Изгои (джен)

Они провели в галерее почти три часа, пролетевшие так быстро, словно какая-то неведомая тварь распростёрла над ними крылья и просто сожрала большую часть этого времени. А потом отправились обедать в один из ресторанчиков на Трафальгарской площади — и Нарцисса начала прощаться.

— Я узнал сегодня столько, что у вас, похоже, вышел ещё один рабочий день, — сказал Ойген, когда они заканчивали пить чай.

— Если бы мои ученики хоть немного походили на вас, — вздохнула Нарцисса-Хизер. Нет — просто Хизер. Ойген даже про себя старался называть её именно так после того, как пару раз чуть было не сбился в разговоре, а это было бы и странно, и неловко. — К сожалению, им до вас так же далеко, как мне — до Шекспира или Диккенса.

— То есть, наш поход вас не слишком утомил? — спросил Ойген. — — И я могу надеяться, что он не последний?

— Обычно я первую часть воскресенья провожу в одном из музеев, — ответила Нарц… Хизер. Хизер. Она Хизер, повторил Ойген себе. — Если вам такое времяпрепровождение нравится — вы можете ко мне присоединиться.

— С радостью, — ответил он. — Тем более, что я и сам обычно провожу воскресенья подобным образом — правда, скорей вторую их половину. Но я не против договориться с будильником и проснуться немного раньше, — засмеялся он. — Назначайте место.

— Полагаю, колонна Нельсона не заслуживает того, чтобы ей изменяли. — Н… Хизер рассмеялась в ответ. — Я бы предложила в следующий раз вновь встретиться под ней — и решить, куда нам больше захочется пойти.

— Я буду, — пообещал Ойген. — Если на работе не случится катастрофы… может быть, — добавил он осторожно, — вы могли бы дать мне ваш номер сотового? На тот случай, если что-нибудь произойдёт, и кто-нибудь из нас будет вынужден просить о переносе встречи?

— Конечно, — легко ответила она. — Записывайте.

Ойген вытащил из рюкзака блокнот и ручку и, записав номер её телефона, на другом листке написал свой и отдал ей.

Они ещё немного поболтали, потом вместе дошли до станции Чаринг Кросс — и Ойген с некоторым трудом удержался от предложения проводить Нарциссу… Хизер же! — до дома. Но сейчас, на второй встрече, это было бы неловко и, пожалуй, даже неприлично — и поэтому он просто проводил глазами поезд, а потом ещё какое-то время стоял на платформе, глядя в опустевший тоннель. Потом медленно поднялся наверх и пошёл по улице, не задумываясь о том, куда именно. Свернул к мосту Ватерлоо, и пройдя до середины, остановился, глядя на кажущуюся тёмной сейчас воду. И долго стоял так, переведя в какой-то момент взгляд на берега. Он не думал ни о чём — просто смотрел и слушал звуки города: голоса прохожих, шум проезжающих машин, клаксонов… Мир, в котором он теперь жил, знакомый и… и в котором что-то изменилось, осознал он вдруг.

Или же не в мире дело?

Ойген закрыл глаза и стоял так некоторое время, облокотившись о парапет, и медленно прокручивал в голове всё, что происходило за последний год в его жизни. И с удивлением понимал, как много было этого «всего». Год назад, в прошлом ноябре, он курьером мотался оп всему Лондону — и ничего не успевал, а Рабастану становилось только хуже. И не было ещё… да, кажется, тогда ещё даже не было доктора Купера. И Мэри не было… и был Хейгейт и будущее ничего хорошего не обещало.

А потом он встретил Мэри — и их с Рабастаном будущее изменилось. И Ойген схватился за неё тогда и, зная, что поступает не слишком-то порядочно… да что там — просто непорядочно, решил пойти на это, но…

Но он, по крайней мере, обещал ей честность. Не только ей — самому себе. И до сих пор держался этого обещания — пусть он порой не договаривал, или просто кое-что умалчивал, однако до сих пор ни разу прямо ей не соврал.

До нынешнего момента. До возникшей в его жизни Нарциссы.

Почему он просто не сказал, что у него сегодня важная встреча? Зачем было уточнять, что это «компьютерные дела»? Зачем он соврал Мэри даже без особенной нужды?

Да потому что она его откровенно достала! Вымотала нервы, душу и терпение — Ойген даже не подозревал, что подобное возможно. Он готов был сбежать, но не мог пока что это сделать, и не только потому, что у него не было на это денег — как бы он ни относился к ней, он по-прежнему был Мэри должен. Потому что…

«Зачем, — раздался у него в голове голос, очень напоминающий Северуса. — Не «почему». «Зачем». Ты до того забыл английский, что не видишь разницы?»

Зачем. Действительно, зачем. Зачем он ей соврал? Чтобы… Да потому что так намного проще! «Компьютерные дела» — и Мэри не будет задавать вопросы… стоп. Он снова о причинах. «Почему» — это причины. «Зачем» — цель. Отец же ведь его учил когда-то этому! Так для чего он обманул её? У каждого поступка есть цель, с некоторым раздражением заставлял себя думать Ойген, снова представляя, как бы Северус на него посмотрел. Цель можно найти даже у тех вещей, которые происходят спонтанно, или же просто кажутся нам такими. Цель. Какой была его цель в данном случае? Бастет, как он не любил такие рассуждения! Цель — избавиться от её вечного нытья. Подходит? С растущим раздражением спросил он сам себя — и, открыв глаза, помотал головой.

Нет, так не пойдёт. Он обманывает сам себя — и кому он этим хуже делает?

Зачем он это сделал?

Он не знал. У него не было ответа.

Зато Ойген понял вдруг, что просто не хочет больше держать слово. Кто она ему? Он пытался раз за разом включить её в круг своих, но у него не получилось. Ойген без труда бы принял глупость, трусость, ограниченность, да даже пошлость — кого только в семьях ни бывает! — но нельзя считать своим того, кто постоянно обвиняет тебя в существующем исключительно в его голове предательстве. Превентивно! Причём на деле даже не пытаясь выстаивать свои подозрения хоть на каком-то фундаменте, состоящим из фактов. Когда Мэри объясняла, что он ей верен только потому, что она неусыпно следит за ним и напоминает, что он не свободен, и что, если она перестанет это делать, он немедленно бросится ей изменять — Ойген только удивился и немного посмеялся. Но бывает, что слова, вроде бы не слишком-то задевшие и даже не обидные вначале, остаются в памяти и, словно медленно действующий яд, потихоньку отравляют своего носителя, разрушая всё, что связывало его с тем, кто так неосторожно произнёс их. Видимо, и здесь произошло что-то подобное — и Ойген так и не простил Мэри её снисходительно-опекающее отношение к нему. Что бы их ни разделяло, он, по крайней мере, всегда относился к ней как к взрослому самостоятельному человеку — и обнаружить, что она сама смотрит на него то ли как на неразумного ребёнка, то ли как на одержимого, оказалось слишком… неожиданно. И не оправдано ничем: он точно знал, что не давал ей никакого повода так думать о себе. Впрочем, она ведь и сама сказала, что дело не в его личных качествах, а в том, что он — мужчина. А они «все таковы».

Мог ли он считать кого-то своим, если в ответ его не считали таковым? Нет. А раз Мэри была теперь для него чужой — почему он должен быть с ней честен в ущерб себе? Своим врать нельзя — иначе для кого они свои? Для того мифического существа, что ты сотворишь своею ложью? Но чужим — о, Ойген любил создавать разные образы, и что теперь ему мешало делать то же с Мэри? В конце концов, он ей всё равно обязан — как бы она сама к нему ни относилась, она их практически спасла. Ему нужно просто с ней расстаться так, чтобы ей не навредить — и лучше всего вышло бы, если бы она бросила его сама. Но для этого её нужно, как минимум, с кем-то познакомить — а значит, ему следует найти того, кто разделял бы её интересы.

Ойген глубоко задумался и неторопливо двинулся вперёд, возвращаясь на левый берег. Он решил вернуться домой пешком — и подумать по дороге. Ему всегда хорошо думалось на ходу.

Он шёл и перебирал в памяти всех своих знакомых, прикидывая, могла бы им понравиться Мэри. И каждый раз решал, что нет — потому что ну о чём они с будут ней разговаривать? А о чём вообще с ней, собственно, можно беседовать? О сериалах, например. Или о тех дамских романах, которые Ойген пытался с подачи Рабастана осилить? Точно нет. Или о…

А зачем он, собственно, идёт домой, вдруг подумал Ойген. Ему совершенно не хотелось проводить вторую половину своего выходного с Мэри, пусть он ей что-то смутно и пообещал — а ведь сегодня же воскресенье. Можно отправиться танцевать! Хотя они начинали в семь, а сейчас было только — он достал Нокию — половина третьего. Гулять четыре часа? Нет, пожалуй, слишком холодно — но он может поехать в кафе и поработать. Пусть даже и как обычный посетитель — что он, не способен купить себе пару часов времени?

До кафе Ойген добрался к началу четвёртого, и в комнате отдыха наткнулся на разъярённого добела Джозефа, собиравшего рассыпанное — вероятно, им же — печенье назад в пакет.

— Прикончи его, — пошутил Ойген, снимая куртку. — Растопчи и уничтожь.

— Прикончил, — буркнул тот. — А толку-то. А ты тут какими судьбами? Ты же выходной.

— А я на кровь слетелся, — засмеялся Ойген. Джозеф фыркнул. — Почуял — и пришёл. Помочь чем?

— Побудь переводчиком, а, — попросил Джозеф. — Я отдам тебе десять процентов. Вот не жалко даже. Я бы этого одержимого давно послал — но там деньги приличные, и клиент опять же из тех, кто придёт с очередным проектом. Да и поддержка текущих хоть что-то приносит. Но я так устал. Веришь, я уже просто не по-ни-ма-ю, чего он от этой системы хочет! — почти с отчаянием проговорил он.

— Да я с удовольствием, — Ойген потрогал чайник. — Тебе чай или кофе?

— Кофе сделай, пожалуйста, — Джозеф отошёл к дивану, но садиться на его не стал. — И пойдём, я покажу тебе, о чём речь. Эта безумный ублюдок на ходу меняет техническое задание! Постоянно! Сил уже никаких нет, — Джозеф зарылся пальцами в свои волосы. — У меня руки опускаются после таких разговоров — хочется сидеть и тупить куда-нибудь в стену или биться об неё головой.

— Может, он и сам ещё не до конца определился, — примирительно предположил Ойген. — Или ему просто хочется общения. Чтобы его поняли…

— Я пытаюсь! — воскликнул Джозеф почти с отчаянием. — Но я не хочу вникать в его переживания! Я программист, а не чёртов психолог! Я просто. Хочу. Понять. Что. Мне. Нужно. Сделать! Один чёртов раз!

— Так он, может, и сам не знает, — улыбнулся Ойген, положив в одну кружку чайный пакетик и насыпая в другую ложку растворимого кофе. — Или до конца не решил. Тебе с сахаром?

— Без. Хотя нет — положи ложку. Я не могу всё время переделывать почти законченную работу! И спорить о каждом изменившемся требовании. Это всё равно что передвигать вагоны с одного пути на другой. Я уже почти никаких денег не хочу.

— А я хочу, — заявил Ойген, разливая воду по чашкам. — Нам Лукас в понедельник комп собрал с отличной видеокартой — и деньги мне ой как нужны.

— Добьёшься от этого типа внятных инструкций — я тебе ещё и в пабе проставлюсь, — пообещал Джозеф. — Ты переговорщик-то отличный — я и в прошлый раз оценил. Да, это всё тот же псих.

— Ну давай попробуем, — Ойген протянул ему чашку с кофе. — Покажи сперва, о чём речь.

Джозеф вытащил из рюкзака свой ноутбук и, усевшись на диван, сделал Ойгену знак устраиваться рядом.