Изгои (джен)

Утром Ойген опять проснулся весь разбитый. Словно бы он пил вчера. Снова. Или не пил, а неудачно поэкспериментировал с каким-то зельем. Да и снилась ему снова дрянь — бродящая по кровавым лужам маленькая девочка в аккуратной светлой мантии, вылавливавшая барахтавшихся в них канареек с жёлтыми пёрышками, на которых кровавые сгустки начинали стремительно застывать. Но девочка не сдавалась: она слюнявила белоснежный платок, которым их вытирала, прежде чем отпустить, а затем, слизав с пальчиков кровь, смотрела, как те стремительно улетают в небо и сгорают на ярком весеннем солнце…

Впрочем, кажется, солнце ему не приснилось. Оно действительно заглядывало в окно гостиной, и это заставляло Ойгена не ругать особенно громко вслух проклятый диван, на котором они с Рабастаном продолжали спать. Пожалуй, именно солнце помогло Ойгену без жалоб добраться до душа, и дальше всё пошло куда веселей. Чай он пил уже куда вполне бодрым и снова любящим окружающий его мир, за исключением проклятого предмета пыточной мебели.

О встрече с Уолшем Ойген пока никому рассказывать не стал. В конце концов, сначала нужно было его выслушать — впасть в панику они успеют всегда. Не выселит же он их прямо завтра — наверняка даст время подыскать другое помещение. Может быть, у Толлета найдутся какие-то знакомые? Или у Хэрриетт, которая, кажется, знала половину Лондона? Правда, половина эта была, прямо скажем, не самой богатой и представительной — но у них тоже могут быть знакомые.

Перед кабинетом Уолша Ойген был ровно в десять, и, решительно постучав, взялся за ручку и вошёл, готовя себя сразу к худшему.

Уолш сидел за столом, погрузившись в бумаги, но при появлении Ойгена тут же отложил их в сторону. Они пожали друг другу руки, и когда Ойген сел, Уолш сочувственно произнёс:

— Слышал, вы на днях чуть не сгорели.

«Как канарейки», чуть было не ответил Ойген, но вместо этого просто кивнул:

— Да, у соседей ночью что-то там полыхнуло. Я думаю, нас спасли безветрие и туман — он густой выдался ночью.

— Я бы предложил выпить за счастливый исход, — покивал в ответ Уолш, — да рано ещё. Даже для ирландца рано, — он рассмеялся глубоким смехом, и Ойген начал смеяться с ним, а потом признался:

— Я, не поверите, всё проспал. Потому что накануне вечером как раз и решил, что рано — это понятие растяжимое, и… так что спать я лёг вовремя, но очень… хорошим. И проспал. Рабастан говорит, что, в общем-то, ничего особо и не пропустил — всё быстро и скучно кончилось, не считая пожарных.

— Я всегда думал, что место там очень тихое, — сказал Уолш. — А у вас в последнее время то старушки падают, то соседи горят… прямо эпицентр бед какой-то.

— И не говорите, — подхватил Ойген. — Боюсь представить, что будет следующим — дождь из лягушек?

— Вот что я про рабство тебе говорил, а, — хохотнул Уолш. — Как говорится, беда одна не ходит… Главное, чтобы на нас тьма египетская не пала, а то как останемся всем кварталом без света, и кого мне тогда винить?

Ойгену было совсем не смешно, но он улыбнулся вместе с ним:

— Я бы своих отпустил, да они ж не уходят, — признался он, — и намёки я понимаю. Может, с нас хватит уже? Я даже в церковь сходил.

— Церковь — это ты правильно. И каких чудес не творит искренняя молитва, — хмыкнул загадочно Уолш. — Я тебя, дорогой мой рабовладелец, чего позвал, — он побарабанил пальцами по лежащим перед ним бумагам, и Ойген ощутил, как у него внутри что-то сжалось. Вот и всё… осталось только выяснить, как много времени Уолш им даст на переезд. — Я слышал, у вас бизнес-то не идёт? — спросил тот. — Не дают денег простым ирландским парням?

— Не дают, — согласился Ойген, нервно усмехнувшись. — Но мы ведь не так долго и ищем.

— С зимы почитай? — уточнил Уолш.

— С зимы, — неохотно признал Ойген. — А ещё даже весна не кончилась.

— Ну да, — Уолш усмехнулся, обхватил пальцами подбородок, посмотрел на Ойгена как-то оценивающе. — И не нашли. Может и к лучшему. Допустим, есть тут один человек, готовый вложиться в вашу пиратскую братию. Примерно на тех же условиях, что все эти бизнес-ангелы, которые не готовы. Но вы ведь… не с каждым пойдёте, так?

— Да, в этом тоже одна из проблем, — согласился Ойген. — Была у нас одна дама... хотела купить… мы решили, что если уж продаваться — то так только уж по любви, — он улыбнулся немного грустно, старательно не позволяя надежде вспыхнуть в своей груди. — А что за человек?

— Ну, думаю, этот партнёр вам понравится, — покивал Уолш. — Лучше вы всё равно не найдёте. Кто вас ещё терпеть будет, как старина Патрик Уолш?

Некоторое время Ойген молча смотрел на Уолша, осознавая услышанное. Потом сглотнул, огромным усилием воли давя в себе желание переспросить: «Вы?»

Однако что-то сказать было нужно, и поскольку в голове у Ойгена было сейчас девственно пусто, он задал единственный вопрос, которым ему бы стоило начать задавать намного раньше — и тогда, возможно, на его руке не было странного шрама от «сведённой» татуировки.

— Почему? Зачем вам вкладываться именно в нас?

— Почему? — переспросил Уолш и обхватил подбородок пальцами. — Ну… когда-то и я начинал... не с того, с чего бы хотел, но простым ирландским парням выбирать особенно не приходится. Но я имею всё что имею потому что, во-первых, привык тяжело и много работать, а во-вторых, смотрю только вперёд. Мур, ты же не идиот, оглянись по сторонам — что ты видишь?

Ойген, всё ещё несколько оглушённый внезапным предложением, и вправду оглянулся, но увидел лишь привычный рабочий беспорядок в кабинете Уолша и фотографии его жены, детей и внуков на столе в простых деревянных рамках. Ещё в углу на столике стояла кофеварка, а на вешалке у двери висел ненужный сейчас чёрный зонт.

Не найдя во всём этом ничего особенного или хотя бы нового, он вновь посмотрел на Уолша, и тот со вздохом спросил:

— Сколько ты платишь дома за интернет?

— Фунтов пятьдесят… не так чтоб много, — ответил он, всё ещё не понимая.

— И ведь есть из чего выбирать, да? — уточнил Уолш — и только тут до Ойгена начало, наконец, доходить. — Ну вот, — сказал Уолш удовлетворённо, — по лицу вижу, что понял. Пара лет — и интернет будет у каждого дома, и может быть это, в целом, неплохо... но не для моего бизнеса. Сколько людей будут сидеть в интернет-кафе? И что потом? Продавать это всё? Или сдавать в аренду? Я бы мог… но… тогда бы на Патрике Уолше можно было ставить крест. А я, может, хочу вписать своё имя во что-то важное, новое, интересное. Хочу на старости лет рискнуть, сделать ставку на ирландского, пусть только и наполовину, парня. Ну, знаешь, азартный я человек. Будь на моём месте ты, неужели бы не рискнул? Тем более я почти ничего не теряю, — закончил он — и протянул Ойгену папку.

Ойген открыл её и, хотя буквы у него перед глазами слегка прыгали, внимательно несколько раз прочёл предложение, сумев сосредоточиться на нём и только чувствуя, что держащие папку его руки напряжены так, словно он готов забить сложный гол, и квоффл почти обжигает ему ладони.

— Вы готовы вложить в нас двести пятьдесят тысяч фунтов за двенадцать процентов Зеркал?

— Много? — сощурился Уолш, и Ойген очень, очень, очень старательно удерживая лицо, ответил:

— Бизнес-ангелы берут восемь-девять.

— Ты где-то у меня видишь крылья? — хмыкнул Уолш.

— Я отчётливо вижу нимб, — Ойген покачал головой. — Как насчёт десяти?

Реальность происходящего медленно начала обрушиваться на него, как рушится в древних легендах небо, и он что-то по-настоящему смог увидеть за изнанкой этих небес — и, не удержавшись, просиял, и из последних сил старался не рассмеяться беспечно и счастливо, предполагая, что остановиться сможет далеко не сразу.

— Десятина значит? Рожа-то довольная какая, — повздыхал Уолш, тоже улыбаясь — впрочем, взгляд его оставался весьма цепким. — Хорошо. Но! — он поднял указательный палец вверх. — Денег в чемодане я вам не дам — потому что я их тут не печатаю. Так что давай-ка считать, — он начал отгибать загнутые пальцы. — Вам нужны новые площади, куда людей сажать — раз. Ремонтом на втором этаже я займусь, как только подпишем всё, а ваша банда пока займёт вот это кафе. Два. Вам нужны компьютеры — вот они, — он ткнул пальцем в сторону, — целый зал. Три. Вам нужны сервера — у меня есть дополнительное оборудование. А кофе вы у меня и так литрами пьёте, это будет уже четыре, — закончил он, довольно скрестив руки у себя на груди.

— Вот про кофе я бы поговорил отдельно, — Ойген всё-таки позволил себе засмеяться, и до, как позже выяснилось, синяка ущипнул себя за бедро, просто чтоб не впасть в истерику. Потому что он сам до конца пока не верил в то, что только что произошло — и мог назвать случившееся только чудом, и ничем другим. Потому что… ну… так не бывает же? Такого просто быть не может! Чтобы решение просто пришло к нему само.

— Вот я бы тоже, — с шутливой угрозой отозвался Уолш. — Надоело, знаешь ли, мешками покупать, и ведь вам арабику хорошую подавай...

— Я требую прописать сливки и арабику в договоре, — Ойген смахнул выступившие на глазах слёзы. — Отдельным пунктом.

— Ну, ты охамел вконец, — покачал головой Уолш. — Есть что ещё предложить? — спросил он уже серьёзно.

— У Саймона отец — строитель, — ответил Ойген, кое-как успокаиваясь. — Если вы пока что не нашли ремонтников…

— Я пока не определился до конца, — Уолш выглядел довольным. — Оставь мне его номер — позвоню, поговорим.

— По крайней мере, вы сможете быть уверены в том, что он сделает всё как для себя, — такого масштаба удачу нужно держать, сколько получится, Ойген это точно знал — и, тут же достав телефон, записал Уолшу номер отца Саймона. А потом ещё — на всякий случай — его брата.

— Посмотрим, — добродушно усмехнулся Уолш. — Сейчас меня интересует несколько другое.

Они обсудили другие нюансы, и Ойген старался не задаваться вопросом, откуда мистер Уолш так хорошо знаком с коммерческими предложениями, которые они так отчаянно рассылали. Когда обсуждать уже было нечего, повисла странная пауза, и Ойген почувствовал незнакомый трепет в груди.

— Согласен, — просто сказал он, протягивая Уолшу руку. — Сделка, мистер Уолш.

— Сделка, Мур, — рукопожатие Уолша было крепким. — В общем-то, — он посмотрел на часы, на которых была уже половина двенадцатого, — вот теперь уже точно время, — он достал из ящика стола бутылку Тулламор Дью, пару стаканов и, разлив на двоих, кивнул Ойгену, — можно скрепить договорённость.

Кажется, Ойген махнул его залпом, и глотая янтарный напиток, чувствовал, как вместе с обжигающим теплом по его телу разливается… да, счастье.

— Бумажками, не обессудь, я займусь сам, — сказал Уолш, — покажете потом своему юристу, — он с удовольствием сделал большой глоток. — Кафе я одним днём закрыть, конечно, не могу, — добавил он. — Пару недель придётся подождать.

— Как раз уладим все юридические вопросы, — согласился Ойген.

Две недели. Бастет, да они хоть месяц подождут! Ему было так легко, что, кажется, он мог взлететь без всякой магии, просто оттолкнувшись от пола, и это ощущение было настолько сильным, что он даже взялся пальцами за край стола.

— Бухгалтерию вашу тоже возьму на себя, вы её, я слышал, в экселе ведёте, — хохотнул Уолш, — и поверь, времени у тебя на неё не будет. Тут специальные люди нужны, особенно когда штат наберёшь...

У Ойгена начала кружиться голова. Всё, о чём он думал лишь теоретически, вдруг обрело реальность, плоть и кровь. Закупки, зарплаты, страховка имущества, налоги, прибыли, опять же…

— Ну чего сидишь, — как-то очень по-отечески спросил Уолш. — Иди, своих обрадуй. И подумай, где мы всё это отмечать будем.

Ойген хотел было сказать, что знает, где, но подумал, что итальянский ресторан для заключения сделки между ирландцами — не самый лучший выбор, и просто кивнул, снова протягивая Уолшу руку.

Ойген очень смутно помнил, как очутился в офисе: словно бы он только вышел от Уолша, прошёл мимо стойки в кафе — а теперь стоял в родном уже коридоре. Он заглянул в фотостудию и, не найдя там никого, по радостным голосам понял, что все собрались на кухне.

Он как во сне увидел их всех, залитых ярким весенним солнцем, светившим назло всему сквозь старенькое окно, добавляя их лицам какой-то почти магической теплоты. Ойген видел их как-то сразу и всех — вот Марк, вот Толлет, вот Хэрриет закатывает глаза на Джозефа, вот Саймон с кружками, рядом с микроволновкой и незаметный очкарик Дэвид в углу…

И поднявшаяся ему навстречу Энн, которой тут не должно быть. Но она была, и дана ему в ощущениях, и в её глазах было что-то такое… неуловимо мягкое.

Ойген стоял, застыв на пороге дверного проёма, в котором нет и не было никогда двери, глядя на них. Счастливый, но почему-то решительно растерявший слова, и поскольку слов у него не нашлось, он сделал то единственное, что хоть как-то дало ему выплеснуть обуревавшие его чувства: он шагнул прямиком к Энн и, эффектно откинув её назад, жарко поцеловал в губы.

Пожалуй, это оказался самый сладостный поцелуй, который у него когда-либо был. Или ему просто так казалось...

Марк тактично откашлялся, и Ойген, вернув смущённую Энн в приличное положение, отпустил её, продолжая снова на них всех смотреть, практически светясь изнутри. И Энн, почувствовав этот свет, тоже начала улыбаться, а на ошеломлённом лице Джозефа проступила немного растерянная полувопросительная улыбка, но слов у него тоже, видимо, не нашлось.

— Полагаю, это был дружеский поцелуй? — мягко уточнил Марк, видя, что щёки Ойгена буквально трещали уже от улыбки.

— Поцелуев у меня хватит сейчас на всех желающих, — Ойген подмигнул Хэрриет и рассмеялся. — Народ, вы в чудеса верите?

— Ойген, говори уже! — нетерпеливо воскликнула Энн. — Ну что случилось?

— У нас есть инвестор, и это Уолш, — Ойгена настолько переполняло счастье, что у него даже мысли не возникло хоть чуть-чуть их поинтриговать. — Он отдаёт нам денег, это кафе, кучу компьютеров и Джозеф его разберёт, что ещё.

Наверное, секунду или две они молча смотрели на него — а потом на Ойгена обрушились крики, аплодисменты, свист и море счастья. Энн вскочила и уже сама кинулась ему на шею, остальные вслед за ней, и Ойген оказался буквально заключён в кокон из объятий.

Когда первая волна восторга схлынула, Ойген сказал Саймону:

— Я дал Уолшу телефоны твоего отца и брата — он, вроде бы, с ремонтниками ещё до конца не определился.

— Столько чудес за раз не бывает, — улыбнулся Саймон в ответ.

— Как ты это сделал? — глядя на Ойгена сияющими глазами, спросила Энн.

— Вот как на духу — никак! — прижал руки к груди Ойген. — Я с ним даже не говорил об этом — мне и в голову не приходило посмотреть в ту сторону. Я идиот, — он рассмеялся. — А Лукас где?

— Обещал прийти к обеду, — сказал Саймон. — Вот это будет бомба…

— Уже обед, звони ему, — велел Ойген. — А потом мы все идём отмечать! Не знаю, как вы, а я вижу Большой ланч у Бассо. Асти надо ещё прихватить...

— И самого Уолша? — Толлет вопросительно склонил голову набок.

— Нет — с ним мы будем праздновать, когда подпишем все бумаги — и да, полагаю это будет похлеще, чем День святого Патрика... так что готовьтесь физически и морально, — весело предупредил всех Ойген и резюмировал: — А теперь объявляю в Лимбусе выходной!

— Выходной! — раздались восторженные крики, сменившиеся новыми объятьями.

Отправляясь шумной компанией к Бассо, Ойген ещё не знал, что это был пусть не конец его… нет — их войны, но неожиданная победа в генеральном сражении, изменившая далеко не только их жизни.

И когда через много лет у Патрика Уолша, одного из самых успешных и обеспеченных членов ирландской диаспоры, спросят, как ему удалось всё-таки поймать своего лепрекона, он ответит, что он его не ловил — он его вырастил.