Изгои (джен)

Как-то раз в ближе к концу июня мистер Уолш, появившись аккурат когда Ойген сдавал дела сменщику, поманил его к себе своим похожим на пухлую волосатую сосиску пальцем и, когда они вошли в ту маленькую комнатку, что служила кухней, спальной и гостиной разом, потому что там стоял диван и чайник с кофеваркой, и хранились запасы чая, кофе и печенья, сказал:

— Я слышал, ты приноровился сайты делать.

— Пока самые простые, — кивнул Ойген, усаживаясь вслед за Уолшем на диван.

— Займись-ка нашим, — сказал Уолш.

— У нас есть сайт? — Ойген правда удивился. Он видел рекламные листовки, что лежали в конце стойки — и там были адреса и телефоны, и электронный адрес, но вот сайта он не помнил.

— Все равно что нет! — ответил Уолш. — А надо бы, чтоб стало прилично. Но, — добавил он, подняв палец вверх, — не просто, как сейчас, три странички. Новости, что ли, добавь, а то у нас одна гостевая книга.

— Я не уверен, — поколебавшись, признал Ойген, — что смогу.

— А ты попробуй. И мы не торопимся, — подмигнул ему Уолш. И вдруг предложил: — Сходи на курсы.

— Курсы? — быстро переспросил Ойген.

Он об этом думал. Разумеется, он о них думал! Но пока что не был в силах оплатить.

— Ты сам-то листовки смотришь? — спросил Уолш, и когда Ойген кивнул, продолжил: — Заинтересовало что-нибудь?

— Так там всё вечером, — осторожно ответил Ойген. — У меня же смены.

— Ну так поменяешься, — пожал Уолш плечами. — Курсы-то не на год.

— А так можно? — улыбнулся Ойген.

— А вот сделай сайт — и поглядим, — Уолш снова подмигнул ему и встал. Подошёл к столику, запустил пятерню в пакет с шотбредом, сгрёб едва не половину, сунул в карман куртки — и вдруг кинул одно Ойгену. Подмигнул опять, когда тот его поймал — и вышел, оставив того сидеть и глупо улыбаться.

Новости.

Идея была простой и очевидной, но вопрос о том, как это сделать, Ойген только задал себе — совсем недавно. Как добавить на страницу сайта новости? Так чтобы они обновлялись сами? Он, конечно, понимал, что для этого требуется обращение к базе данных, выбор новостей оттуда, сортировка их по дате и вывод на страницу. Но HTML тут было мало — а вернее, он вообще не помогал.

Значит, нужно было выучить язык. Полноценный язык программирования. В котором он, по меткому выражению Джозефа, уже какое-то время пытался ковыряться — но пока что без особого успеха.

Потому что Ойгена это слегка пугало. Языков он сроду не учил — не считая, может быть, латыни, но и ту в него вбивали с детства, так что это было почти не в счёт. А на итальянском и английском он просто говорил с рождения. Хотя, конечно, просто с детства. Здесь таких, как он, называли, кажется, билингвами — но ведь это же не изучение. Он просто научился двум этим языкам так же, как все остальные дети обычно учатся единственному — и это не имело ничего общего с тем, что ему сейчас, похоже, предстояло.

Да он вообще отвык учиться! Он закончил школу больше двадцати лет назад, и тогда ему всё давалось очень легко — а что не давалось, то он списывал. Но тут так не получится… хотя тут и оценок нет. Но лучше б были — потому что пока он сам всё это не выучит, он дальше не продвинется.

С другой стороны, его и ругать некому. Не получится — ну, значит… хотя нет. Не так. Получится. Должно получиться — и получится. Учатся же магглы — чем он хуже? Он теперь такой же, как они, а значит, и научится тому же, чему учатся они. Тем более, что схему обучения он уже знает: хороший учебник, хороший справочник и книжка. На сей раз — по РНР.

И у него они даже имелись.

Поначалу ему даже смотреть в них было страшно, но теперь он, разрешив себе бояться и ворчать, что ничего не понимает, и понять это вообще нормальному человеку невозможно, и зачем так сложно, и кто всё это выдумал, взялся за дело всерьёз. И когда однажды, ближе к середине лета, сменщик Ойгена вдруг позвонил и, едва складывая звуки в почти понятные слова, заплетающимся языком начал упрашивать отработать его смену — официально, да! Уолшу-то без разницы, кому из них платить, пусть Ойген её на себя запишет! — который сейчас как раз застрял на середине решения одной весьма увлекательной задачи, вдруг решил рискнуть. Ничего пока не обещая в дым пьяному сменщику, он позвонил сначала Рабастану — и почти что не дышал, когда тот на удивление спокойно воспринял просьбу выпить вечерние лекарства прямо сейчас, а потом и сделал это, и Ойген слышал в телефоне и шорох упаковки, и звук глотков.

— Поешь, пожалуйста, — попросил Ойген. — В холодильнике всё есть — нужно только согреть… ну, или хоть печенье или крекеры, — добавил он — потому что обе пачки, как всегда теперь было заведено, лежали на тумбочке возле кровати Рабастана, рядом с двумя стаканами воды. Надо бы кувшин купить, подумал Ойген раз, наверно, в сотый. — Но съешь что-нибудь. Пожалуйста.

Он не очень поверил в услышанное «Угу», но быстро убедил себя, что от одного пропущенного ужина катастрофы не случится. И что, возможно, Рабастан и вправду что-нибудь поест… пусть аппетит к нему так до сих пор и не вернулся.

А вот Мэри Ойген дозвониться так и не сумел: время было уже позднее, и, видимо, она уже спала. В последнее время она нечасто дожидалась его с поздних смен, и когда он приходил домой, Мэри, как правило, спала — тем более, в те ночи, когда на утро ей приходилось вставать рано. Телефона она, видимо, не слышала, так что Ойген написал ей сообщение, перезвонил сменщику — и снова погрузился в никак не решающуюся задачу.

Часам к четырём Мальсибер понял, что свои силы явно переоценил. Давно ему так сильно не хотелось спать — и он, в какой-то момент сдавшись, даже немного подремал, уронив голову на руки, благо новых посетителей пока не появлялось. Правда, часов в шесть его разбудили сперва две странные девицы, потом мрачный господин с длинными немытыми лохмами… и чем дальше — тем больше становилось посетителей: видимо, они спешили заглянуть сюда перед работой и учёбой.

Заходя домой, Ойген очень надеялся, что Мэри ещё спит, потому что сил с ней объясняться сейчас у него не было, тем более что спать ему осталось от силы шесть часов. Причём с перерывом.

Будильник он поставил на одиннадцать: проснуться, позавтракать с Рабастаном — и можно будет лечь ещё часа на три. Ему так хотелось спать, что он уснул, едва коснувшись головой подушки — а проснулся… от оглушившего его удара. И, ещё толком не очухавшись, рефлекторно ударил в ответ сам, смутно понимая, куда и кого бьёт и чувствуя, как кулак входит в мягкое, а затем превентивно шарахнулся в сторону. И лишь потом услышал высокий женский крик и, вскочив на колени, увидел сидящую на полу Мэри, трясущую одной рукой и прижимающую другую то к ней, то к животу, и стоящего рядом с нею почти голого, в одних только трусах, Рабастана, с очень странным выражением лица глядящего то на неё, то на него.

— Мэри, что? Прости… Бастет, как ты? — спросил Мальсибер, подходя к ней — но когда он наклонился, Мэри вскрикнула и шарахнулась, и взвизгнула:

— Не подходи ко мне!

— Да я… — он силился понять, что всё-таки произошло, но у него это пока не получалось. В ухе до сих пор звенело, и его неприятно дёргало. — Как ты? — повторил он. — Ты в порядке? Что случилось?

— Она тебя ударила, — очень чётко вдруг сказал Рабастан.

— Зачем? — недоумённо спросил Ойген уже у Мэри. Теперь картинка у него сложилась, однако же ясней произошедшее не стало. Но она молчала — только плакала, сгибаясь и обхватив живот руками, и он, понимая, что тащить её сейчас куда-то — скверная идея, попросил у Рабастана: — Асти, ты не мог бы нас оставить? Ненадолго? Пожалуйста, — почти умоляюще проговорил он, и Рабастан, поколебавшись, всё-таки исполнил эту просьбу и ушёл, стянув с кровати одеяло, завернувшись в него и притворив дверь. Наверное, пора обзавестись халатом… или же халатами, подумал Ойген. Ему тоже он не помешает. Да, определённо.

Сев на край своей постели, Ойген натянул брошенные у кровати брюки и остался сидеть, оперевшись локтями о колени и соединив кончики пальцев. Дождавшись, когда Мэри, наконец-то, успокоилась, он поинтересовался:

— Мэри, скажи мне, зачем ты меня всё время провоцируешь? Я не сделал тебе ничего плохого, я ни разу тебя не обидел, не оскорбил и тем более не поднял на тебя руку.

— Неправда! Ты ударил меня! — всхлипнула она и вновь схватилась за живот — но вышло у неё неубедительно.

— Ты сама накинулась на меня, когда я спал, — пожал он плечами. — Я даже не понял, что случилось. Сработали рефлексы. Это нельзя считать агрессией — ты не можешь этого не понимать. Зачем ты это сделала? Мэри, зачем было нападать на спящего, зная моё прошлое и понимая, чем это может кончиться? Почему ты всё время пытаешься поставить меня в положение обидчика? Мэри, объясни, зачем. Я не понимаю.

— Ничего я объяснять не буду. Ты меня ударил, — насупилась она, но он услышал в её голосе растерянные нотки — может, потому что ожидал их и искал. Она всегда терялась, когда он ускользал от провоцируемого скандала. И хотя порой ему это давалось не без усилия, но сейчас он был настолько удивлён, что искренне не злился.

— Мэри! Я не умею читать мысли, — Ойген усмехнулся чуть болезненно. — И я тебя не понимаю. Но хочу понять, потому что я устал так жить. Ты постоянно обвиняешь меня в чём-то, обвиняешь без вины — так невозможно жить. Объясни, пожалуйста, зачем?

— Я ничего не делаю, — она обхватила себя руками и сжалась.

— Ты нападаешь на меня, — он умел быть терпеливым, а сейчас вознамерился всё же получить ответ и отступать не собирался. — До сих пор, правда, не физически, но слова — это тоже нападение. Каждый день и по любому поводу, который ты сама придумываешь — виртуозно, признаю. Мэри, для чего?

— Отстань, — она поднялась и явно вознамерилась уйти, но Ойген опередил её, легко вскочив и, обойдя её, загородил дорогу к двери:

— Нет, ты не уйдёшь сейчас. И мы поговорим.

— Я не хочу! — сказала она с вызовом. — И ничего не делаю. Ты всё придумал.

— Разве? — спросил он. — Давай посмотрим. Хоть позавчерашний день… ночь. Мы лежим с тобой — и ты, как и всегда, закуриваешь. Потом я — тоже как обычно — ухожу спать к Асти. А ты опять злишься, и утром со мной не разговариваешь.

— Потому что мне обидно, что ты спишь отдельно! Я тебе сто раз про это говорила! Тысячу!

— Мэри, перестань, пожалуйста, — мягко попросил он. — Смотри. Вот ты не ешь горошек — ты его не любишь, и не ешь. Так? — она молчала, и он продолжал смотреть на неё, и она в конце концов сказала с вызовом:

— И что? Я же тебе не запрещаю.

— Вот именно, — кивнул он. — Но ты его не ешь. Что будет, если я приготовлю на гарнир именно его? Прекрасно зная, что ты его не любишь?

— Я тебе эту тарелку на голову надену, — пообещала она.

— Почему?

— Что «почему»? — она мгновенно вспыхнула. — Ты издеваешься?

— Нет, я спрашиваю. Ответь, пожалуйста.

— Хватит говорить со мной как с ребёнком! — возмутилась Мэри и снова попыталась выйти, но Ойген вновь её не пропустил. — Пусти ты! — она попыталась обойти его, а когда ей это вновь не удалось, попыталась оттолкнуть с пути

— Не пущу, — он поймал её запястья. — Сегодня мы поговорим, даже если мне придётся тут стоять весь день.

— Тебе надо на работу, — ехидно напомнила она.

— Надо, — кивнул он. — К четырём. Сейчас… не знаю, сколько, но ещё точно нет одиннадцати. Времени полно. Так почему ты наденешь мне на голову тарелку с горошком?

— Не делай вид, что ты совсем тупой! Потому что ты прекрасно знаешь, что я это дерьмо не ем! Это свинство, мне его давать!

— Потому что я делаю то, что тебе заведомо не нравится? — уточнил он.

— Ойген, хватит. Да! Теперь пусти! — она снова замахнулась, и он вновь перехватил её запястья:

— Это выглядит как провокация, не так ли?

— Не выглядит! А так и есть, — она вырвалась — он с лёгкостью разжал руки — и снова отступила на шаг.

— То есть делать то, что заведомо другому неприятно — провокация? Так? — уточнил он.

Мэри шумно фыркнула:

— Да!

— Но ведь ты же так и поступаешь, — мягко сказал он. — Ты точно знаешь, что я терпеть не могу запах сигаретного табака. Ты точно знаешь, что спать в прокуренной комнате я не могу. И что ты делаешь? Ты куришь в спальне. И провоцируешь меня уйти. Нарочно и осознанно. Зачем?

— Я ничего не провоцирую! — она всегда кричала, когда нервничала или злилась, но его это мало беспокоило: в итальянских семьях крик — не редкость и вовсе не показатель агрессии, а Мальсибер половину детства провёл в Пьемонте. — Пусти, я не хочу об этом разговаривать!

— Не пущу, — Ойген подошёл к попятившейся от него Мэри и взял её за плечи. — Я не понимаю, что произошло с тобой с тех пор, как мы стали вместе жить. И где та женщина, что пожалела выключившегося от усталости на её пороге незнакомца и с которой мы потом по воскресеньям ужинали. Почему ты нападаешь на меня всё время? Ну давай поговорим. Пожалуйста.

— Я не хочу, — она сжала губы добела и отвернулась, а потом свела плечи, пытаясь высвободиться, но он не отпускал, и она просто отвернулась и опустила голову.

— Ты понимаешь, что ты выживаешь меня так? — спросил Ойген. — Если хочешь, чтоб я съехал — просто скажи. Мы уедем.

— Да пожалуйста! — вспылила она. — Я не держу! Я с самого начала говорила, что не держу тебя здесь! Не нравится — иди! Не очень и хотелось!

— Тогда зачем ты это предложила? Ты сама…

— Пусти! — она всхлипнула, рванувшись, и он вдруг всё понял. Всё сложилось, словно кто-то наконец добавил недостающий кусок паззла.