Изгои (джен)

Ойген заснул вечером далеко не сразу, а утром даже не осознал, что будильник прозвонил, а он отключил его, и проснулся он от того, что Рабастан тряс его за плечо и звал:

— Ойген, просыпайся.

Он пошевелился и зарылся лицом в лежащую рядом с ним подушку, но Рабастан не отставал, и Ойген, наконец, сонно пробормотал:

— Который час?

— Десять минут шестого. Тебе во сколько выходить?

— В шесть, — Ойген зевнул. — Сейчас.

— Вставай, — повторил Рабастан — и ушёл, а Ойген первым делом перевернулся на спину, чтобы не заснуть опять. Полежал немного. Потёр глаза, потом лицо, потом натянул одеяло на голову и пробормотал: — Это ужасно, — и зажмурился. И только потом сел, позволив одеялу упасть с головы, и вновь зажмурился. Немного посидел, ощущая, как холод заползает под пижамную рубашку, поёжился — и, наконец, спустил ноги на пол. Взял свою Нокию, посмотрел на часы — и сообщил пространству: — Пять четырнадцать. Чудовищно, — а затем встал и побрёл вниз, в ванную.

С кухни тоскливо пахло кофе и аппетитно — поджаренным беконом, и когда Ойген, умывшись и от этого почти проснувшись, заглянул туда, стол уже был накрыт на двоих.

— Кофе или чай? — спросил стоящий у плиты Рабастан, и Ойген, потянувшись, сказал:

— Чай. И кофе, иначе я не проснусь. Спасибо. Я оденусь, или не успею?

— Успеешь, — отозвался Рабастан, не поворачиваясь.

Ойген поднялся наверх — и только теперь увидел висящую на спинке стула выглаженную белую рубашку. И это было так неожиданно, что растрогало его почти до слёз — наверно, потому что он не выспался и слишком остро реагировал сейчас. Одевшись, Ойген спустился вниз и внимательно осмотрел своё отражение в зеркале и вновь подумал, что надо бы, наверно, завести если и не костюм, то хотя бы пиджак. Какой-нибудь такой, чтобы к джинсам подходил. Надо будет поискать — в чарити-магазинах порой встречались вещи очень стильные. Но пиджака пока что не было, и в его отсутствие Ойген заменил его тёмно-зелёным пуловером.

Заканчивая вместе с Рабастаном завтракать, Ойген пошутил:

— Теперь главное — не проспать в метро ни пересадку, ни остановку имени тебя.

— В каком смысле имени меня? — удивился Рабастан.

— В прямом, — Ойген улыбнулся. — Лестер-сквер. Мы с Энн встречаемся у входа и дальше идём пешком в Чайна-таун.

— Есть такая станция? — переспросил Рабастан — и вдруг спросил: — Проводить тебя?

— Ты знаешь, назначая налоговое свидание у китайских бухгалтеров своей штатной невесте, я как-то не говорил, что приду с братом, — замялся немного Ойген. — Не уверен, что это будет удобно…

— До станции, — возразил Рабастан. — Чтобы ты точно не заснул. И мне интересно посмотреть её и сам квартал. Даже не припомню, чтобы бывал там в светлое время суток. Всё равно для музеев ещё слишком рано.

— Давай! — обрадовался Ойген и пожаловался: — Как-то я совсем не выспался.

— Ты просто не привык, — ответил Рабастан. — Если вы рано закончите, возможно, у тебя получится вернуться домой и поспать ещё пару часов?

— Возможно, — с надеждой согласился Ойген.

На улице было темно и холодно, но, по крайней мере, сухо, и когда они сели в поезд, Ойген оценил предложение Рабастана, потому что его тут же стало клонить в сон. Странно, думал он сквозь дрёму, ему ведь не в первый раз пришлось проспать не восемь часов, а… ну, скажем, пять — вряд ли он уснул позже полуночи. Дело, видимо, ещё и в том, что в это время он привык спать — хотя когда-то в юности ему ведь это не мешало. Но юность осталась позади, да и превращение в маггла ему вряд ли пошло на пользу. И пусть… в конце концов, никто не вечен.

Наверх Рабастан поднялся с ним — и Энн, здороваясь, спросила слегка удивлённо:

— Вы вдвоём сегодня?

— Я на экскурсию, — ответил Рабастан. — По Чайна-тауну. Мне нечего заполнять: я не работаю.

— На самом деле, это нужно сделать всё равно, — возразила Энн. — Я, конечно, предупреждала лишь о визите Ойгене…

— Нет-нет, — заверил её Рабастан. — Я сегодня не готов к таким подвигам.

— Он просто проследил, чтобы я не уснул и не доехал до конечной, — улыбнулся Ойген. — Без четверти семь… чудовищное время, — он демонстративно поёжился.

— Не намучаешься — не станешь Буддой, — весело заметила Энн.

— Потеряешь час утром и будешь бегать за ним весь день, — поддержал её Рабастан. Они двинулись Кранборн-стрит, почти пустой и тихой в это время, и, когда они дошли до Лестер-сквер и свернули на Лестер-плейс, заметил: — Было бы забавно поселиться здесь.

— Здесь дорого и шумно, — предупредила его Энн.

— Ну, мы пока что это даже не рассматриваем, — засмеялся Ойген.

А потом они расстались: Рабастан свернул куда-то в переулки, и остаток пути Ойген с Энн проделали вдвоём. На месте они были в шесть пятьдесят семь — и Энн, указывая на аккуратно припаркованный возле входа под вывеской «Грин Бейджин Гроуп» велосипед, пристёгнутый крепко к ограде и накрытый специальным чехлом от дождя, заметила:

— О, Ван Шен точно уже на месте.

— Он ездит на велосипеде в конце ноября? — глаза Ойгена слегка округлились. Вот что нужно будет себе завести! Это, конечно же, не метла, но для передвижения на небольшие расстояния — идеально. Можно будет уже весной не покупать проездной, и заодно в хорошей форме себя поддерживать… вот только он… он не умеет на этом маггловском двухколёсном монстре как следует ездить. Вернее, не умеет совсем — не считать же тот случай, когда он около дома Северуса… Да, наверное, это будет выглядеть очень странно, когда он попросит кого-нибудь его научить — а главное, как он это всё объяснит? Нет, учиться придётся, скорее всего, самому. Вряд ли это так уж сложно. Ведь полетел он, едва сев на метлу.

— Здесь некоторые ездят даже зимой, — заметила Энн. — А когда тепло, так лучше ничего не придумано.

— Думаешь, мне тоже стоит начать? — спросил Ойген — и, похоже, в его голосе прорвалось волнение от предстоящей встречи, потому что Энн улыбнулась и сказала, нажав на звонок:

— Не нервничай. Из драконов тут водятся только бумажные.

Ойген рассмеялся, дверь, открываясь, пискнула, и они вошли в небольшой светлый холл, от которого в разные стороны уходили длинные коридоры. Нужная им дверь располагалась слева, и Энн, не задерживаясь, чтобы лишний раз постучать, просто её открыла.

Кабинет внутри был небольшим, и обставлен оказался достаточно просто и даже дёшево; в глаза бросались только аквариум с рыбками и здоровенная золотая жаба с монетой во рту. Хозяин кабинета выглядел едва ли не ровесником Энн — впрочем, определять возраст у азиатов Ойген никогда не умел. Он отвратительно для семи утра бодро поднялся им навстречу и приветливо улыбнулся.

— Здравствуйте, мистер Шен, — сказал Ойген, прикрывая за собою дверь.

— Ван, — поправил он, улыбнувшись.

— Что? — переспросил Ойген.

— Моя фамилия — Ван, — пояснил тот. — Шен — это имя.

— И не вздумай назвать его Шоном, — покачала головой, пряча улыбку, Энн.

— Это он? — кивнул на Ойгена мистер Ван.

— Он, — тоже кивнула Энн утвердительно. — Как я и говорила, тоже из наших.

— Прошу вас, мистер Мур, — Ван любезно указал ему на стул по другую сторону стола и сел, глядя на Ойгена с доброжелательной выжидающей улыбкой, — а ты, если не сложно, полей цветы, — он кивнул ей на подоконник, где рядком стояли растения с округлыми мягкими листьями.

— И ты нам за это сделаешь скиду? — Энн явно со знанием дела потянулась к небольшому шкафу в углу.

— За это я предложу чай.

Несмотря на пугающую энергичность, Ван Шен оказался внимательным и даже въедливым профессионалом — и Ойген к двадцатой минуте их разговора проникся к нему уважением и даже некоторым восхищением. Даже сейчас было понятно, что сумму налоговых вычетов Ван увеличит значительно больше, нежели ожидал Ойген. Да и чай был у него неплохой, впрочем, заваривала его тоже Энн в видавшем виды небольшом чайнике, и когда закончила, взглянув на часы, вздохнула и хлопнула Ойгена по плечу:

— Ну пока, — кивнула мистеру Вану и выпорхнула за дверь.

Они провозились ещё минут сорок, успев обсудить заодно стоящий у входа велосипед, и Ойген открыл для себя, что сесть на коня легко — сходить трудно, а также выяснил, что существует нескольких небольших магазинчиков, которые действительно хороши, но, увы, не представлены в интернете. В конце концов, они договорились, что Ван заполнит всё к четвергу. Сумму за свою консультацию Ван вывел на столе пальцем, и Ойген, немного поколебавшись, всё-таки решился и спросил про Рабастана — не возьмётся ли мистер Ван помочь и его пока ещё болеющему и живущему на пособие брату?

— И почему он не здесь? Общие чаяния — общие силы, — Ван Шен покачал головой. — Завтра с утра сможет здесь появиться, посмотрим, что там можно сделать с затратами на лечение. Вы с ним живёте вдвоём? — Ойген кивнул. — Завтра. К семи. А если приведёте ещё двух клиентов — я сделаю вам скидку процентов двадцать… в следующем налоговом периоде, — иронично прищурившись, пообещал Ван Шен.

— В следующем году буду иметь в виду, — ответил Ойген улыбкой — и уже потом, попрощавшись и выйдя на улицу, задался вопросом, почему даже когда речь зашла о том, с кем он живёт, он тот момент даже не вспомнил о Мэри. И почти сразу нашёл ответ: ему не хотелось заводить с ней очередного общего знакомого. Хотя ведь это глупо: Ван Шен — ему даже не и приятель, он и увидит-то его в этом году ещё, наверно, пару раз. Но нет, Мэри он с ним знакомить не желал.

Выйдя от Вана, Ойген поглядел на неожиданно посветлевшее, и даже кое-где ставшее голубым небо и с некоторым удивлением и удовольствием отметил, что совсем расхотел спать. Ему не хотелось терять заряда бодрости, которой нельзя было не заразиться от Вана, и он отправился гулять, разглядывая ещё только просыпающийся квартал. Всё ещё только открывалось, многое и вовсе было закрыто — город просыпался, и Ойген улыбался, не слыша вокруг себя ни одного английского слова. И думал, что сюда можно ходить по утрам — и представлять, что ты совсем в другом городе или даже в другой стране. Выйдет почти настоящее путешествие… Он не понимал речи вокруг, но если он улыбался, ему улыбались в ответ — и он обменивался этими лёгкими, ни к чему не обязывающими улыбками, и разглядывал людей и дома… и велосипеды, которых было здесь действительно много.

Ему не хотелось думать ни о Мэри, ни о том, чтобы вернуться домой — в конце концов, если он устанет, разве он не сможет подремать на диване в комнате отдыха? Он неспешно гулял по улицам, и в какой-то момент, выйдя на небольшую площадь, услышал звуки церковного пения, натолкнувшего его на дельную мысль. Он, конечно, мог гулять просто так, а мог потратить это время полезней.

Теперь его прогулка приобрела цель — он вспомнил, что у него было дело, которое, правда, он думал отложить на завтрашний день, но раз он так замечательно себя чувствует, к чему же тянуть?

Ойген взглянул на часы. Половина десятого. Сейчас в их приходе шло поклонение Святым Дарам, к которому он готов не был, зато потом отец Ансельм будет свободен и наверняка рад если не самому Ойгену, то, по крайней мере, его работе. Ойген неспешно прошёл до Пикадилли Циркус и спустился в подземку.

Отец Ансельм встретил его в уже опустевшей церкви, и в ответ на тёплые и искренние слова благодарности Ойген заметил полушутливо, что считает это своею десятиной.

— Вы приходите к нам на службу, — сказал отец Ансельм.

— Я не слишком хороший католик, — покачал головой Ойген, чуть смущённо улыбаясь и любуясь льющимся сквозь витражи разноцветным светом.

— А кто хороший? — возразил тот. — И как это понять? Приходите, — повторил он, тепло пожимая ему руку.

— Я думал прийти на рождественскую службу, — признался Ойген. — С братом. Он — католик ещё худший, но в такую ночь…

— Мы всем рады, — отец Ансельм улыбнулся и спросил заботливо: — Вам удобно будет потом добираться?

— Здесь пешком от силы полчаса… ну, может, минут сорок, — отмахнулся Ойген. — Полагаю, двое здоровых мужчин в состоянии преодолеть такое расстояние — и потом, на крайний случай, есть такси.

Хотя эта работа не принесла ему ничего, кроме чувства гордости за себя и свою работу, настроение у него было превосходное — словно бы он вернул некий долг.

На улице распогодилось ещё больше, даже солнце самым краем робко выглянуло из-за облаков, и Ойген решил где-нибудь пообедать — и заодно пройтись по чарити-магазинам и всё-таки присмотреть пиджак. Поел он в какой-то маленькой закусочной, и хотя фиш-энд-чипс никогда не были его любимой едой, здесь рыба была свежей, а картошка — солёной и хрустящей, и Ойген остался ланчем доволен. А потом он неторопливо двинулся в сторону кафе, заходя в попадающиеся по дороге магазинчики и даже примерив там кое-что. Пиджака он, правда, так и не отыскал, но зато не удержался и купил забавную ярко-синюю рубашку с маленькими разноцветными велосипедами — прежде он бы ни за что не надел ничего подобного, но теперь… она была весёлой и очень ему шла.

На работу Ойген пришёл к четырём в хорошем, немного расслабленном настроении. Народу было немного — человек десять от силы — и Джозеф, который возился с настройкой сетевого экрана на починенном им компьютере.

— Операционку пришлось снести и поставить заново, — рассказал он. — Я даже не представляю, что именно она умудрилась сделать. От инициативных дураков не спасёт ничто.

— Ты даже не представляешь, до какой степени, — усмехнулся Ойген — и вкратце рассказал ему историю сломанного компьютера. А потом заварил им обоим чаю, и они сели за его компьютер смотреть, как улучшить админку календаря. И Джозеф ненавязчиво ткнул Ойгена носом в повторяющие друг друга функции и дал пару советов, позволивших сделать всё быстрее и изящнее.

Джозеф ушёл в половине седьмого, и Ойген, отвлекаясь лишь на заходящих в кафе посетителей, поработал ещё пару часов, когда почувствовал, что глаза его начинают слипаться. Не удивительно, учитывая, во сколько он встал…

Часам к десяти ему отчаянно хотелось спать, и Ойген не отказался бы подремать на диване хотя бы полчаса. А вот домой ему не хотелось совершенно — и он очень кстати вспомнил, что у него есть на диске кино, которое можно было посмотреть, чтобы прогнать неприятные мысли.

Когда наконец появился сменщик, Ойген с облегчением сдал ему смену и, выйдя на улицу, сперва просто постоял, глубоко дыша и подставляя лицо холодному ветру. А потом пошёл к подземке — неспешно, словно бы оттягивая момент возвращения к Мэри.

Зачем он вообще с ней связался, спросил он себя, когда поезд тронулся набирая скорость. Впрочем, ответ он прекрасно знал. Но как же он так ошибся? Она была... казалась… в самом начале, при знакомстве и даже немного позже, она казалась такой милой, доброй немного наивной и всё же заботливой, что он поверил — а почувствовать, конечно, не смог. Всё это время его мучил вопрос, действительно ли она изменилась, или с самого начала была такой — но почему тогда он не увидел в ней этого? Вряд ли Мэри в тот самый миг, когда он вырубился там, на коврике у двери, захотела жить с ним. Нет, тут было что-то другое — но что, Ойген не понимал, и его это мучило.

Может быть он просто не хотел видеть? Ведь куда проще было считать, что он поступает с ней скверно, чем честно признаться себе в том, в чём не слишком хотелось.

— Продешевил, — услышал он насмешливый голос рядом с собой.

Торфинн Роули стоял, нависая над ним и держась рукою за поручень, что при его росте было несложно. На нём были рваные джинсы в обтяжку, не по сезону лёгкая куртка, распахнутая на могучей груди, обтянутой белой футболкой с кричащей голубой надписью: «Не бойся спросить!».

— Что? — только и смог спросить Ойген, изумлённо его разглядывая.

— Я говорю, если уж продаваться — то стоило подороже, — Роули выразительно подвигал бровями, и почти непристойно подмигнул такой же, как Ойген, припозднившейся леди, сидящей практически у двери.

Иногда непосредственностью и прямотой Роули можно было колоть дрова. Не то чтобы они с ним близко общались — он был старше и учился, насколько Ойген помнил, с Рабастаном, но круг волшебников слишком узок, а потом они волей-неволей несколько лет прикрывали друг другу спины, как и все остальные. Впрочем, в восьмидесятых Азкабана Роули удалось избежать. И когда Ойген оказался на воле спустя долгих тринадцать лет, тот уже сменил статус пасущегося на воле дикого жеребца на положение глубоко семейного человека. Впрочем, учитывая, как, узнав о симпатиях дочки, за него тогда взялся старший Розье, это было неудивительно.

— Я бы вообще перешёл на почасовую оплату, — Торфинн похабно заржал, взлохматив короткие светлые волосы, и задумчиво потеребил правое ухо. Оно было проколото — мочку украшали три тускло блестевших серебряных колечка. — А по выходным брал бы двойной тариф.

Ойген открыл было рот, чтобы хоть что-нибудь возразить, но тут вагон несильно тряхнуло, свет моргнул, и никакого Роули перед ним, конечно же, не оказалось. Ойген сонно потёр глаза и усмехнулся. Кажется его разум снова решил поиграть с ним. Впрочем, кого ещё можно было бы представить для разговоров о подобных вещах. Тогда… тогда ему даже в голову такое не приходило. А ведь… это могло бы выглядеть даже забавно, вдруг подумал Ойген и улыбнулся уже самому себе. Пожалуй, так было бы проще обеим сторонам: он бы честно исполнял свои обязанности, и никто бы не изводил его ревностью… ох, какой бред. Нет, ему просто нужно как следует выспаться.

Выйдя из подземки, Ойген медленно пошёл по улице, оттягивая момент возвращения, хотя ему и ужасно хотелось спать. Может быть, Мэри уже ляжет, думал он с усталость и тоской — но его надежды разбились, когда Ойген увидел в окне гостиной свет. И тогда, чтобы встряхнуться, он вспомнил Торфинна — и в ответ на привычно встревоженное:

— Где ты был? — ответил:

— Поздно закончил смену.

Как ни странно, Мэри сразу же ему поверила, и даже не попыталась обвинить ни в чём — но выглядела такой тихой и расстроенной, что он спросил наугад:

— Ты снова говорила с Уолшем?

— Да, — она погрустнела ещё больше.

— И о чём вы договорились? — спросил он, приобнимая её за плечи — и Мэри тут же подошла и ткнулась лицом ему в грудь.

— Что он выставит ей счёт, а я день отработаю бесплатно, — почти прошептала она.

— Вполне гуманно, — заметил Ойген, гладя её по голове, не чувствуя практически ничего: даже собственное сочувствие казалось ему наигранным и каким-то ненастоящим. — Ты расстроилась?

— Я себя чувствовала такой дурой! — ответила она, обнимая его.

— Это в самом деле было не умно, — заметил он, тоже её обняв. — Не делай так, пожалуйста.

— Я просто хочу быть в тебе уверена, — она вздохнула и обняла его крепче.

— И как? — усмехнулся он. — Помогло? — она опять вздохнула, и он, ощущая себя гребцом, добровольно нанявшимся на галеру, сказал: — Идём ужинать.

Он отпустил её и, отчаянно зевнув, пошёл мыть руки — и, глядя на льющуюся воду, думал только о том, что, видимо, ему придётся будить сейчас Рабастана, которого Ван ждал завтра к семи, и надеялся, что ему самому не придётся его сопровождать. Потому что второго подъёма в пять утра он просто не выдержит.