Изгои (джен)

Ойген лежал в изнеможении на спине, разгорячённый и мокрый от пота, и прислушивался к дыханию лежащей с ним Ролин рядом, наслаждаясь тем, как её пальцы медленно и лениво выводили на его груди какой-то замысловатый узор.

— Знаешь, — задумчиво проговорила Ролин, когда её пальцы добрались до его живота, — я думаю, нам нужно порой делать что-то такое. Адреналин нам явно пошёл на пользу.

— Адреналин? — уточнил, немного взбодрившись, Ойген.

— А что я могла подумать, когда за мной от работы ехал страшный чёрный автомобиль с явно преступными лицами? — она приподнялась на локте и поглядела на него, улыбаясь.

— Разве у меня преступное лицо? — умильно улыбнулся Ойген в ответ.

— С плаката «Их разыскивают», — тихо рассмеялась она. — Но я им тебя не выдам... И ещё покормлю... Если ты будешь хорошим ирландцем.

— Я буду, — ответит он, и, опрокинув Ролин на спину, начал спускаться поцелуями к её животу.

Уснули они лишь под утро, а проснулись, когда время уже приближалось к полудню — и Ролин, потянувшись, напомнила Ойгену о его обещании:

— Вчера ты сказал, что готов для меня на всё. Так?

— Так, — отозвался он, жмурясь от тепла и неги и зарываясь лицом в тёмные жёсткие волосы Ролин, пахнущие её пряными духами.

— В таком случае, — она снова потянулась и демонстративно завернулась в одеяло, — я хочу на завтрак яйцо пашот, сырный тост и ещё что-нибудь... Будет здорово, если ты подашь всё это в гостиную, — добавила она преувеличенно капризным тоном, — а я пока покормлю птиц.

— Слушаюсь, хозяйка, — тоненько пропищал Ойген, имитируя голос и интонации домового эльфа — и, легко вскочив, оделся и, заскочив по пути в ванную, отправился готовить завтрак.

Ему было так легко и хорошо, что казалось, что ещё чуть-чуть — и он взлетит. Ойгену хотелось петь, и, творя в кастрюльке крошечный водоворот, он мурлыкал себе под нос какую-то итальянскую песенку. И жалел, что появился вчера без цветов — но ему это просто не пришло в голову. А впрочем…

Выключив плиту, Ойген на цыпочках прокрался по коридору и, заглянув в гостиную, увидел Ролин внутри вольера. Одна из амадин сидела у неё на голове, парочка других заняла плечо — и Ойген так же тихо отступил, прикрывая за собой дверь гостиной. Быстро обувшись и накинув куртку, он выскользнул из квартиры, прихватив с собой лежащие на столике ключи.

На улице светило солнце, отражаясь в лужах и брызгах, разлетавшихся из-под ног Ойгена, стремительно бегущего в сторону цветочного магазинчика, располагавшегося буквально через пару домов. Ойген влетел туда, с головой окунаясь в свежий и сладкий цветочный запах, и начал растерянно оглядываться по сторонам, сам пока не решив, что же именно ищет. Но тут же увидел их — нежные бело-розовые тюльпаны. Словно Вселенная знала, что он зайдёт сюда, и приготовила им обоим подарок …

Ойген немного нервно вытащил кошелёк из кармана и, расплатившись, выскочил вновь на улицу, и застыл, когда ему в нос ударил манящий запах свежего хлеба. Он покрутил головой и, увидев кондитерскую, поспешил с букетом туда. Как было устоять перед этим чарующим ароматом? Вышел оттуда он с ещё теплым хлебом и свежими же пирожными. И так же бегом вернулся.

Крадясь неслышно по коридору, Ойген радостно выдохнул — его отсутствие так и осталось в секрете, а значит, его сюрприз непременно удастся. Конечно, Ойген был готов к тому, что его исчезновение обнаружат — но ему везло, и это было добрым знаком.

Проскользнув в кухню незамеченным, он огляделся и, не обнаружив вазы, поставил букет в большую глиняную кружку, расписанную разноцветными линиями и точками, образующими какой-то этнический, ритуальный узор.

Когда он, наконец, вошёл в гостиную с подносом, на котором изысканно сервировал на одной большой тарелке пару яиц пашот, тосты с сыром, зелень, пару найденных в холодильнике соусов, взгляд Ролин вознаградил его за всю утреннюю беготню.

— А ты? — спросила она. — Мне будет скучно есть всё это одной. И видеть твои голодные глаза рядом.

— Я со всем смирением полагал, что ты позволишь разделить с тобой этот завтрак, — смиренно произнёс Ойген.

— Ну, — протянула Ролин с некоторым сомнением, — ничего с тобой не поделаешь… — кивнула она, наигранно тяжко вздохнув.

— Я даже не сомневался в том, насколько огромное сердце бьётся в этой прекрасной груди! — промурлыкал он — и демонстративным жестом фокусника сдёрнул одну из салфеток, под которой обнаружился второй прибор.

Ролин рассмеялась, и Ойген присоединился к ней, целуя её руки и с некоторым трудом заставляя себя на этом и остановиться.

А потом они сидели на диване, игриво касаясь друг друга, и завтракали под щебет птиц из одной тарелки. И всё снова было так же хорошо, как прежде — и мир за пределами квартиры Ролин на какое-то время перестал в тот момент волновать их обоих.

Прощались они уже ближе к часу — долго и нежно. И как же Ойгену не хотелось уходить! Но его ждала смена в кафе, да и у Ролин тоже были сегодня дела. Они вышли из дома вместе и, посмотрев вслед отъезжающему зелёному форду, Ойген глубоко втянул свежий весенний воздух. И улыбнулся миру, который снова представлялся ему дружелюбным и почти что прекрасным.

Домой он решил прогуляться пешком, просто чтобы привести свои мысли в порядок, и когда спустя полчаса неспешно дошёл до их парка, такого светлого и безопасного днём, поймал себя на желании свернуть к качелям и покачаться немного. Но так и не решился — да и занято было всё…

Когда же он вошел в дверь квартиры, та, к его радости, больше не ощущалась пустой. И правда — ботинки Рабастана стояли там, где и должны были быть, а из гостиной слышались звуки музыки. Ойген тоже скинул обувь и пошёл на звук.

Рабастан лениво сидел на диване с книгой и выглядел тот до того довольным, счастливым и отдохнувшим, что Ойген вместо приветствия спросил:

— Как твой отпуск?

— Ты не угадаешь, где я был, — ответил ему Рабастан, поднимаясь на встречу.

— Да что угадывать — я знаю! — заявил Ойген. Глаза Рабастана слегка потемнели, и Ойген тут же добавил: — Ты был… дай-ка подумать… в Лондоне! Ну, что? Угадал?

— Ну, — Рабастан рассмеялся после секундной паузы с заметным облегчением, — в каком-то смысле пожалуй что угадал. Ничего-то от тебя и не скроешь, — притворно вздохнул он.

— Конечно, нет, — Ойген уселся на подлокотник дивана. — Впрочем, я за тобой только до Лондона и проследил — а там, уж прости, немного отвлёкся.

— И что же тебя отвлекло? — Рабастан присел на край стола.

— Ну, знаешь, выдалась тяжёлая пятница, и Нэд Росс вытащил меня пострелять... по движущимся мишеням, — с деланным равнодушием ответил Ойген. — Говорит, это отлично снимает стресс.

На лице у Рабастана появилось странное выражение тревоги, недоумения, и губы его вдруг оказались слегка поджаты, словно он хотел что-то спросить, но из гордости промолчал. Не лекцию ли он хотел сейчас ему сейчас прочитать? Это было почти уморительно. И не то чтобы Ойген хотел сравнять счёт за Эмбер на свадьбе, но…

— Видел бы ты сейчас собственное лицо, — засмеялся Ойген. — Ничего криминального — всего лишь стрелковый клуб... — и в ответ на вопрос в глазах Рабастана он рассказал во всех подробностях ему об их поездке с Россом. И спросил в самом конце: — Хочешь, съездим туда как-нибудь? Мне кажется, тебе может понравиться!

— Может быть, — ответил Рабастан, кивнув. И задумчиво заметил: — Как забавно… Ты стрелял, покуда я побывал… ну, пожалуй что в Индии.

— В каком смысле? — озадаченно спросил Ойген.

— Увы, в основном, в переносном, — Рабастан пересел к нему на диван. — Но мне в какой-то момент казалось, что я покинул страну. Я был в Шри Сваминараян Мандире.

— Где? — Ойген широко раскрыл глаза.

— Это в Нисдене, — невозмутимо сказал Рабастан. — Самый большой индуисткий храм за пределами Индии. Представь белоснежная громада храма посреди сада… а впрочем, зачем представлять — я покажу тебе. Если хочешь, — добавил он полувопросительно.

— Хочу, конечно! — воскликнул Ойген. — Но что ты там делал? Ночью?

— Танцевал, — рассмеялся Рабастан. — Играл… о, тебе нужно будет это показать. И рисовал — песком, цветами… это было так… невероятно, — он блаженно улыбнулся. — У меня нет фотографий — зато видео есть, — он поднялся и поманил Ойгена к компьютеру. — Это рудра-ви́на, — сказал он, демонстрируя нечто вроде огромной лютни, к грифу которой зачем-то прикрепили две тыквы. Ойген присмотрелся и понял, что инструмент лежит на коленях облаченного в шафрановые одежды Рабастана. — На такой Шива играл, — продолжил тот. — Я тебе попозже включу целиком… если хочешь.

— Я всё хочу, — кивнул Ойген. — Когда ты научился?

— Да не так давно, — неопределённо ответил Рабастан. — Я отведу тебя, когда ты будешь посвободнее… там… это не то место, где стоит думать о проблемах. Хотя ты кажешься довольным, — добавил он полувопросительно.

— Я и доволен, — согласился Ойген. — И уже почти опаздываю.

— То есть у тебя всё хорошо? — почему-то уточнил Рабастан, очень внимательно его разглядывая, и Ойген удивлённо кивнул:

— Да. Что заставляет тебя в этом сомневаться?

— Я подумал… но я рад, что я ошибся, — улыбнулся Рабастан — и тут Ойген вспомнил, что, уходя вчера, бросил грязную посуду прямо на столе. Даже не в раковине.

— Наверное, мне просто нужно было пострелять, — заметил Ойген слегка виновато. — И помириться с Ролин.

— О, вот как, — хотя Рабастан успел в последний миг чуть приглушить свой взгляд, но тот успел буквально прожечь Ойгена насквозь. — Отлично.

— Кстати, — чтобы отвлечь его, добавил Ойген, — похоже, кто-то вчера забрался в соседний сад... а ещё кто-то коварно склевал мой ужин. Я оставил его ночью в саду на столике, и этот кто-то всю ночь пировал.

— И ты полагаешь, что этот ночной визитёр управляет какой-нибудь стаей ворон, и решил тебе отомстить, растащив сыр с тарелки? — скептически спросил Рабастан.

— Ну, либо так — либо с нами по соседству кто-то всё же живёт, и он восстал из небытия, позавидовав моему одинокому суаре.

— Просто-таки не мог смотреть на тебя через листья, — подхватил Рабастан.

— Ага, вот мерзавец, скажи? — покивал Ойген. — Я даже спал в гостиной. Без тебя тут было, пожалуй что, неуютно...

— Может быть, поделом... — рассмеялся вдруг Рабастан. — Ну, кто же устраивает суаре в Великий Пост аккурат перед страстною пятницей? Ты вообще в курсе, что завтра Пасха? Нам ведь нужно с тобой в церкви быть?

— Ох, ведь правда… я же помнил, — спохватился Ойген. — Но забыл. Нужно, да. Завтра утром, в девять. Ты меня разбудишь?

— Асти хороший эльф, — поклонился Рабастан. — Хозяину не нужно ни о чём беспокоиться. Если хозяин будет дома, Асти его разбудит.

— Будет, — пообещал Ойген.

Они с Ролин просто не успели договориться, когда увидятся вновь, и, пожалуй, как бы он ни хотел, обоим удобнее было бы встретиться в понедельник. Так что, может, и к лучшему, думал Ойген, что остаток дня он проведёт в размышлениях о душе и своём месте в мире, чтобы с утра попасть на пасхальную службу...

Народу в кафе было немного — видимо, все готовились к завтрашнему празднику, а может быть, просто по случаю хорошей погоды разъехались за город. Рабочих писем в почте тоже почти не было, да и работать не хотелось совершенно — и Ойген листал свою ленту на Зеркалах, читал новости и болтал по сотовому со скучавшей дома Энн. До родов ей осталась всего пара недель, и она уже не чаяла дождаться.

— Я просто хочу, чтобы всё уже закончилось, — жаловалась она — и Ойген, слушая шуршание на заднем плане, гадал, что же она там делает. — Ну, и ещё увидеть, наконец, свои ботинки. И завязать шнурки.

— Какие глупости! — воскликнул негромко Ойген. — Зачем тебе шнурки? Ты же говорила, что твои кроссовки можно не развязывать? — напомнил он ей, вспоминая, как восхитительно умилительно выглядел Марк во время последнего их визита, когда у Энн развязался шнурок, и она только жалобно вздохнула, поглядев вниз. И Марк тут же опустился перед ней на одно колено, и Энн покраснела, а Толлет в шутку назвал его «сэр Марк».

— Мне надоело! — пафосно воскликнула Энн, и Ойген услышал, что она сдерживает смех. — Всё на свете. Вообще всё!

— И Марк? — осведомился Ойген.

Энн хмыкнула озадаченно.

— Марк нет. Точно нет. Предвосхищая — и ты тоже, — добавила она. Шуршание стало громче. — Но больше всего мне надоели поиски жилья! Так что мы решили пока тут остаться.

— Мудро, — после короткой паузы сказал Ойген.

— Я тебя сейчас как-нибудь ужасно прокляну, — голос Энн опасно зазвенел, а шуршание прекратилось. — Или зайду на твою страницу в Зеркалах и нарисую муху. Она будет ползать и бесить тебя, и ты потратишь целый день на то, чтобы её убрать.

— Ты не можешь поступить со мною так! — с деланным испугом воскликнул Ойген.

— Почему? — с деланным недоумением спросила Энн. — Мне скучно, а ты издеваешься над несчастной скучающей беременной женщиной. Я буду мстить.

— Ну ладно, — смиренно вздохнул Ойген. — Тогда можно мне зелёную?

На заднем плане вдруг раздалось отчётливое «Мя-а-ау!». Шуршание тут же возобновилось, а Энн спросила:

— С яйцом в полоску?

— Эм-м… — озадаченно протянул Ойген. — С каким яйцом?

— Пасхальным, — Энн явно заулыбалась. — Пасха же.

— Ты хочешь посадить мне на страницу пасхальную муху? — трагично воскликнул Ойген. — Вместо кролика?

— Кролика скучно, — назидательно сообщила Энн. На заднем плане раздались какие-то звуки — и Ойгену показалось, что он услышал там голос Марка. — Но я могу пририсовать ей ушки. Хотя это завтра, — голос Энн стал слегка нетерпеливым. — Марк вернулся и принёс что-то ужасно вкусно пахнущее.

— Привет ему, — улыбнулся Ойген и добавил: — Приятного аппетита.

Ойген нажал кнопку отбоя и умиротворённо прикрыл глаза, наслаждаясь темнотой под веками. Он сидел за стойкой в кафе и чувствовал себя почти что счастливым. Ему казалось, что теперь всё будет не просто хорошо — а Пасха, как ей положено, непременно ознаменует для них небольшое чудо.