Изгои (джен)

Ойген собирался провести с Ролин почти все выходные и проститься с ней лишь в воскресенье днём, отправившись прямо из её объятий на смену в кафе. Был вечер субботы, и они беспечно валялись, наслаждаясь фильмом на Дискавери об африканской саванне, и Ойген чувствовал себя сытым ленивым львом, когда его телефон завибрировал, и он неохотно достал его, чтобы прочитать смс.

«Прости, я знаю, что ты не в аське — иначе просто бы написала... Но ты можешь сейчас со мной просто поговорить?» — писала Энн, и её сообщение вызвало у него смутное беспокойство.

«Могу, конечно. Дай мне минуту, и я тебе перезвоню» — написал он в ответ и, извинившись перед Ролин, ушёл на кухню, где, замерев у окна, набрал номер Энн.

Гудок, второй, третий…

— Прости, пожалуйста, — голос Энн на той стороне звучал приглушенно. — Я просто хотела поговорить с тобой. Мне ужасно неудобно, прости, пожалуйста, — повторила она, и Ойген ощутил, как внутри него расползается тревожный холодок. Что у неё могло случиться?

— Эни, у тебя всё в порядке? Ты как себя чувствуешь? — мягко спросил он, и Энн вдруг коротко всхлипнула и ответила:

— Нормально… нет, я ничего, ну, правда.

— Ты одна? — спросил он, уже понимая, что собирается делать.

— Нет, — ответила она. Но он даже выдохнуть не успел, когда Энн добавила: — С котом.

— Я сейчас приеду, — сказал Ойген — и услышал тихий вздох.

— Прости, пожалуйста, — сказала она после короткой паузы, и ему показалось, что она плачет. — Я знаю, что ты занят. И не на работе. У тебя свидание, да? На самом деле, можно подождать до завтра, правда.

— Я буду минут через тридцать, — повторил он, и Энн тихо-тихо выдохнула:

— Спасибо.

Он отключился и, вернувшись к Ролин, попросил, качая головой:

— Прости. Пожалуйста, прости.

— У вас что-то случилось? — спросила она, обнимая его сочувственно.

Он думал, может, с полсекунды — но, Бастет, совершенно невозможно сказать женщине, с которой у тебя свидание, что ты срываешься с него к другой женщине. Даже если это глубоко беременная — причём не от тебя — названная племянница. Да и будь она даже родной… Просто чудовищно. Исключением может служить, наверное, тяжкая болезнь или несчастный, да — или серьёзная угроза, нависшая над жизнью кого-то из родственников, если он не сорвётся с места. Пусть даже он утрирует или сгущает краски… Всё это было ужасно неловко. Тем более вряд ли речь шла о жизни и смерти — в таких случаях не предлагают, обычно, встретиться на другой день, если у кого-то свидание… но что-то ведь там случилось. Действительно случилось — а Энн совсем не склонна к панике.

Но он не мог вылить всё на Ролин — она просто не поймёт. И будет, по-своему, права… нет. Невозможно. Лучше поговорить с ней потом, когда он разберётся, в чём дело.

— Да ну, — он выдохнул, опуская плечи, и Ролин понимающе кивнула:

— Понимаю — так бывает. Не грусти, — она поцеловала его и шепнула: — И возвращайся. Если будешь в силах.

— Я надеюсь быть, — ответил он — и вкус поцелуя имел отчётливый привкус вины. Пусть её и не было на самом деле.

Вопреки той репутации, что за Ойгеном закрепилась в школе, врать он не слишком любил. Пусть и умел — но одно дело мастерски врать в глаза любому из почти что поймавших его на горячем профессоров, и совсем другое — обмануть любимую женщину. Да, он сбегал отнюдь не для того, чтобы предаться за её спиной каким-то гнусным порокам — но понятия не имел, во-первых, правильно бы она его поняла, и не обиделась бы — во-вторых. Да он даже не знал, что чувствовал бы сам в похожей ситуации — что говорить о Ролин? Обычно они с ней друг друга понимали, и она казалась ему по-своему мудрой, но вот так сорваться и оставить её одну, когда они оба так ждали своих выходных… И… какое-то чувство внутри него мешало ему ей просто в этом сейчас довериться, и от этого он чувствовал себя ещё хуже. Но Энн не была мнительной или капризной — она бы ни за что не написала без причины, и серьёзной. И сидела там одна, беременная — и у Ойгена внутри сжималось что-то, стоило ему представить, что ей, может вдруг понадобиться помощь, а с ней рядом никого… Почти как…

И потом, даже если бы он не поехал, Ойген всё равно бы уже не смог бы спокойно быть здесь с Ролин, будто ничего и не происходит. Он бы просто извёлся.

Но что, что с ней могло случиться? Мысли в его голове роились, и путались, и одна была нелепей другой. Дошло до того, что он представил, что на пороге у Энн объявился вдруг Филл и… А, собственно, что «и»? Устроил скандал? Столкнулся там с Марком? А может, Фил и правда вернулся, и зовёт Энн с собою в Америку? Или она вдруг решила лететь рожать в Китай? К родне? Или она просто прикончила почтальона ножом для масла? Нет, вряд ли Энн звонила ему, чтобы он помог ей спрятать тела. Такие вещи не откладывают до завтра, она бы сама попросила приехать его сейчас.

Он невесело усмехнулся, задаваясь вопросом, а что он будет делать, если труп действительно там лежит. Нет, в их контракте такой пункт прописан не был, и это преступление оставалось на откуп магглам. Но мог бы он вообще так рискнуть?

И хотел бы он знать, что там полагается за недоносительство? Он занимал себя этой странной дилеммой глядя в окно, чтобы отвлечься от более мрачных мыслей. Да, лжесвидетельствовать он не может — но, пожалуй, сможет предложить стратегию для Марка. Или Энн. Или обоих. Да, наверное, он может это сделать… скажем, если сформулировать не напрямую, а… какая лезет в голову ерунда. Может, что-то случилось с кем-то их близких Энн? От этой мысли Ойген всё-таки вздрогнул. Но в голосе Энн не было ни скорби, ни паники — он слишком хорошо знал, как они звучат, и не ошибся бы. Но что-то же случилось — что-то вынудило Энн позвонить ему и попросить «просто поговорить»… «Просто поговорить» значит, что человеку до боли нужен тот, кто услышит его, и Ойген не был готов доварить подобное телефону.

Такси остановилось — здесь было не так уж далеко, да и пробок к вечеру не было — и Ойген, выходя у дома Энн, встряхнулся, решительно отогнал от себя эти мрачные мысли и просто вошел в подъезд.

Энн открыла сразу, едва Ойген коснулся кнопки звонка — как будто бы ждала под дверью. И когда он увидел её заплаканное и несчастное лицо с красными глазами и припухшим носом, то всерьёз испугался и, обняв ткнувшуюся ему в плечо Энн, завёл в квартиру и остановился, гладя её по собранным в растрепавшийся хвост волосам.

— Прости, прости меня, пожалуйста, — проговорила Энн, тоже обнимая его и поднимая голову. — Ты ведь был не один?

— Не важно, — отмахнулся Ойген. — Ты расскажешь, что тут стряслось?

— Да… — она всхлипнула и нервно улыбнулась — вышло жалко и растерянно, и от этой улыбки Энн показалась очень юной. — Я просто… — она шмыгнула носом, помотала головой — и снова ткнулась лбом в плечо Ойгену.

— Скажи, — очень ласково и мягко спросил Ойген, — никто же не умер? Да? И если умер, и нам это придётся скрыть, — добавил он, позволив себе слегка улыбнуться, — есть ли у тебя коробка и плёнка с пупырышками? Много-много плёнки?

— Нет, — она снова подняла голову и поглядела на него пугающе серьёзно. — Нет, что ты… ох. Я тебя напугала, — лицо Энн стало таким виноватым, что Ойген улыбнулся ей тепло и ласково и, стараясь её хоть чуть-чуть отвлечь, важно покачав головой, и назидательно проговорил:

— Не напугала, а заставила почти придумать целый план по избавлению от мёртвого тела.

— Ты решил, что я кого-нибудь убила? — она тоже улыбнулась, кажется, почти против воли, и Ойген, ободрённый этим, продолжал:

— Ну, кто же тебя знает. На самом деле, у меня было несколько версий, и я, в конце концов, остановился на двух: ты прикончила почтальона или ты случайно взломала архивы МИ-5. Ну, знаешь, решила нагуглить какой-нибудь необычный рецепт пастушьего пирога — и вот… С тебя бы сталось.

— Да уж, — она вздохнула и, попытавшись улыбнуться, наконец, оторвалась от Ойгена. — На самом деле, да. Такого ты не мог представить… Ойген, я… я… я просто не знаю, — она помотала головой, и её голос снова задрожал.

— У тебя найдется горячий чай? — нарочито деловито спросил Ойген. — Мы ужинали, но до чая… не добрались. И холодно так…

— У меня есть зелёный, — Энн вздохнула и чуть улыбнулась, когда Ойген показательно скривился.

— Ну, пусть будет зелёный, — сказал он печально, снова заставляя её губы дрогнуть — но в улыбке, не в слезах.

— У меня ещё кофе есть, — предложила Энн. — И ромашка…

— К ромашке я пока не готов. И правда, я бы не отказался от кофе, — оживился немного Ойген. — Даже от растворимого.

— Нет, молотая арабика, — она дала ему, наконец, снять пальто, повесила его в шкаф и повела Ойгена на кухню. — Марк купил, — добавила она — и вдруг снова расплакалась.

Ойген хотел было пошутить, что Марк наверняка ему трату кофейных запасов простит, но не стал. Ему, на самом деле, было совсем не до шуток: мысли, что крутились в голове, были одна другой неприятнее, но Ойген не давал им воли — ведь Марка сейчас почему-то не было здесь.

Он подошёл к замершей посреди кухни Энн, обнял её и прошептал:

— Да Бастет с кофе. Расскажи мне, что случилось. Идём, сядем, — он повёл её, покорную и донельзя несчастную, к столу и усадил на табурет к стене, а потом присел возле неё на корточки. Энн некоторое время молчала, словно пытаясь подобрать слова, а потом сказала вдруг:

— Марк сделал мне предложение, — и отвернулась.

— А, — Ойгену потребовалась пара секунд, чтобы собраться с мыслями, — почему ты плачешь?

Честно говоря, Ойгена это новость, скорей, раздосадовала и многое объяснила. В последние дни ему стало казаться, что у Марка, всё же, есть шансы — но тот явно слишком уж поспешил. Поторопился — и теперь всё станет если и не хуже, то сложнее. Энн, вероятно, ему отказала — но… но почему же она тогда в таком ужасном состоянии? Не мог же Марк её обидеть в ответ? Нет, наверняка не мог.

— Вот, — Энн достала что-то из кармана и протянула Ойгену, не решаясь положить ему на ладонь кулон из белого золота с довольно крупным насыщенно-синим камнем. — Ты его вряд ли видел, я рассказывала о нём, ты помнишь? — она вздохнула, и её глаза наполнились вновь слезами. Она погладила камень указательным пальцем, и Ойгену показалось, что она буквально за него цепляется, как держатся за очень важные и дорогие вещи. И какие же у неё сейчас были белые пальцы… — Извини, — Энн взяла салфетку и прижала к глазам. — Я рыдаю — это всё гормоны… или не всё, но половина. Просто… просто всё так глупо. И так грустно…

— Рыдать полезно, — уверенно сказал ей Ойген, поднявшись и придвинув себе табурет совсем рядом с ней, а потом обнимая Энн за плечи и увлекая её к себе на колени. И когда она устроилась, обняв его за шею и удобно облокотившись о него боком, спросил: — Это очень важная вещь, да? — Энн кивнула, и он спросил тихонько, протянув руку ладонью вверх: — Можно?

Энн кивнула и вложила кулон в его руку — и, пока он разглядывал его, молчала. И лишь когда Ойген вернул украшение, стиснула его в кулак и заговорила:

— Это тот самый кулон, который мне подарил дедушка... помнишь, я рассказывала тогда... И я жила у вас тогда… когда всё это началось, — она опустила взгляд на свой живот. — Я заложила его тогда — и не успела выкупить… и вот, — она шмыгнула носом — а Ойген вспомнил, как Энн тогда расстроилась, рассказывая о своей плате за так называемое взросление. — Оказывается, Марк его искал всё время… и нашёл, — её голос снова задрожал, и Энн умолкла ненадолго. — И вот… теперь он ко мне вернулся. Понимаешь, он искал его для меня…

— Наш Марк? — с мягким удивлением спросил Ойген, которому, во-первых, и вправду хотелось узнать, как Марк умудрился отыскать кулон, а во-вторых, отвлечь Энн, переключив её внимание на рассказ. — О, я хочу услышать эту историю!

— Я даже не знала, что он сам в тот ломбард ездил, — расстроенно проговорила Энн. — Он… оказывается, он попросил у Мика найти фото, где он виден. Он догадался, понимаешь? — спросила она с болью. — Догадался попросить у Мика, а не у родителей… я… я же им так и не сказала… что… что вот… И, в общем, — она мотнула головою, смахивая слёзы, — Марк как-то сумел достать контакты покупателя у владельца… не знаю, как. Не представляю даже… Но… у него же брат… полицейским… был… А дальше — дальше он пошёл за помощью к тому детективу… Блэку. Ну, он же знает его с тех пор, как мы искали того моего друга, помнишь? — спросила Энн, и Ойген кивнул. Да, в самом деле, этим делом занимался Блэк. Или, по крайней мере, он в этом точно участвовал. В любом случае, они потом вместе с Энн и Марком приезжали к нему в больницу... — В общем, выяснилось, что кулон купил какой-то перекупщик, и перепродал его какому-то дельцу — и вот… они его нашли, и Марк выкупил. И… да ну, — она с досадой прижала к вновь наполнившимся слезами глазам салфетку. — Я и сама уже устала плакать, — сказала она и извиняясь, и с досадой. — Но ничего не могу с этим поделать…

— Ну, потерпи, — мягко улыбнулся Ойген, обнимая и устраивая её поудобнее. — Ещё несколько месяцев — и всё закончится. И ты…

Конечно, Ойген понимал, что несёт откровенную чушь, ведь с рождением ребёнка ничего не заканчивается, а только начинается. И об ужасах послеродовой депрессии он прочитал не меньше, чем обо всём остальном — но сейчас он точно не хотел поднимать эту тему. Сейчас Энн нужно было что-то хорошее и надёжное.

— И вот, — Энн снова стиснула кулон, — Марк мне его вернул… и сделал предложение, — она опять заплакала, и снова стала донельзя несчастной. — И он сказал, что только если я захочу сама, и он в любом случае будет мне другом, что бы я ни ответила. И что я… замечательная… — она разрыдалась, и Ойген её обнял, укачивая, как ребёнка. И, шепча ей на ухо ту утешающую бессмыслицу, что говорят обычно в таких случаях. Ох, так больно, когда приходится терять такую близкую дружбу, но было ли дело лишь в этом? Энн не плакала бы так, если бы хотела просто ему отказать. Нет, тут было что-то… — А я… испугалась… Ойген, я просто сказала «нет»… — и она разрыдалась болезненно и некрасиво.

— И что он тебе сказал? — спросил Ойген мягко, сумев вплести свой вопрос между её рыданий. Ему было жаль её, так жаль… если бы он умел, как прежде, успокаивать одним прикосновением! Пускай не сразу, да, но… слишком много было в ней сейчас отчаяния и вообще эмоций, так много, что он ощущал их кожей. Если бы только он мог забрать их, или хотя бы унять! Но эта способность осталась где-то на дне бассейна с жуткими угрями, укравшими его магию, и всё, что он мог — пытаться, отчаянно понимая бессмысленность всех попыток. А еще он мог говорить с ней… просто говорить — и тем утешать.

— Повторил, что всегда будет рядом… просто… другом… а я — я ничего не смогла ему сказать — как онемела, — Энн вдруг зачастила, словно торопилась рассказать, боясь, что после не решится. — А он улыбнулся, пожелал мне хорошего вечера и просто ушел... А я… я как дура, заперла дверь, упала, и разрыдалась там, в коридоре…

— Ну… — начал было Ойген, ощущая, наконец, как отпускает напряжение — но она не дала ему договорить:

— Я просто не могу, — сказала она быстро, развернувшись на его коленях и глядя Ойгену в глаза так решительно и так отчаянно, что его опять накрыло волной острого сочувствия. — Я не могу ему позволить… и себе…

— Что? — почти шёпотом спросил Ойген.

— Быть с ним!

— Почему? — он постарался спросить это как можно мягче, но, кажется, она едва ли обратила внимание на подобную деталь.

— Потому что я не могу… Я просто его недостойна! Я грязная — а он… он такой хороший. А я дура, — она всхлипнула, а Ойген прикусил зубами нижнюю губу, не позволяя себе ляпнуть то, что сейчас вертелось у него на языке. И сдерживая нервный смех. Да, Энн, ты глупая, хотел бы он сказать, той самой глупостью, что свойственна только хорошим… очень хорошим людям. И молодым обычно… нет, сам он таким никогда не был — но знавал подобных. И вот снова…

— Ты так ему сказала? — мягко уточнил он, и Энн кивнула:

— Написала… когда смогла держать телефон

— Ты написала ему смс? — спросил Ойген. Ох, Бастет…

— Да… вот, — она взяла лежащий на столе телефон, включила и протянула Ойгену, и он прочёл:

«Я не хочу ломать тебе жизнь. Тебе нужна по-настоящему хорошая девушка, а не кто-то с чужим ребёнком…» — там было много слов, куда больше одного стандартного сообщенья и Ойген не был уверен, что хотел бы это читать…

Энн перелистнула сообщения, машинально и нежно погладив пальцами экран — и Ойген прочитал ответ, пришедший от Марка:

«Я всё равно всегда буду рядом с тобой — неважно, кем я для тебя буду»

Ох, Бастет… Мерлин и все основатели…

— И я… я не знаю, что мне делать теперь, — Энн разрыдалась и так крепко обхватила Ойгена за шею, что у него перехватило дыхание. Пришлось освобождаться — и спросить:

— А что бы тебе хотелось сделать?

— Что? — всхлипывая, спросила Энн.

— Тебе, — повторил он, решительно беря её лицо в ладони и вглядываясь в красные и мокрые глаза. — Тебе что нужно? Чего ты хочешь, Энн?

— Я? — переспросила она — и Ойген с весёлой обречённостью понял, что сейчас услышит.

— Я хочу защитить его, — серьёзно сказала Энн.

— От кого? — Ойген чувствовал себя ужасно взрослым и очень, очень старался этого не показать и говорить как можно мягче.

— От себя, — тихо проговорила Энн — и, словно сорвавшись, выпалила: — Боже, Ойген, я жду ребёнка от парня, которого же сама и бросила, от меня вообще только одни неприятности, у меня ничего не получается нормально — я даже не уверена, что защищусь, и я причиню Марку только боль... я не хочу!

— Энн, — нет, Ойген не мог больше это слушать. — Скажи мне, Марк тебе нравится?

— Я просто не могу, — она помотала головой.

— Я не об этом спрашиваю, — тоже покачал он головой. — Он нравится тебе? Марк?

Энн молчала — и Ойген терпеливо ждал ответа, глядя в её заплаканные и несчастные глаза.