Изгои (джен)

За окном было совсем темно, по карнизу шелестел мелкий дождь, и Энн грела руки о кружку:

— Да нет, я понимаю, что, на самом деле, никакой особенной трагедии не произошло. Но… я просто всё разрушила, — тихо повторила она. — И всех подвела. Всех, понимаешь?

— Нет, — честно ответил Ойген, успокаивающе сжимая её плечо. — Точно не всех. Нас, например, ты не подводила.

— Родных, — она вздохнула глубоко и горько. — Мы просто… — она не закончила фразу, вместо этого подув на горячий чай.

— Ты есть не хочешь? Можно что-то заказать, — предложил он.

— Ты знаешь, — сказала она с откровенным удивлением, подумав, — кажется, хочу. Я вообще с тех пор, как… по ночам мне жутко хочется есть. Утром не могу — а ночью вот…

— Давай поищем, кто сейчас работает, — предложил он. — Чего тебе хочется?

— Острого чего-нибудь, — Энн поставила кружку на столик и достала из рюкзака ноутбук. — И сладкого. Но лучше острого. Ты меня извини, я… на минуту. Нужно умыться и… — она поднялась, и, поведя плечами, вышла в коридор.

Останавливать её Ойген не стал — просто достал из кармана телефон и написал Рабастану: «Я, возможно, вернусь утром». Пока так, решил он — а там посмотрим.

Пока её не было, он отыскал остатки крекеров и сладкого печенья, а когда умытая и немного мокрая Энн вернулась, деловито уточнил он:

— Китайское? Индийское? — он повернул к ней ноутбук с открытой страницей поиска. — Или устроим ночь пиццы?

— Да что угодно, — Энн как-то растерянно остановилась среди комнаты и обхватила себя руками, и Ойген, бросив компьютер, тут же усадил её рядом, обнял за плечи, и Энн устало привалилась к нему. — Давай, наверно, пиццу, — решила она. — Дьябло или что-нибудь в этом роде… и лимонад. Послаще. Фанту.

— Давай, — он огляделся и, поцеловав её в висок, поднялся. — Но сначала плед, — почти что приказал он, и Энн слабо улыбнулась. И позволила ему себя закутать, и устроить поудобней на подушках — а затем следила взглядом, как он ищет работающую ночью пиццерию и слушала его звонок.

Они молчали какое-то время, и она пила небольшими глотками чай.

— Я думала, что съеду от родителей, что стану помогать им… и вот… какая уж тут помощь, — Энн чуть слышно всхлипнула. — Они все на меня надеялись… а я… Я понимаю, что не пропаду. Но просто… они все действительно на меня рассчитывали. И гордились… до сих пор гордятся, — она стиснула кружку, и Ойген забрал её из рук Энн, и прислонившись к нему боком и положила голову ему на плечо. — Я им так и не сказала… я просто… я просто сбежала. Зацепилась за что-то, вспылила, а затем сказала всем в конце вечера, что давно хочу жить одна, и вот сейчас мне подвернулся неплохой вариант… собрала вещи — и ушла.

— А тебе правда есть, где сейчас жить? — спросил он, обнимая её покрепче.

И Энн помотала головой:

— Я знаю — глупо. Но я просто не могла тогда. Пришла вот сюда…

— Понятно, — он поцеловал её в макушку. — Ну, в конце концов, мы в Лондоне. Найдётся что-то. А пока…

Зазвонил мобильник — и Ойген спустился вниз, за пиццей и за лимонадом, который оказался неожиданно холодным. Ойген не любил фанту — а Энн залпом сделала несколько больших глотков и, оторвав от губ бутылку, выдохнула:

— Вообще, странно. По идее, я сейчас бы не должна была быть в состоянии есть и пить всё это.

— Беременные женщины непредсказуемы и загадочны, — ответил Ойген. — Может, там есть что-то, что тебе необходимо сейчас.

— Угу, — буркнула Энн, беря кусок пиццы. — Дед сказал бы, что оранжевый — это Янь, ведь нужно же как-то компенсировать ударившую в голову холодную Инь, вызывающую женскую глупость.

— Он вот уж не думал, что в лимонаде настолько сильно мужское начало, — Ойген откусил узкий кончик от треугольного куска пиццы. Он успел его немного пожевать, когда понял, что его рот жжёт отнюдь не потому, что пицца слишком горяча — и, оглядевшись, и не найдя никакой другой жидкости, схватил бутылку и глотнул фанты. — Ох, — выдохнул он. — Как ты это ешь? Это не просто дьябло — похоже, у меня во рту демонический легион!

— А что? — Энн поглядела удивлённо. — Тебе слишком остро?

— Да, — он сделал ещё глоток и поднялся налить ещё чаю. — Ужасно остро.

— Вот видишь? Это странно! — Энн улыбнулась — и спросила: — Как ты думаешь, ничего, если я тут поживу немного? Мне нужно…

— Это же твой Лимбус, — улыбнулся Ойген. — Я только Уолша предупрежу, что у нас тут иногда работают по ночам. Но вообще…

— Конечно, я скажу им, — Энн, как будто закрыв для себя этот вопрос, продолжила начатую чуть ранее мысль. — Родителям. Но мне нужно собраться с духом. И найти жильё… я просто не могу явиться к ним вместе с младенцем. Не могу!

— Почему? — негромко спросил он, внимательно глядя на неё — и Энн, почти воскликнула:

— Да потому что мама сама родила меня в восемнадцать! Они с папой фактически просто сбежали в Англию — и им пришлось так непросто… и теперь, когда всё, наконец, устроилось, я…

— Ты не рассказывала никогда, — заметил он.

— Нет, — согласилась Энн. — Папа был тогда секретарём в британском консульстве и считался весьма перспективным… его ждала блестящая дипломатическая карьера. Дедушка — партийный функционер… Мама ещё училась… они с папой познакомились на каком-то мероприятии… и… — Энн вздохнула. — Когда мама забеременела, они срочно поженились и сбежали в Лондон. Я даже не представляю, как, а они не рассказывают… Но маме даже не пришлось фамилию, по сути, менять …

— Как это? — удивился Ойген, и Энн чуть усмехнулась:

— Она тоже Ли. У нас говорят теперь, что это была судьба — но тогда всё было сложно… Мама родила меня в чужой для неё стране, и доучивалась потом кое-как — от случая к случаю. И в их брак никто не верил… Родители папы хватались за сердце, дедушка… насколько я знаю, он сказал, что дочери у него больше нет… Они начали общаться только когда он вышел на пенсию… А тогда в самом начале восьмидесятых папина карьера была фактически похоронена: после скандала он попал в чёрный список, и о дипломатической карьере оставалось только забыть. И хотя сейчас всё хорошо, его родители до сих пор ему вспоминают, что он мог бы быть дипломатом … и, может даже, послом, заменил бы того же Макларена... А вместо этого у них с мамой пятеро нас, — улыбка у Энн вышла бледной. — И вот когда я поступила — мной гордились… и всё начало действительно налаживаться — и я просто не могу теперь прийти к ним и сказать, что вот… Родители так много вложили в моё образование — я думаю, отчасти чтоб всем доказать, что я — не плод случайной связи, а их любимая дочь. А я… — Энн покачала головой.

— Я думаю… — начал было Ойген, но она не дала ему договорить:

— Ты понимаешь — мама только пару лет как смогла тоже заняться своим делом, а не всеми нами. И если я сейчас вернусь глубоко беременной или с орущим малышом на руках — она наверняка бросит всё, чтобы мне помочь. А я так не хочу! — она упрямо сжала губы. — Мне нужно отыскать жильё… и заработок — потому что Лимбуса на это просто не хватит.

— Да, не хватит, — согласился с ней Ойген. Несмотря на то, что у них уже была определённая прибыль, та часть денег, что каждому из них доставалась на руки, вовсе не была большой. Особенно учитывая последние траты. И если Джозеф с Ойгеном работали ещё в кафе, Энн с её учёбой это не было доступно. Наверное. Хотя… возможно, если, допустим, сама Энн сможет, хотя бы пока, сидеть там по выходным, а плюс ещё одну или две в будни… Пока у неё хватает сил… Ойген полагал, что Уолш не будет против — если, конечно, у него есть место. — Но пока что у тебя есть время — можно…

— Значит, ты думаешь, нормально будет, если я здесь какое-то время перекантуюсь, пока не найду жильё? — спросила Энн.

— Конечно, — кивнул он. — А утром можно и нужно будет пойти к нам позавтракать и принять душ. Иначе я ужасно на тебя обижусь.

— Я точно не помешаю вам? — спросила Энн, и Ойген несколько демонстративно помотал головой. Да здесь на весь офис была одна-единственная дверь — тут даже переодеться было негде, не считая мрачного туалета!

— Не помешаешь, — сказал он уверенно. — Но вообще я предложил бы доесть пиццу и лечь спать. Уже довольно поздно.

— Да, давай, — Энн почему-то поглядела на него почти что жалобно, и он добавил:

— Хочешь, я составлю тут тебе компанию?

— Хочу! — ответила она с признательностью. — Только как? Диван же не раскладывается…

— Тут полно пледов, — пожал он плечами. — И нет сквозняков — мы же заделали все щели в окнах. Я превосходно высплюсь и на полу — а как проснёмся, отправимся наслаждаться горячей водой и горячей пищей.

Он бы позвал её домой прямо сейчас — но Энн, похоже, просто не была готова куда-то идти в ближайшее время, и Ойген рассудил, что эту ночь они вполне поспят тут.

Коробку из-под пиццы он сунул в мусорное ведро в туалете — и там же и умылся, пожалев, что не завёл привычки носить с собой зубную щётку и пообещав себе на днях купить дорожную и бросить вместе с тюбиком пасты в рюкзак, который сейчас к тому же остался дома. Он ведь уже не в первый раз так попадает! Впрочем, сейчас пасту ему одолжила Энн.

Затем Ойген расстелил на полу три пледа — которых, к его удивлению, оказалось здесь целых шесть штук — сложив их один на другой. Разулся, взял себе подушку и, укрыв получше сперва Энн, улёгся, завернувшись ещё в один плед. Он не тешил себя надеждой сразу же заснуть — слишком щедрым был сегодняшний день на события и на эмоции, и Ойгену, определённо, требовалось время, чтобы успокоиться и призвать свои мысли к порядку.

Энн тоже не особо спалось — она ворочалась, пытаясь поудобней улечься, а потом вдруг тихо-тихо прошептала:

— Спишь?

— Нет, — так же тихо отозвался он с пола. — Тебе неудобно?

— Он короткий, — пожаловалась Энн. — Ноги не вытянуть — а хочется…

— Иди сюда, — позвал он. — Тут удобно, правда!

Её не пришлось уговаривать — она тут же соскользнула на пол, стянув с собою плед и обе подушки, и завозилась, устраиваясь. А когда улеглась — спросила, почему-то тоже шёпотом:

— Можно тебя обнять?

— Иди сюда, — повторил он, раскрывая ей объятье и подставляя плечо под её голову. — Так и уютней, и теплее. Спи.

Она уснула почти сразу — а он довольно долго лежал и улыбался в темноте. И ощущал себя ужасно сильным, взрослым, немного растерянным, но… счастливым.