Изгои (джен)

Рождество неумолимо приближалось, и все клиенты словно вновь посходили с ума. Припорошенные снегом ёлки или только еловые веточки, падающие или кружащиеся по экрану снежинки, шарики и колокольчики, перевязанные бантами коробки, олени, Санта-Клаус с командой эльфов — Ойгену всё это даже снилось. И если некоторые клиенты были весьма умеренны в своём видении того, как продавать Рождество, то запросы других вызывали у Ойгена желание побиться головой о журнальный столик в приёмной. От этого блестящего и яркого кошмара он спасался в коде своего любимого сайта с ирландскими пирогами, украшая его так тонко и аккуратно, что даже удостоился неожиданной и очень приятной похвалы от Толлета:

— Вот что можно брать как образец того, как можно сделать красиво и просто. Ты явно к ним неравнодушен!

— Да, — не стал отпираться Ойген. — Это мой первый нормальный сайт… и, кажется, единственный, который вообще можно кому-то показывать. И пироги у них, кстати, действительно вкусные.

— А, знаю, так бывает, — кивнул Толлет. — У меня долгое время тоже был такой любимчик — я даже думал рыбок себе завести.

— Каких именно рыбок? — улыбнулся Ойген.

— Да хоть каких-нибудь, — Толлет пожал плечами. — Они такие аквариумы на заказ делают! Кстати, до сих пор.

— Слушай, — Ойген огляделся, убеждаясь, что в комнате, кроме них, никого нет. — У меня есть одна мысль… если ты захочешь, разумеется. О твоём попугае. Ты говорил, что он твоей жене не нужен? И что она оставила его себе только назло тебе?

— Наверняка, — напряжённо кивнул Толлет.

— И он так и живёт с ней? Ты знаешь?

— Да, живёт, — Толлет слегка нахмурился, пристально на него глядя.

— Но тебе лично она его не продаст, ни за какие деньги. Просто назло?

— Скорее удавится, — Толлет невесело усмехнулся.

— Но ведь если его захочет купить кто-то ещё, она может и согласиться? Особенно если речь пойдет о хороших деньгах. Ну знаешь, как в средние века выкупали пленных… Вот, например, кому-то вроде меня, — медленно проговорил он, внимательно глядя на Толлета. — Я умею убеждать…

— Ты умеешь, — негромко проговорил Толлет — и замолчал. И хотя на его губах мелькнула было — и застыла, не до конца исчезнув, благодарная улыбка, в его взгляде читалась, скорее, неуверенность, и смесь надежды и какого-то категоричного неверия. И сейчас Ойген видел, наконец, что тот ему ровесник, а может, даже не ему, а Рабастану.

— В крайнем случае, ничего не выйдет, — сказал он без подчёркнутой, неуместной в этом вопросе лёгкости, но рассудительно и спокойно. — И всё останется как есть. Ты ничего не потеряешь, а я — совсем немного времени. Что думаешь?

— Я думаю, что пытаться стоит всегда, — напряжённо и горьковато проговорил Толлет, медленно кивая ему в ответ.

— Есть только одна проблема, — продолжил Ойген. — Вернее, две, но вторую ты, наверное, сам решишь: это деньги.

— Я дам сколько она захочет, — сказал Толлет. — Деньги у меня есть. А не хватит — я найду.

— Я смотрел в интернете — хорошо обученный и говорящий попугай, ручной, с хорошим нравом стоит около трёх тысяч, — на всякий случай поделился Ойген.

— Я бы дал за него и десять, — Толлет хрустнул пальцами. — Но для неё это всего лишь птица, и она стоит столько, сколько за них примерно дают. С поправкой на желание заработать. Ей деньги нужны… Адалин, скорее, потребует тысячи четыре где-то. Может, быть, даже пять. Я заплачу.

— Тогда остаётся главное: легенда, — сказал Ойген. — Откуда бы мне знать её телефон, а также попугая, и почему мне нужен именно он. Она же ведь его по объявлению не продаёт. Очень подозрительно будет, если непонятно кто вдруг позвонит ей со словами, мол, у вас, я слышал, на продажу есть ненужный вам попугай. Потребуется что-то достаточно убедительное. Подумаешь?

— Да, — негромко проговорил Толлет. Когда он, наконец, отвёл свой пристальный и напряжённый взгляд от Ойгена, тому стало ощутимо легче.

— Толлет, я не обещаю, что получится, — сказал Ойген, и тот кивнул:

— Мне ли не понимать. Но это действительно шанс, — он снова поглядел на него, на сей раз уже вполне обычно, и повторил: — Хороший шанс. Если у тебя получится, я буду тебе сильно должен.

— Устроишь тогда фотосессию для пирогов? — шутливо спросил Ойген, скорее чтобы разрядить атмосферу.

— Не вопрос, — ответил Толлет. — И выложу у себя в портфолио — тоже какая-никакая реклама, между прочим. Да я им даже баннеров нарисую…

Он ушёл, а Ойген вернулся к рождественским лесопосадкам, почти механически смещая еловую ветвь, но голова его сейчас думала о другом. На самом деле, у них всех, и у него лично всё было вовсе не так уж плохо, как ему казалось еще пару дней назад. В конце концов, договор с «Л-Сити Ньюс» они наконец-то подписали, и теперь, когда все бумаги были в порядке, за кредит можно было не слишком переживать, если только ничего не случится. Конечно, жаль, что ещё одного крупного клиента они сейчас не потянут — но, с другой стороны, пока он болел, всех текущих уже перенесли на новый хостинг, в чём снова деятельно помогал страдающий скукой Лукас и… и, значит, Ойген лично должен был проставиться. Тем более, что он ведь пообещал.

А ведь на носу ещё была рождественская вечеринка — которую, конечно, собирались отпраздновать в Лимбусе. Но с ней было проще: они опять предоставляли помещение, и этот вклад во всеобщее веселье был весомым и вполне достаточным. Но Лукаса они должны были отблагодарить… хотя нет — не они. Он. Это же он договаривался.

И, кажется, он знал, как это можно сделать. Устраивать большую вечеринку едва ли за неделю до Рождества было не слишком разумно, а вот порадовать Лукаса лично Ойген мог — в конце концов, ведь дело было не в деньгах, а в эмоциях. И если удивить его… приятно — дело будет сделано.

Так что он, пошептавшись с остальными, пригласил Лукаса в среду отмечать свой последний свободный день и заодно уж выздоровление, разумно рассудив, что торжественно собираться в чью-нибудь честь, если речь не идет о днях рождения, поминках или ещё парочки более-менее принятых в обществе поводов, будет неловко прежде всего виновнику торжества. И уж тем более дико будет просто приглашать его посреди недели на ланч. Так что формально Ойген отмечал последний день своей мнимой свободы — а Лукас все равно маялся от безделья дома и готов был выбраться хоть куда.

Этим «хоть куда» оказалась их с Рабастаном квартира. На сей раз они собрались исключительно мужской компанией, без Энн и Марка: он работал, а у неё была одна из смен в кафе. Да и Рабастан в этом празднике жизни участвовать отказался, сославшись на то, что он толпе технарей предпочтёт компанию приехавших в Лондон «фламандцев» — но так, возможно, было даже и лучше. Впрочем, для того, чтобы провести день в компании старых полотен, Рабастан был слишком тщательно выбрит, но Ойген эту тему тактично развивать не стал. Однако в последний момент он не удержался и посоветовал, что, если его блудный брат вдруг решится переключиться на культуру Востока, быть осторожнее с куркумой.

Рабастан в ответ только фыркнул.

На самом деле, Ойген его понимал: почти три недели работы в кафе дались Рабастану непросто, и сейчас тот берёг себя, восстанавливался, накапливая «печенье», и Ойген делал всё, что мог, чтобы ему помочь. Впрочем, Ойген пошел даже дальше, заметив, что поймёт и не обидится, если Рабастан захочет провести рождественскую вечеринку где-то еще; пусть даже за компьютером дома. На что Рабастан с усмешкой ответил, что, конечно, подобную заботу очень ценит, но полагает, что имеет право на кусочек настоящего праздника. И потом, он просто не имеет права разочаровать своего юного друга и собрата по инструменту — так что на вечеринку он придёт, и, возможно, и настроение Ойгену своим присутствием испортит. Обязательно.

Но вот участвовать в субботнем безобразии не станет.

— Ты прекрасно знаешь, что я буду рад тебе, — понимая, что в этом нет необходимости, всё же возразил Ойген. — Тем более, что, — он вздохнул, — похоже, в этом году мы с тобою без подарков.

— Это я без подарка, — язвительно поправил Рабастан. — Тебе, как обычно, повезёт.

— Не надо, — очень серьёзно попросил Ойген, и Рабастан, вздохнув, поглядел на него почти что с сожалением:

— Вот такого я тебя и нарисую. Прямо щеночек под дождём. Осенним. Осталось только банку в зубы дать — консервную. Для сбора подаяния, — он фыркнул, и Ойген, повеселев, заулыбался. О таких подарках он не то чтобы забыл — просто не подумал. А ведь это выход!

— Слушай, — попросил он, — я понимаю, это с моей стороны… ну… нехорошо — но, может, мы с тобой в этом году… объединимся? И ты нарисуешь каждому…

— О, Мерлин, — пробормотал Рабастан. — Ойген, ты меня сейчас оскорбил просто чудовищно. Ты полагаешь, я сам не додумался? Нельзя так скверно думать о родных, — он осуждающе покачал головой — и под смех Ойгена вернулся к своему компьютеру.

В среду в полдень, когда все собрались у Ойгена и расселись вокруг стола на кухне, он усадил Лукаса на почётное и самое удобное место и пафосно заявил:

— Вообще, я планировал торжественно провозгласить абсолютно шоколадный обед с шоколадными равиоли в остром шоколадном соусе... но раз уж сегодня на борту женщин и детей нет, давайте выпьем пива и нормально по-человечески поедим… я хотел сказать, отведаем, как положено в этих землях, баранины, с мятным соусом!

Такого хохота Ойген давно не слышал — и таких аплодисментов не срывал.

— Я даже не знал, что они бывают шоколадными, — признался Лукас, пока Ойген разливал пиво всем. Не шоколадное, конечно, но тоже очень тёмное.

— Почему нет? — спросил Ойген. — Какими сделаешь — такими и бывают. Я, на самом деле, поначалу думал о мясе с шоколадным соусом — но не рискнул.

— Ну, ничего себе, — признался Лукас, оглядывая щедрую порцию баранины на своей тарелке, — понятие «проставиться» заиграло для меня новыми красками. И вкусами. Я-то рассчитывал просто на пару пива.

— Пиво тоже будет, — пообещал Ойген. — Ирландец я, в конце концов, или нет?

— В смысле «будет»? — удивился Джозеф, указывая на стаканы. — А это что? Мне казалось, что стаут?

— То ли будет еще, — важно кивнул Ойген. — И да, придется всё-таки отдать дань шоколаду. Не мог же я отказаться от этой темы вовсе.

— Нет, ну это перебор, — недоверчиво возразил Лукас. — Даже для меня.

— А я уверен, что тебе понравится, — возразил Ойген, сдерживая смех.

— Пиво с шоколадом? — переспросил Лукас. — Да нет. Точно нет!

— Поспорим? — азартно предложил Ойген.

— Так я ж в любом случае совру, — подумав, ответил Лукас.

— Я тебе поверю. Ну, поспорим? На упаковку Гиннеса? — Ойген протянул ему настырно руку, и тот с размаху ударил по его ладони, пожимая её.

Они ели, пили пиво — и смеялись, перешучиваясь, и Ойген вдруг поймал себя на мысли, как давно же он не кутил в чисто мужской компании. Нет, компанию дам он тоже очень любил, и отдельно — посидеть с той же Энн, но атмосфера здесь и сейчас была немного иной, и этой инаковости ему, как он понял сейчас, давным-давно ужасно не хватало.

Когда баранина была уничтожена, и Саймон второй раз, слегка смущаясь, направился в сад покурить, Ойген полушутливо сказал ему:

— Ты идёшь туда с таким видом, что, если тебя увидят там наши соседи, они решат, что ты, наверное, вор. И это — твоё первое дело, и тебе ужасно неловко грабить нас.

— Я всё пытаюсь бросить, — вздохнул тот.

— Тогда смотри мне в глаза! — потребовал Ойген и, дурачась, шутливо положил ему на плечи руки и очень внушительно проговорил: — На самом деле, ты не хочешь курить! Ты хочешь… яблочко! — он отпустил его, взял одно из лежащих в глубокой тарелке на кухонном столе зелёных яблок и бросил его Саймону прямо в ладони.

— Яблочко? — засмеялся Саймон.

— О да! Сейчас ты возьмёшь нож, — Ойген шутливо поднял руки, делая ими таинственные пассы, — и будешь есть его… отрезая по кусочку… и поймёшь, что я, на самом деле, прав! — он возложил ладони на макушку Саймона, и тот под общий хохот сел на место и в самом деле начал резать яблоко.

День клонился к вечеру, и всё шло к соревнованию в пиво-понг ⁽¹⁾, но, за неимением мячика для пинг-понга, у кого-то в рюкзаке отыскалась колода карт. Так что сперва они размялись в «Красное и чёрное» ⁽²⁾, а затем, как это и бывает, они перешли к покеру, ставя на кон орехи и чипсы.

За окном было уже совсем темно, когда Ойген разлил всем чай — и, достав из духовки ещё тёплый гиннес-кейк, раздал каждому большой кусок со щедрой порцией взбитых сливок. И, когда Лукас доел свой, осведомился невинно:

— Вкусно?

— Да. Отлично, — Лукас картинно откинулся на спинку стула и утёр губы салфеткой. — Как говорится, угодил так угодил.

— Ну, вот видишь, — скромно улыбнулся Ойген. — А ты говорил, соврёшь.

— Не понял? — переспросил Лукас. Толлет сообразил первым — и, засмеявшись, прошептал что-то сперва Джозефу, а затем и Саймону, и тот тоже захохотал, показывая Ойгену большие пальцы.

— Гиннес-кейк, — сообщил, меж тем, Лукасу Ойген. — Готовится, как понятно из названия, на тёмном Гиннесе — и с добавлением какао. То есть…

— Ах ты, гад! — воскликнул Лукас — и остаток его реплики потонул в общем хохоте, к которому он сам же первый и присоединился.

Разошлись примерно к семи, и когда Ойген раздумывал, не поваляться ли ему, счастливому, уставшему и, кажется, объевшемуся, полчаса на диване, когда в кармане завибрировал телефон. Номер ему знаком не был, но ответить было нужно.

— Мистер Мур? — услышал он голос в трубке. — Это офицер Бейтс. Не могли бы вы завтра утром подъехать на опознание? Возможно, мы задержали одного из молокососов, напавших на вас.

1) Beer pong — традиционная английская игра. Иными словами, пиво в духе спортивного соперничества. Суть игры в бросании мячей для пинг-понга в стаканы с пивом, находящиеся на другом конце стола. Удачный бросок означает, что команда соперника должна выпить содержимое стакана.

Вернуться к тексту

2) Black or Red — простая карточная игра. Заключается в том, что каждый игрок берет из колоды по очереди карту. Прежде чем посмотреть на нее, необходимо угадать, черная карта или красная. Если не угадываете, нужно выпить любимый напиток. Играют всегда колодой из 52 карт.

Вернуться к тексту