Изгои (джен)

Это был последний адрес на сегодня. Ещё минут десять — и этот бесконечный день закончится, и Мальсибер поедет домой. Было уже девять вечера — значит, дома он окажется около десяти, и спать ляжет, если поторопится, в полдвенадцатого. Что ж. Шесть с половиной часов сна — это очень неплохо. Если не вторую неделю подряд…

Дело было в том, что он, наконец, нашёл подходящего врача. Судя по описаниям и отзывам, это был именно тот человек, в котором так нуждался Рабастан — вот только у этого доктора была частная практика, и один приём стоил слишком много, чтобы они могли себе это позволить.

В прежней жизни для Мальсибера практически не существовало понятия «дорого» — или ему просто никогда не приходило в голову приобрести то, на что ему могло бы не хватить денег. Теперь он старался просто не вспоминать то время — потому что тогда его захлёстывало отчаяние и хотелось всё бросить и просто выйти в окно. Тем более, что жили они высоко, и это действительно могло решить все проблемы разом. Восьмой этаж… Так что он просто запретил себе вспоминать — и работал. Теперь он уже каждый день брал вечерние смены — и деньги потихоньку копились. Ещё немного — и в эту зарплату он получит достаточно, чтобы попасть к тому врачу. Он уже даже и записал Рабастана — на следующий вторник, на десять утра. Надеясь, что успеет потом на послеобеденную смену.

Но до этого ещё следовало дожить — а пока что Ойген шёл по асфальту, мокрому от зарядившего с утра холодного дождя, и ёжился, прячась под зонтом. Район этот он хорошо знал: ездить сюда ему доводилось довольно часто. Здесь, на Дурбан-роад было много пусть и небольших и недорогих домиков — но это были именно дома. Частные. И хотя жили здесь небогато, но это всё-таки было совсем не то же самое, что их с Рабастаном дыра. Которая, впрочем, даже и не была «их» — они просто жили там. Пока позволял город.

К двери нужного ему дома вели две ступеньки. Мальсибер поднялся по ним и, надев на лицо привычную дежурную улыбку, нажал на кнопку звонка. Ещё пара минут — и он будет свободен. Останется только дойти до подземки, а потом доехать — и всё. Мерлин, как же он устал! Он даже голода уже не чувствовал. Всё, чего ему хотелось — это спать. Лечь и проспать не шесть часов, а все двенадцать.

Дверь ему открыла женщина — из тех, кого он, шутя недобро про себя, называл «леди без пола и возраста». Ей могло быть как тридцать лет, так и все пятьдесят, и она была не столько толстой, сколько рыхлой и оплывшей: жёлтые, высохшие от плохой краски волосы — правда, чистые — светлые глаза, бледные губы, невнятный подбородок и полные щёки, незаметно переходящие в короткую шею… Он много видел здесь, у магглов, таких женщин — и порой начинал забывать, что бывают и другие. Что, впрочем, было только к лучшему — ему только этой проблемы и не хватало. Выспаться бы…

Женщина поздоровалась и спросила:

— Сколько там?

— Двадцать шесть тридцать восемь, — ответил он. Ойген всегда уточнял суммы в накладных заранее — потому что большая часть клиентов их не помнила. Или, во всяком случае, почему-то спрашивала его об этом.

Женщина как-то озадаченно поглядела на три купюры в своих руках: пятёрка и две десятки — и сказала:

— Вы зайдите. Я сейчас принесу, — и, впустив его в дом, ушла куда-то.

Что ж, сегодня ему повезло: его впустили внутрь. Ему нередко приходилось в подобных случаях ждать под дождём. А здесь, по крайней мере, сухо и тепло.

И… Он едва заметно покачал головой, оглядываясь и чуть морщась от застарелого запаха сигарет, которым здесь, кажется, даже стены пропитались насквозь. Не то чтобы он никогда подобного не видел — чего он только ни повидал за последние полгода. Но, пожалуй, всё же не в таких масштабах.

Почти вся прихожая и видимая часть коридора была заставлена пакетами и коробками, между которыми оставались узенькие проходы, едва достаточные, чтобы пропустить хозяйку. Он словно попал на склад, с которого, кажется, никто и никогда ничего не вывозил. И коробка, что он привёз, здесь мало что изменит.

Коробки. Будь у него права, он бы попытался устроиться водителем — и пусть даже и работал тем же курьером, зарабатывал бы побольше. Но прав у него пока не было, хотя он в своих разъездах и учил правила. Но за то, чтобы научиться водить, и за сам экзамен требовалось заплатить — так что он пока откладывался. И Мальсибер не позволял себе думать о том, что, кажется, уже ненавидит нищету.

Женщины… как её? Он глянул в накладную: Мэри Тайлер — всё не было, и Мальсибер позволил себе сперва опуститься на корточки, прислонившись спиной к двери, а потом и просто сесть на пол. В конце концов, его джинсы точно чище, чем ботинки — да и что она ему сделает? Сел и сел. Как же он устал! И в глаза будто песка насыпали… Мальсибер прикрыл их — а когда открыл, не сразу понял, где он и что происходит.

Вокруг было темно — лишь с улицы через узкое смотровое окно в двери пробивался свет от фонарей. Мальсибер всё так же сидел на полу, но теперь он был укрыт лёгким пушистым пледом, а между его головой и стеной была маленькая подушка.

Он что, уснул… у клиентки? Прямо на полу? Мерлин, сколько времени? Он лихорадочно вытащил из кармана Нокию и, нажав на какую-то кнопку, с какой-то обречённой тоской уставился на экран.

«2:16»

Ночь. Он действительно уснул здесь — а хозяйка почему-то не только его не разбудила, но ещё и укрыла пледом. Какой бред… и что теперь? Домой до утра не попасть: подземка закрыта, не такси же ему вызывать. Рабастану, конечно, всё равно, он вряд ли даже обратит внимание на его отсутствие, но если вдруг и заметит, что Мальсибер может сейчас сделать? Нет — придётся ждать открытия подземки, и заезжать домой перед работой. Если он сядет на первый поезд, то в начале седьмого уже будет дома и всё успеет.

А сейчас… сейчас можно снова спать. Будильник только поставить на пять — и спать. Ещё почти целых три часа. Но какая странная история…

Впрочем, о странностях он подумает после, решил Мальсибер, и, поставив будильник, улёгся прямо на пол, вытянув ноги в проход, подтянул подушку под голову — и, закрыв глаза, почти мгновенно вновь уснул, думая лишь о том, что этой ночью он проспит целых восемь часов.

Разбудил его резкий писк будильника. Проснулся Ойген сразу, но на то, чтобы вспомнить, где он и что здесь делает, у него ушло секунд двадцать, если не больше. Странно, но он абсолютно не выспался — впрочем, как и всегда в последнее время. Но выспался он или нет, ему пора была отсюда убираться — и он задумался о том, как это сделать, что называется, технически. Поначалу он понадеялся, что хозяйка оставила ему деньги, но, поискав, убедился, что она ничего подобного не сделала — и, определённо, он её понимал. Очень глупо было бы оставлять дверь открытой, когда у тебя в доме на придверном коврике спит незнакомец… хотя, с другой стороны, на фоне самого этого факта это остальное меркло.

Однако же что ему делать? Просто так, оставив коробку, уйти он не может. Вернуться с коробкой назад тоже — это штраф. Значит, нужно идти и будить хозяйку… или лучше дождаться, пока она проснётся? Но он понятия не имел, когда это произойдёт: может быть, ей вовсе не нужно сегодня ни на какую работу, и она встанет в десять? Или вообще в два? Нет, ждать нельзя — её нужно будить.

Чувствуя себя скорее глупо, нежели неловко, Мальсибер поднялся и потянулся, разминая затёкшее во время сна в неудобной позе тело — но никуда пойти не успел, потому что в этот момент услышал на наполовину заваленной вещами лестнице шум, а потом увидел, как по ней боком буквально пробирается хозяйка этого жилища. Сейчас на ней был пушистый ярко-сиреневый халат, добавляющий ей фунтов двадцать, и большие пушистые тапки в форме когтистых лап. Мерлин.

— Доброе утро, — сказала она. — Я подумала, что вдруг вам рано с утра на работу.

— Это правда, — он улыбнулся как можно обаятельнее.

— Будете завтракать? — спросила она с таким видом, будто бы происходящее сейчас было вполне нормальным и даже обыденным — и он от неожиданности сказал:

— Да. Буду.

И опять улыбнулся — так солнечно, как только мог.

Всё это было до того странно, что у него даже мелькнула мысль о том, что, может быть, она просто волшебница? И зачаровала его зачем-то? И, возможно, он даже не просто спал, а…

— Тогда пробирайтесь на кухню, — сказала она и пошутила: — Вы худой, вы точно там пройдёте. Вот сюда.

Она свернула налево и боком начала пробираться по узкому проходу, и Мальсибер, постояв несколько секунд, привычно аккуратно свернул плед и, положив его вместе с подушкой на какую-то коробку, пошёл следом, думая, что, похоже, ничего более странного с ним не случалось никогда. Может быть, она сумасшедшая? Прежде он бы с лёгкостью это почувствовал, но теперь ему оставалось только наблюдать и анализировать — а ведь он понятия не имел, как выглядят сумасшедшие. По-разному. Но ведь это ненормально, оставлять спать у себя в прихожей курьера? Хотя, конечно, засыпать у чужой двери тоже не слишком естественно. Но она должна была его разбудить! Он же вовсе не собирался спать здесь!

Кухня тоже оказалась завалена хламом до самого потолка — а ещё здесь куда сильней воняло табаком. Женщина, между тем, придвинула ему единственный свободный табурет и спросила:

— Яичницу?

— Да, спасибо, — ответил он вежливо — а она вдруг протянула ему руку и представилась: — Мэри Тайлер.

— Ойген Мур, — ответил он, пожимая ей руку.

Да, Мур. Имена им сохранили, но фамилии сменили: он стал Муром, а Рабастан — Лестером. Но если его имя обычно читали хотя и с некоторым удивлением, но правильно, то Мальсибера почти всегда называли Юджином, и он каждый раз вежливо поправлял: «Нет, это читается как Ойген», цепляясь за своё имя как за то единственное и последнее, что у него осталось. Он не Юджин. Он Ойген! Пускай даже уже и не Мальсибер…

— Вы так сладко спали, — сказала она вдруг, и он увидел, как на её щеках проступил румянец. — Мне стало жалко вас будить.

Наверное, то, о чём он подумал, услышав это и увидев этот румянец, было не слишком-то хорошо. И даже недостойно и некрасиво. И тот, прежний Ойген, что был Мальсибером, никогда бы не то что не сделал ничего подобного — ему попросту не пришло бы это в голову. Но Мур, обитатель трущоб, увидел в это неожданный шанс — и не захотел его терять.

— Вы дали мне выспаться, — тепло улыбнулся он. — И я должен сказать вам спасибо.

— Я закурю? — спросила она, и почти рефлекторно поморщился, не сумев удержаться, но всё же кивнул. Она поколебалась несколько секунд, увидев выражение его лица — и всё же вытащила из кармана синюю сигаретную пачку. Поглядела на неё, вздохнула — и сунула назад. И спросила: — Кофе?

— Спасибо ещё раз, — сказал он.

Когда она отвернулась к холодильнику, Ойген осторожно огляделся. Мебель здесь была вполне приличной, но её было плохо видно из-за разнообразнейших коробок, пакетов и свёртков, занимавших почти каждый дюйм. Может быть, она просто торгует чем-то, скептически подумал он — но, сказать по правде, сам в это не верил. Ему уже доводилось встречать квартиры и дома, от пола до потолка забитые всяким хламом — причём не только маггловские. Знавал он и подобных волшебников… видимо, некоторые люди просто не умеют жить иначе. Возможно, это какой-то душевный или психический изъян… Здесь, по крайней мере, было относительно чисто, хотя и тошнотворно воняло застарелым табаком — что и не удивительно: тут даже нормально проветрить было невозможно.

И, кажется, он сам тоже пропитался этим омерзительным запахом.