Изгои (джен)

Рабастан оставил их с Ролин одних, бросив коротко, что сходит пока домой — и его возвращение Ойген не застал, забывшись тяжёлым сном буквально у неё на руках. Проснулся он ночью — от того, что в горле буквально скребло, и хотелось пить. Кажется, он даже закашлялся. Рабастан, уже разобравшийся с управлением кроватью, проснулся, поднял изголовье, а затем сунул в руки Ойгена коробочку сока.

Когда Ойген отдышался, Рабастан, задумчиво потрогав его лоб ладонью, сказал тревожно:

— Не пойму, горячий ты или нет.

— Я простыл, — ответил Ойген хрипло.

— Не знаю, — Рабастан хмурился, и Ойген вдруг подумал, что устал. Устал всё время думать о том, что будет, если Рабастан слишком перенапряжётся, устал поддерживать его даже сейчас, когда он сам нуждался в помощи едва ли не больше, чем когда-либо — и в том, чтобы просто иметь возможность поболеть. И от того, что просто не может себе этого позволить. Как вообще так вышло, что он вдруг стал… главным? И в Лимбусе, и даже между ними с Рабастаном — ведь он же никогда к такому не стремился… да просто не умел! Ну в самом деле, какая из него опора? Он устал, устал, он просто хочет закрыть глаза — и ни о чём не думать. Ни о чём.

И домой. Он так хотел домой!

— Не говори им, — прошептал Ойген, сжимая руку Рабастана — и морщась от натужной боли в пальцах. — Я просто немного простыл — не говори им, иначе они меня не выпустят отсюда. Асти, я хочу домой.

— Извини, — голос Рабастана прозвучал низко и глухо, и Ойген только зубы стиснул, зная, что сейчас услышит. — Я всё понимаю, но я им скажу. И ты сказал бы.

Он был прав — Ойген это понимал. Сказал бы — потому что, если с ним и вправду что-нибудь не так, лучше выяснить это сейчас. Ойген понимал и признавал, что это правильно — но он так хотел домой!

Он зажмурился и отвернулся, не желая спорить с Рабастаном и, в то же время, не имея сил с ним согласиться. Тот молчал, и Ойген, с одной стороны, ему сочувствуя, и признавая правоту, ужасно злился на него с другой. Потому что Рабастан обязан был сейчас поддерживать его, а не рассуждать о том, что правильно!

Хотя, на самом деле, это глупо. Ну и пусть.

С этой мыслью Ойген и заснул, и проснулся вновь, когда утром пришли мерить температуру и принесли утренние лекарства. Завтрак он продремал, уверяя себя, что его ничуть не знобит.

Когда во время обхода доктор Галаххер внимательно изучал результаты анализов Ойгена, кашель напомнил о себе вновь — и не сильно, но неприятно отозвался в ребре.

Доктор Галлахер посмотрел на него так… изучающе, что Ойген заподозрил худшее. И расстроился.

— Так-так, — проговорил тот, когда Ойген, в целом, отдышался. — И лейкоциты у вас чуть выше нормы. Садитесь, давайте вас послушаем.

С тем, чтобы самостоятельно сесть, проблем у него не возникло — хотя с одной стороны, ушибы, вроде бы, сегодня болели немного сильней прежнего, и суставы слегка ломило, с другой, двигаться ему было легче. Привык он, что ли?

Доктор, между тем, надел стетоскоп и, подняв рубашку Ойгена, долго и внимательно его выслушивал то спереди, то сзади. Потом попросил покашлять — и это прозвучало издевательски — и снова послушал и, в конце концов, резюмировал:

— Ничего страшного. У вас лёгкая простуда — пейте больше жидкости и отдыхайте. Температура может подержаться несколько дней — у вас много гематом, но спадёт, я полагаю, вместе с отёком. Сами не сбивайте, если будет ниже тридцати восьми. Давление, судя по записям, у вас в норме, боль вам снимут нестероидные противовоспалительные — я уверен, всё будет хорошо. Отдыхайте и еще раз отдыхайте. Покажитесь, на всякий случай, м-м-м… пожалуй, в пятницу — я как раз принимаю в приёмном покое.

— Спасибо! — счастливо проговорил Ойген, подчёркнуто не обращая внимания на недовольную физиономию Рабастана.

— Что касается сотрясения, — продолжил доктор Галлахер, — советую резко ограничить в ближайшее время чтение и работу за компьютером — слушайте себя и больше отдыхайте. Придерживайтесь хотя бы в первую неделю постельного режима. И, конечно, вам пока не следует выходить на работу. Поберегите себя — и старайтесь не наступать на больную ногу. В целом, — он внимательно посмотрел на Ойгена, — я считаю ваше состояние вполне удовлетворительным — но, если вы почувствуете себя плохо, возвращайтесь. И всё-таки вам очень повезло — редко такое вижу.

— Если что, я обязательно вернусь, — горячо заверил его Ойген. Домой! Его всё-таки выписывают! У него внутри всё пело, и сейчас он был готов пообещать вообще всё, что угодно — только бы его отсюда выпустили. — И буду аккуратно пить лекарства. И брат мой проследит, — он посмотрел на Рабастана. Тот кивнул, и доктор Галлахер, по-видимому, им поверил:

— Выздоравливайте, мистер Мур. Документы о выписке подготовят, — улыбнулся он — и, сопровождаемый стайкой вовсе даже не студентов, как успел за прошедшие два дня выяснить Ойген, а интернов и чуть более нахохлившихся и важных на вид ординаторов ординаторов, отправился к следующему пациенту.

— Поможешь мне одеться? — весело спросил Ойген. — Кстати, где мои вещи? Нет, я вижу халат… Стоп. Я же в нём и приехал.

— Я всё принёс, — Рабастан не выглядел весёлым, и Ойген понимал причину — но сейчас был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на это.

— Я буду очень послушным пациентом, — пообещал ему Ойген. — Вот увидишь.

— Только завтра всё равно поедешь, да? — хмуро спросил тот.

— Если смогу, — Ойген сочувственно вздохнул. — Асти, я бы не поехал, если б не кредит. Клянусь. Но мы просто не можем теперь позволить себе потерять этот контракт. Понимаешь? Если мы его упустим — как мы за него расплатимся? И зачем тогда вообще всё это было затевать? Это всего пара часов. Ну, может, три от силы. Никто не будет с нами там беседовать полдня.

— Ты не обязан передо мной отчитываться, — сухо сказал Рабастан. Он злился — Ойген это чувствовал и видел, и очень ценил, что, несмотря на это, Рабастан не пытается ему мешать.

— Ну, — улыбнулся Ойген. — Ты же мой старший брат. Немножечко обязан. Но я правда должен быть там.

— Да я понимаю, — неохотно буркнул Рабастан.

— Я бы на твоём месте тоже боялся, — признался Ойген — на чём пришедшая сестра и прервала их разговор, вручив ему таблетки и ещё раз повторив инструкции.

Рабастан помог ему одеться — и, поскольку никакие джинсы бы на лангету на налезли, пришлось ограничиться пижамными штанами. На пострадавшую ногу даже обувь натянуть было нельзя — и, глядя, как Рабастан вместо кроссовка отчаивается натянуть на его правую ногу носок, Ойген задумался о том, а что он будет делать завтра. Надо в интернете посмотреть — ведь люди как-то же передвигаются в подобном состоянии? И костыли где-то берут.

Зато свитер и куртка несколько его утешили: по крайней мере, если не приглядываться, он выглядел одетым вполне обычно. Ойген сидел в кресле-каталке в приёмном покое, куда его вывез Рабастан, и подписывал бумаги. Было уже почти десять утра, и жизнь здесь бурлила: врачи, больные, их сопровождающие… и до чего же здорово было понимать, что сейчас они отсюда уйдут! Ну, технически, конечно, уедут, но это были уже детали. Главное, что через полчаса они будут дома.

— Ты так радуешься, — сказал Рабастан, когда они двинулись к выходу. — Ничего ещё не кончилось.

— Кое-что уже, — довольно отозвался Ойген. — Я надеюсь, что вернусь сюда уже пешком — и только один раз. Ну, может, два — от силы…

Домой они добрались на такси — и если до машины Ойгена довезли на кресле, то от неё до двери ему пришлось прыгать на одной ноге, опираясь на Рабастана. На всём пути до подъезда Ойгена не покидало забавное ощущение, что сейчас за тем, как он скачет в пижамных штанах, наблюдают в окно все соседи — хотя, возможно, он выдумал это сам, и единственным, кого он заметил, был Бальфур, гуляющий по подоконнику на втором этаже. Пёс внимательно смотрел на него, виляя хвостом, и Ойген тоже шутливо помахал рукою в ответ. Всё это было почти весело — вернее, было бы, если бы он не так устал.

Настолько, что дома буквально рухнул на стул на кухне и долго тяжело дышал, а потом снова закашлялся. Ему понадобилось какое-то время, чтобы просто попить воды и прийти в себя. Наверное, он бы предпочел заодно немного полежать, но вместо этого отправился в душ — верней, конечно, его туда отвёл Рабастан, и Ойген с удивлением обнаружил весьма удобную конструкцию: пластиковую скамеечку, положенную на борта ванны, на которую Ойген и сел. О да — она была намного лучше табурета, что он когда-то ставил под душ в Хейгейте! Он даже смог так вымыться почти самостоятельно — Рабастану пришлось только снять и подать ему сам душ. Ну и помочь туда забраться, потому что после пары секунд размышлений Ойген рассудил, что определённо не готов получить ещё несколько переломов, совершая подвиги в одиночестве.

И каким же наслаждением было снять лангету! Он осторожно расстегнул удерживающие её на ноге крепления и стянул, чуть-чуть подвигав ступней, и едва почти застонал от наслаждения. Ладно, хорошо, застонал — это было так прекрасно, что если б его спросили, то он бы безо всяких колебаний признался, что это почти как секс… или даже немного лучше. Особенно когда его нога очутилась под тёплой водой.

Потом они с Рабастаном завтракали — Ойген всё же устал, сидеть ему было тяжеловато, и Рабастан по такому поводу принёс завтрак в прямо в постель. Пусть у них не было такого удобного столика, как в больнице, Ойгену это ни капли не помешало.

Они допивали чай, когда в дверь позвонили — и ушедший открывать Рабастан вернулся с Уолшем, державшим в руках большую одноразовую форму для запекания, поблёскивавшую алюминиевым боком.

— Красавец, — сказал тот вместо приветствия — и Ойген усмехнулся. Да уж… Настроение у него испортилось — не потому что он не рад был видеть Уолша, а потому что он вспомнил… обо всём. И, прежде всего, о дисках — которые, судя по всему, всё-таки остались в рюкзаке. Какой же он кретин… — И счастливчик, — добавил Уолш, вручая форму Рабастану. — Пастуший пирог, — сообщил он. — Жена передала. Что жив остался. Мур, сколько тебе лет, а?

— Сорок два, — сказал со вздохом тот, примерно представляя, что услышит. — Спасибо за…

— Я бы не дал больше шестнадцати, — вздохнул Уолш. — Вот чем ты думал?

— Сам не знаю, — ворчание Уолша было, в данном случае, даже приятно — но куда больше Ойгену было интересно, что он здесь делает? Ведь вряд ли он просто зашёл его проведать? — Я вам собирался звонить…

— Да мне уж позвонили, — отмахнулся Уолш. — Все, кто мог. Ну, значит так. Замки на двери я поменяю, — начал он перечислять, и Ойген с Рабастаном переглянулись. О чём-о чём, а вот об этом они оба не подумали — и чудо, что никто… не навестил их. — Твои смены раскидаю — тебя там пока показывать невозможно. Но вообще…

— Как я и говорил, — вмешался Рабастан, — я возьму две. Если вы не против.

— Не против, — Уолш покачал головой.

— Мы с Саймоном и Джозефом хотели поделить их, — продолжил Рабастан. — По половине. Я бы взял дневные часы — а они вечерние. С четверга по воскресенье.

— Махинаторы, — проворчал Уолш, махнув рукой. — Как знаете. Но учти, — он погрозил ему пальцем. — Один сбой — и я всё это прекращу. А ты, Мур, — он перевёл взгляд на него, — конечно, поправляйся — но на больничный не слишком-то рассчитывай.

— Я только хочу потом вернуться, — почти попросил Ойген. Уолш остро глянул на него — и отозвался:

— Ну, вернёшься. После всё обсудим. Поправляйся, — повторил он — и ушёл менять замок на входной двери.