Изгои (джен)

Выхода на работу Ойген ждал словно освобождения — так же, как и избавления от лонгеты, которую, наконец-то, окончательно заменил на бандаж. И хотя Ойген всё ещё прихрамывал, ему казалось, что он просто летает. И даже то, что на него теперь сразу навалилась масса откладывавшихся прежде вопросов и проблем, радости его не убавляло.

А проблем действительно было много. Начиная с того, что ему нужны были новая куртка и ботинки — в старой, полученной когда-то ещё в Армии Спасения, и в кроссовках встречаться с клиентами он просто не мог. Вернее, конечно, мог, но не видел в этом смысла: одеваться так могут позволить себе или очень состоятельные люди, или нищие. То, что сгодилось бы для курьера, о котором не вспомнят спустя пять минут, неуместно владельцу «молодой, но перспективной» компании. Как бы он ни хотел — Британия оставалась страной дресс-кода, и не важно, по какую сторону от Статута он был.

Правда, в решении данной проблемы Ойген возлагал серьёзные надежды на идущие уже полным ходом предрождественские распродажи — ещё бы найти время по ним пройтись и подобрать нужное на свой несколько похудевший кошелёк!

Впрочем, с временем вообще творилось что-то странное — и не слишком приятное, честно сказать. Начиная с того, что его у Ойгена внезапно стало… слишком много.

Во всяком случае, не занятого в кафе.

Потому что никаких шести привычных уже смен Уолш больше ему не дал.

— Всё понимаю, — сказал он. — Сочувствую тебе и рад, что ты вернулся. Но этот случай показал, что внезапное выпадение из процесса работника вроде тебя создаёт слишком много проблем. Это раз. Два — я взял человека на часть твоих часов. И три — шесть смен подряд без отпусков и всего такого — ты знаешь, какая-нибудь комиссия может до меня докопаться. Есть шанс, что ко мне придут. Итого — можешь выйти на четыре смены. С четверга по воскресенье.

— О, — только и ответил Ойген, и Уолш, усмехнувшись, вдруг добавил:

— Ну, в конце концов, ты же теперь не безработный. Вы вон заняли уже почти целый этаж, и, насколько я знаю, на безработицу не жалуетесь и с клиентами у вас всё хорошо.

— Вовсе не целый, — возразил Ойген, вынужденно улыбнувшись.

— Ну, так работать надо лучше, — ухмыльнулся Уолш — и этот разговор был закончен.

Выходил Ойген от него слегка оглушённым. Пусть известие о потере трети своего заработка он, кажется, смог достойно принять, удержав лицо, но на самом деле он был ошарашен, шокирован и даже раздавлен. Именно сейчас! Сейчас, когда Лимбус взял кредит, а сам он должен где-то найти деньги Саймону за ноутбук! И прямо перед самим Рождеством… Конечно, голодать они с Рабастаном не будут — но ведь с января тот ещё и своего пособия лишится, то есть они, в сущности, потеряют половину дохода. А они ведь и так потратились.

Половину.

Бастет, ну за что?

Он так расстроился, что, несмотря на хромоту, вышел, звякнул колокольчиком, из дверей кафе, и не обращая внимания на так до конца и не прошедший кашель, просто пошёл вперёд. Дойти он сумел аж до детской площадки — сырой и унылой сейчас — и, нахохлившись, уселся на влажные от дождя качели и закашлялся, сплевывая мерзкий желтоватый комок на платок. И просидел там достаточно долго, привыкая к неожиданно изменившейся реальности и глядя на проходящих изредка мимо площадки людей.

Замёрзнуть Ойген вовсе не боялся: старая куртка лишь на вид была непрезентабельна, но грела неплохо — а ещё на нём сегодня был самый тёплый из его свитеров, тот самый белый, связанный для него Эмили. Так что Ойгену сначала было даже немного жарко — а вот сидеть оказалось весьма хорошо.

Итак, он потерял примерно шестьсот фунтов в месяц. Ему нужно срочно раздобыть что-то приличное из повседневных вещей, и ещё тысячу фунтов для Саймона. До Рождества. До которого осталось всего десять дней — и у него не запланировано ещё ни одного подарка. Ни для кого. Совсем — нет даже мелочей, которыми придётся в этом году и ограничиться.

Телефон в очередной раз завибрировал, сообщая об смс, и Ойген, расстроенно посмотрев на экран, увидел, что ему написала Энн: «Ты где? Мы все тебя очень ждём…»

Он вздохнул. Да, они все знали, что он сегодня должен выйти — и он обещал, что после встречи с Уолшем зайдёт обязательно в офис. Что ж, хватит здесь сидеть, решил Ойген и, поднявшись, огляделся и, вздохнув, пошёл назад.

В офис он пришёл уже не то чтобы повеселевшим, но, по крайней мере, почти примирившимся с реальностью. В конце концов, зато у него теперь появится намного больше времени для поиска новых клиентов. Это тоже деньги — может, даже больше, чем в кафе. Ну, если Ойген постарается. Опять же, теперь у них есть свой сервер…

Так что новость о сокращении смен в кафе он преподнёс, скорее, как собственную удачу, с трудом не поддавшись соблазну соврать, что эта идея вообще принадлежала именно ему. И остановила его только мысль о том, насколько жалко это будет выглядеть, и что даже если правда никогда и не всплывёт, он сам-то будет знать её. Нет, он на это точно идти не собирался.

— На самом деле, это только к лучшему, — сказал Ойген. — Тем более, что Уолш любезно занял оба выходных — и у меня теперь есть целых три будних дня для встреч и прочих организационных вопросов, причём в начале недели, что очень удобно. Сейчас, перед Рождеством, это, конечно, не слишком для нас актуально — но ведь будет следующий год. И я верю, что он станет более удачным для всех нас.

— Будет! — уверенно сказала Энн, подходя к нему и обнимая. И он, тоже обнимая Энн, просто запретил себе думать о плохом. В конце концов, они оба с Рабастаном — взрослые и самостоятельные мужчины, и уж точно смогут выжить как-нибудь. А у неё уже весной родится малыш — названный племянник или племянница Ойгена. Энн еще не узнала пол, хотя по срокам это уже было, как он где-то читал, возможно.

— И я собираюсь быть всячески полезным Лимбусу, — заявил Ойген. — Может быть, даже не только в качестве менеджера. Нам же ведь снова украшать всё к Рождеству?

— Хочешь поучаствовать? — моментально оживился Джозеф. — Это кстати: нам как раз надо везде насыпать снега и ёлок ещё насажать.

— И шарики повесить! — подхватила Энн. — И колокольчики!

— Какие колокольчики? — спросил Ойген, начиная улыбаться.

— С бантиками! — хором ответили ему Энн и Джозеф — и рассмеялись.

— Помнишь сайт сантехники? — язвительно поинтересовался Джозеф. — Они хотят, чтобы в верхних углах экрана висели колокольчики. И звонили, если кликнуть на них.

— И желательно, чтобы из них при этом ещё сыпались весёленькие снежинки, — добавила Энн — и они с Джозефом показательно закатили глаза.

— У меня был где-то шаблон, — сказал Джозеф. — Правда, очень старый… я найду. Наверное.

— Колокольчики — это что, — заметил Саймон. — Вот я помню как-то вставлял на какой-то сайт летающего Санту с оленями… вслед за курсором. Ну, я подрабатывал, — добавил он, словно оправдываясь, и они все рассмеялись.

Работы в студии действительно было много — особенно сейчас, под Рождество. И хотя Ойген в последнюю неделю своего домашнего заточения почти разгрёб завалы в почте, все личные встречи ему приходилось откладывать до момента, когда он сможет, как положено человеку, ходить, а не прыгать, и теперь его ждали везде. Но он не мог ходить по клиентам в обносках — и поэтому после обеда буквально заставил себя отправиться на поиски новых вещей. Деньги у него с собой были — всё же что-то с Рабастаном они смогли отложить, и, хотя тратить их ему отчаянно не хотелось, деваться было некуда.

С ботинками ему повезло: Ойген наткнулся на пятидесятипроцентную распродажу почти что сразу — и единственными его проблемами стали необходимость снимать для примерки бандаж и то, что с непривычки было сложно понять, ноет ли нога от усталости, или потому что ботинок сидит плохо.

А вот с курткой всё оказалось куда сложней. Он бы, наверное, так ничего и не купил, если бы под вечер не наткнулся в крохотном секонд-хэнде, куда зашёл, скорее, от отчаяния, на… тёмно-синий дафлкот⁽¹⁾, стоивший всего-то десять фунтов, и севший так, словно его шили для Ойгена на заказ. И, глядя на своё отражение в зеркале, Ойген не мог отделаться от ощущения, что наконец-то одет как ему подобает. Нет, не то чтобы пальто напоминало мантию… но… но всё же он давно не ощущал, чтобы вещь на нём сидела так естественно. И всё же, как же здорово было видеть в зеркале почти привычный ему «волшебностью» силуэт! Это было в сто раз лучше любой куртки, и Ойген так в нём и ушёл из магазина, сочтя подобную удачу отличным знаком.

Заслуженным — потому что несколько часов весьма, надо сказать, неспешной ходьбы по магазинам его страшно вымотали. Нога ныла так, что Ойген даже не нашёл в себе сил дойти до дома пешком и доехал на автобусе — а, добравшись, рухнул на диван и заставил себя подняться только навстречу Рабастану. Ему не хотелось даже есть, и он ругал себя за то, что, кажется, опять выгреб из вазочки всё «печенье», и боялся, что проснётся вновь больным — но нет, то ли он выспался, то ли дело было в таблетках, но наутро он чувствовал себя нормально. И всё же Ойген пообещал себе быть осмотрительней: чего-чего, а вновь сейчас свалиться он никак не мог себе позволить.

— Стильно, — оценил Рабастан его приобретение. — Но тебе сюда непременно нужен очень хороший шарф.

— Нужен, — вздохнул Ойген. Но на очень хороший денег у него пока не было, так что он просто купил новый чёрный, решив, что, несмотря на дешевизну, тот первые пару месяцев будет выглядеть вполне прилично — а там уже придёт весна, а в следующем году он или сможет легко решить эту проблему, или, если Лимбус всё-таки прогорит, она потеряет для него актуальность.

В целом, неожиданно освободившееся время оказалось настолько плотно занятым встречами и разговорами с клиентами, что Ойген даже позволил себе осторожно порадоваться тому, что всё успевает. И единственное, что его всерьёз расстраивало — вопрос, где взять тысячу фунтов, чтобы вернуть Саймону. И тот словно бы почувствовал и как-то отвёл Ойгена в сторону и сказал:

— Я помню твои слова о том, что ты вернёшь мне деньги к Рождеству. Не нужно.

— Саймон, — запротестовал Ойген, но договорить ему тот не дал:

— Вернёшь после. Скажем, к лету. Или раньше — если сможешь. Ойген, в этом в самом деле совсем нет нужды — и я прекрасно понимаю, насколько сложно тебе это сейчас сделать. Я всё равно всё время здесь или в кафе на смене.

— Ты не должен страдать из-за моей глупости, — возразил Ойген. — Это даже не случайность — просто глупость. И за это нужно отвечать, — он улыбнулся.

— То есть, — спросил Саймон, внимательно на него глядя, — поменяйся мы местами, ты бы требовал вернуть весь долг сейчас?

— Я… так нечестно! — воскликнул Ойген, и Саймон рассмеялся:

— Да. Ты сам так постоянно делаешь — а я учусь. Серьёзно, Ойген. Не надо подвигов — мы, всё-таки, партнёры, и... я надеюсь, друзья.

Ойген сдался — но чувствовал себя ужасно скверно. Да, это было разумно — но… неправильно. И очень неприятно. Но он мог понять и Саймона — и просто сказал себе, что всё вернёт к весне.

Домой Ойген вернулся очень расстроенным, и, чтобы успокоиться, начал наводить порядок на полках шкафа, и так увлёкся, что даже не заметил, как вернулся Рабастан. Который, как ни странно, не ушёл спать сразу, а устроился на диване и какое-то время молча наблюдал за Ойгеном — и, наконец, спросил:

— Что у тебя произошло? — и, выслушав его, пожал плечами: — Саймон прав. Ты разве сам поступаешь иначе?

— Это совсем не то же самое, — возразил Ойген, и Рабастан ехидно посоветовал:

— А ты перестань считать себя особенным — сразу станет именно «то же» и вообще жить легче.

Ойген в ответ только фыркнул, но, на самом деле, про себя признал его правоту. И продолжил внезапную свою уборку, уже почти успокоившись.

Он заканчивал с книжными полками, когда, протирая заодно и стеклянные дверцы шкафа, увидел за одной из них лежащую на полке фотографию девочек, на которую они с Рабастаном наткнулись некоторое время назад. И вдруг понял, кем была та девочка из его сна.

— Любопытно, — проговорил он вслух, доставая снимок и вновь его разглядывая. — Кто же всё-таки изображен на фото?

— Полагаю, что хозяйка этой квартиры, — ответил Рабастан. — Судя по тому, что на них надето.

— Тётушка Уолша? — улыбнулся Ойген.

— Старушки тоже были когда-то молоды, — заметил Рабастан.

— О, я помню старые фото МакГонагалл в зале наград, — кивнул Ойген. — И у неё уже лет в шестнадцать было точно такое же выражение на лице, как мы привыкли, — глубокомысленно добавил он — и они с Рабастаном рассмеялись.

1) Дафлкот (англ. duffle coat) — однобортное пальто с капюшоном прямого силуэта длиной три четверти, сшитое из плотной шерстяной ткани

Вернуться к тексту