Где твой рюкзак?

Её ладонь была горячей и влажной — и было что-то особенное в том, как они, держась за руки, шли к лестнице сквозь толпу, что-то, сближающее даже больше, чем секс.

Ойген ощущал себя странно — он, вроде бы, не был действительно пьян, но совершенно точно не был и трезв; был счастлив, и с наслаждением ощущал, как возбуждение в его крови сменяется тяжестью сладкой усталости, а реальность причудливо дробилась, резко сменяясь перед глазами и чем-то напоминая волшебный калейдоскоп.

Они ехали по ночным улицам Лондона, и Ойген, отстранённо глядя в окно и обнимая прижавшуюся к нему Фиону, пытался сообразить, с кем именно они сейчас едут. Кажется, они не в такси, да нет, точно не в такси — но он даже не посмотрел, куда садится… и его это ни капли не волновало.

Машин было две, и они остановились у одного их тех высоких домов, которые когда-то давно так его поразили — здание ни единой гранью не напоминало то, в котором они с Рабастаном жили два года назад. Ни снаружи ни, тем более, изнутри — там был прекрасный широкий холл, отделанный светлым камнем, и большие и быстрые лифты с зеркалами, в один из которых они и набились всей компанией, и Ойген почти успел всех пересчитать, пока они поднимались. Кажется, семеро… или всё-таки восемь? Нет, видимо, он был, всё же, пьян… но ведь в этом нет ничего дурного?

— Признайся, — шепнула ему Фиона, касаясь горячими своими губами его уха, от чего по его телу побежали мурашки, — ты когда-нибудь занимался любовью в настолько роскошном лифте?

— Нет, — он заставил себя слегка отодвинуться — и это было очень, очень непросто. Зачем он вообще себя так мучает? Они с Ролин друг другу никто…

— Крэйг! — крикнула Фиона — и тут лифт остановился, выпуская их, и она пояснила: — Крэйг — хозяин… вы уже познакомились?

— Нет, — о, Ойген хорошо знал, как это бывает, когда гости совсем незнакомы с хозяином! Правда, он уже почти что забыл о таких вещах, и сейчас словно бы окунулся в далёкие и тёплые воспоминания, и ему от этого было хорошо, а не горько. — Но мы это исправим, — пообещал он, входя вслед за всеми в квартиру и почти сразу проходя из просторной прихожей в большую гостиную с настоящим деревянным паркетом и странными абстрактными картинами на стенах.

Здесь было очень просторно — два больших, длинных дивана, несколько кресел-мешков, какие-то пуфы… Ойген едва скользнул взглядом по всему этому — сразу же направляясь к окнам. Наверное, это был невежливо, но… но кто на подобных вечерах обращает внимание на вежливость?

Ойген стоял у большого, в пол, окна просторной гостиной, обставленной ультрасовременно и, кажется, очень дорого, из которого открывался фантастический вид на сияющий мириадами огоньков Лондон, и почти задыхался от восторга. Да, вот что он хотел бы каждый вечер видеть из своей спальни! Огни, город… и ты почти что паришь в чёрном небе над ним.

— Каков вид, а? — раздался рядом с ним мужской голос, и Ойген, заставив себя оторваться, увидел рядом с собой хозяина этого пентхауса. Крэйга. Высокий, чёрный, худой, в заляпанной чем-то мутно-жёлтым белой футболке, на улице бы тот мог сойти за шпану — но Ойген знал, что внешность далеко не всегда стоит читать так прямо.

— Можно, я с этим видом тут постою? — улыбнулся ему Ойген.

— С ним, — Крэйг махнул рукой куда-то в сторону, — можно даже и полежать, — он указал на одно из кресел-мешков. — Бери и устраивайся… хочешь покурить с нами? Ты любишь кальян?

Так вот чем здесь пахло! Ойген чувствовал ласкающий запах приятного табака, но не догадался, что это не трубка.

— Нет, пожалуй, — ответил он. — Мне и так хорошо… очень, — он счастливо улыбнулся, и они с Крэйгом обнялись.

— Чувствуй себя как дома, чувак, — сказал тот и, отходя к низкому журнальному столику, на котором и стоял кальян, и где собрались остальные гости, метким пинком отправил к ногам Ойгена ближайшее к нему кресло-мешок.

И это оказалось восхитительно: устроиться в нём у окна и лежать, глядя на город. Ойген не заметил, как задремал — и проснулся от прикосновения тёплых рук и шёпота:

— Не стоит так спать — спина с утра не скажет тебе спасибо.

Ойген сонно открыл глаза и увидел сидящую с ним рядом Фиону. От неё пахло тонким запахом табака, грейпфрутом и свежестью, и её кожа была влажной и блестела крохотными капельками воды, и она сама была расслабленной и такой близкой...

— Не скажет? — переспросил он, и она, засмеявшись, приблизилась плавно и медленно и коснулась губами его губ. Он ответил, слизывая капли влаги с её верхней губы, и Фиона скользнула к нему на колени, и они целовались, долго и медленно, и это было так сладко и хорошо… — Ты прекрасна, — прошептал он, наконец, мягко отстраняясь. — Прости…

— За что? — тихонько засмеялась она.

— Я не изменяю своим женщинам… никогда... А жаль, — он тоже рассмеялся. И совершенно не важно было, что Ролин вовсе не была пока его женщиной. И, может быть, даже не станет ею. Он этого хотел бы — и сейчас этого было довольно.

— Тебе надо жениться, — продолжая смеяться, сказала она — и снова поцеловала его, на сей раз, быстро и словно прощаясь. — И в душ.

— Именно в такой последовательности? — уточнил он с улыбкой. Фиона встала, оперевшись о его плечо, и протянула ему руку:

— В такой! Идём, я тебя отведу, — позвала она, помогая ему подняться и так и ведя его за собой за руку. — У Крейга роскошная ванная, — сказала она, толкнув буквально первую же дверь. — Обязательно возвращайся, — она отпустила его руку и ушла — и Ойген только сейчас понял, что она была босиком.

Ему очень хотелось спать, но вид этой ванной комнаты заставил его проснуться. Отделанная простым светлым мрамором, она была просторной и… такой, какой и должны быть подобные помещения. Сама ванна была большой и не ютилась у стены между раковиной и полотенцесушителем, а позволяла удобно лечь и наслаждаться видом на город — но Ойгену это было сейчас не слишком важно, и пейзаж был лишь одной частью из доставшегося ему удовольствия. Он даже не помнил, когда в последний раз просто мылся, не считая секунды и литры, и когда лежал в тёплой воде и пене — и никуда, никуда не спешил.

Когда-нибудь у него тоже будет такая. У них с Рабастаном. И квартира такая — над городом — у них тоже будет! Ему нравилось думать так, и он только старался не уснуть тут — и, когда поймал себя на том, что начинает дремать, заставил себя выбраться из тёплой воды и постоять под прохладным и сильным душем.

Конечно, это его взбодрило — и Ойген, переодевшись и радуясь тому, что захватил с собой лишний комплект белья, не стал обуваться и вышел в тёмный коридор босиком — и замер в дверном проёме. Он стоял в темноте и смотрел на негромко беседующих и смеющихся людей и курящийся кальян, и слушал негромкую спокойную музыку.

Сидящая на полу Фиона вдруг обернулась, возможно, почувствовав его взгляд, и посмотрела на него, улыбаясь, и он улыбался ей… Ему очень хотелось дать выход своим желаниям, и он не сразу понял, что именно мучило его в этот момент. Но когда всё же нашёл ответ, решил, что, хотя сейчас и поздно, конечно, но Ролин ведь сможет прочесть его смс утром. Почему-то ему было неловко писать ей здесь, на глазах у всех… у Фионы, и он, оглядевшись, свернул в одну и открытых дверей в комнату с таким же фантастическим видом на ночной город и, не зажигая света, присел на край смутно видневшейся в темноте кровати. Если бы он мог разделить с Ролин этот вид! Но всё, что у Ойгена было — только слова…

Закончив, он остался сидеть, улыбаясь и глядя на погасший экран — и вздрогнул, когда вдруг услышал знакомый звук и увидел пришедший ответ. Его губы растянулись в улыбке и он, почему-то не решаясь спросить, почему же она не спит, ответил — и…

Здесь, в комнате, было так тихо и так хорошо, что он просто прилёг на кровать — и ему казалось, что Ролин почти рядом с ним, и Ойген позволил себе думать, что она, возможно, тоже сейчас смотрит на ночной город. Они переписывались, пока летнее небо не стало светлее, и он почти не заметил, как там и уснул так, сжимая телефон в руке и улыбаясь на прощальное: «Доброй ночи и светлых снов».

Проснулся Ойген от бьющего в глаза солнца, горячего и такого яркого, что он зажмурился, ещё даже не открыв глаз. В комнате было жарко, но не душно, и Ойген прекрасно себя чувствовал — и даже, кажется, выспался. Хотел бы он знать, сколько сейчас времени…

Потянувшись, он перевернулся, отворачиваясь от солнца, и открыл глаза. И полежал так немного, разглядывая небольшую светлую комнату и ярко-синий комод, стоящий напротив его кровати, на котором красовалось огромное стеклянное жёлтое яблоко. Зевнув, Ойген сел, а потом и встал и, прикрыв глаза ладонью, выглянул в приоткрытое, как оказалось окно — и любовался некоторое время на панораму залитого солнцем Лондона. Однако разбудившая его природа была очень настойчива, и Ойген отправился искать ванную — а затем, уже умывшись, и свой рюкзак, и кроссовки.

В квартире было на удивление тихо, откуда-то пахло свежесваренным кофе, и Ойген подумал, что не отказался бы сейчас от чашечки. И от завтрака — но, впрочем, это он успеет и дома… а, кстати, сколько сейчас времени? И где его телефон?

В гостиной обнаружился Крэйг, меланхолично собиравший с пола бутылки, жестяные банки и какие-то обёртки.

— Доброе утро, — поздоровался Ойген. Крэйг дёрнулся, едва не подскочив на месте, и, обернувшись, изумлённо уставился на него.

— А я думал, что все утром разъехались, — сказал он. — Привет. Извини, а…

— Ойген, — улыбнулся тот. — Это ты извини: я спал и всё пропустил, кажется. Фиона меня не разбудила.

— Да нормально, — отмахнулся Крэйг. — Я просто не ожидал. Кофе хочешь? На кухне кофеварка. А жрать нечего.

— Кофе хочу, — согласился Ойген. — Скажи, ты не видел в ванной рюкзак и кроссовки?

— А, твои? — Крэйг даже, похоже, обрадовался и указал на окно, возле которого так и лежало кресло-мешок, а на нём сиротливо лежал рюкзак Ойгена и стояли кроссовки. — Я гадал, кто на этот раз позабыл. Как-то я даже штаны находил…

— Они, — Ойген тоже обрадовался — и второй раз обрадовался, убедившись, что оттуда ничего не пропало. Да и Нокия за ночь не разрядилась, и он только сейчас сообразил достать её из кармана. Было совсем не поздно — едва минул полдень. — Спасибо. Помочь? — спросил он, оглядываясь вокруг.

— Давай, — оживился Крэйг. — Не хочу вызывать ни горничную, ни клинеров — отец узнает, убьёт. Мы договорились, что пока… в общем, пока — никаких вечеринок.

— Мусорные мешки есть? — спросил Ойген и достав носки и обуваясь, попутно прикидывал объём работы.

Вдвоём они справились быстро — буквально через полчаса гостиная и квартира в целом приобрели вполне нормальный вид, и Крэйг с Ойгеном сидели в уже чистой кухне и пили действительно вкусный кофе, обсуждая вчерашнюю вечеринку.

— Спасибо за кофе и за отличный вид, — сказал, наконец, Ойген, вставая, — но мне пора.

— Спасибо за помощь. Заходи в гости как-нибудь, — позвал Крэйг — и Ойген пообещал, разумеется, прекрасно, впрочем, зная цену этому приглашению.

Оказавшись на свежем воздухе, Ойген пошёл по незнакомой улице и, отойдя немного, обернулся на небоскрёб, приставляя козырьком к глазам руку, чтобы оценить высоту, и отправился искать ближайшую станцию подземки.

Домой Ойген добрался ближе к двум — и, войдя и не обнаружив встречающего его Бенсона, расстроенно вздохнул. Он уже так привык к этим встречам… нет, конечно, со стороны Рабастана было очень разумно увести пса в разгар жары в парк, полежать в тени на ветерке — но…

Ойгену очень хотелось пить, и он сразу свернул на кухню — и, едва войдя, замер на пороге, чувствуя, как леденеет всё у него внутри, и как начинают дрожать похолодевшие и вмиг ослабевшие руки.

Рабастан сидел на полу, обхватив руками колени, и пустым, мёртвым взглядом смотрел какую-то точку на противоположной стене. Рядом с ним стояли неразобранные пакеты из Теско, а у его ног лежал, уткнувшись в них мордой, Бенсон.