Изгои (джен)

Конечно, Ойген смотрел проспекты и фотографии в интернете, когда готовился к посещению аквариума — и всё равно он был ошеломлён. Это было в тысячу, в миллион раз удивительнее, чем вид из окон в слизеринском подземелье — но магглы умудрились воплотить это чудо в жизни без всякой магии. Впрочем, он почти что сразу позабыл об этом, почти оглушённый своими ощущениями. Он как будто шёл по дну — а вокруг скользили странные создания, которых он никогда не видел. Огромные, с него размером… да нет — с двух его — акулы… он даже не сразу понял, что это они, если бы не Мэри, то и дело толкавшая его и восхищённо восклицавшая:

— Смотри, акула! Настоящая! Ой, Ойген, Ойген, посмотри — там черепаха! И громадная! Смотри, какая рыбина! А там!

И он смотрел… Конечно, большинство из скользящих за стеклом существ Ойген видел по Дискавери — но телевизор не передавал масштабов. Да он вообще мало что передавал, понимал Ойген, следя взглядом за плывущим в точности над ним огромным скатом. Снизу казалось, будто бы он улыбается, и Ойген не мог отделаться от мысли, что он очень похож на смеркута, и образ улыбающейся смертоносной твари вызывал у него нервное хихиканье. Скаты… вблизи они оказались завораживающими, и Ойген поймал себя на почти страстном желании их… потрогать. Их ведь даже приручают… в некотором смысле, Ойген знал. Такие странные создания… словно живой плащ. С глазами и хвостом-иглой… море рождает удивительных существ.

Море…

Конечно же, аквариум не был морем. Но когда Ойген с Мэри шли по коридору, над которым за стеклянным потолком плавали разноцветные — по большей части, почему-то, жёлтые — тропические рыбы, так легко было представить себя там, внутри! В солёной тёплой голубой воде, сквозь которую просвечивает солнце. И выбраться потом на горячий от него песок… Память захлестнула Ойгена волной, а вслед за нею на него обрушилась тоска от понимания, что этого с ним больше никогда не будет. Даже если он вдруг каким-то чудом станет сказочно богат, ему никогда не искупаться в море, никогда не ощутить на коже южное, горячее солнце — никогда не выбраться из Лондона. Даже если он однажды скупит его весь, он здесь навсегда — и должен радоваться этому, потому что их могли бы точно так же запереть в какой-нибудь деревне. А это всё же Лондон, причём даже с пригородами. Но как же Ойгену тоскливо было понимать, что он никогда больше не увидит ни старинных итальянских городов, ни холмов и виноградников Пьемонта, ни гор, ни моря — ничего, кроме этого города.

Хотя ведь эти рыбы тоже здесь закрыты — и им намного хуже, чем ему. Ойгену вдруг стало так их жаль — закрытых здесь навечно и, возможно, даже никогда не видевших иного. Если они родились здесь, для них это — весь мир… они, конечно, не тоскуют — нельзя грустить о том, чего не знаешь — но…

— Ты что такой кислый? — спросила его Мэри. — Тебе со мной скучно?

— Тебе не жаль их? — ответил он вопросом, приобняв её за плечи.

— Кого? — даже не поняла она.

— Рыб. Пингвинов… всех, кто здесь живёт.

— Кого? — изумлённо переспросила Мэри. — Чего их жалеть? Чем им тут плохо? Их тут кормят и заботятся — намного лучше, чем в обычном море!

— Думаешь? — Ойген заставил себя улыбнуться.

— Конечно, — сказала она убеждённо. — Они в неволе живут намного дольше — тут же написано, — она указала на одну из табличек. — Чего бы и не жить на всём готовом, — она засмеялась. — Там, где им уж точно никто не причинит вреда.

— Ну да, — не стал он спорить. Для чего? Вряд ли она поймёт… а и поймёт — расстроится, и он испортит ей всё удовольствие. А ведь ей здесь понравилось…

— Давай придём сюда ещё? — вдруг предложила Мэри, беря его под руку.

— Давай, — Ойген кивнул.

— Я даже и не думала, что в мире столько разнообразных подводных тварей… а ты хотел бы поплавать там, с акулами?

— А ты? — от одного этого предложения у Ойгена по позвоночнику пополз липкий холод. Слишком уж это ему напомнило…

— Я плавать не умею, — ответила она. — Ну и вообще… а ты бы мог.

— Не уверен, что хочу, — признался он.

— Боишься? — тут же подколола его Мэри, и он ответил честно:

— Да. Боюсь.

— Да ну, брось! — воскликнула она, игриво ткнув пальцем под рёбра. — Ты же мужчина! Суровый, страшный и бесстрашный. Да?

— Укусить тебя? — спросил он с любопытством. И когда Мэри, растерявшись, спросила:

— Что? — он повторил серьёзно:

— Тебя укусить? Ну, раз я страшный и бесстрашный. Или пойдём обедать?

— Фу, какие шутки у тебя дурацкие! — воскликнула она, когда он улыбнулся, и с облегчением шлёпнула его по руке, под которую так его и держала. — Да! Пойдём. Но давай сначала зайдём в сувенирный магазин — я хочу игрушку! Купишь мне? На память?

— Давай в другой раз? — предложил он.

Ойген совсем не рассчитывал ещё и на игрушку. Он и так потратил уже куда больше половины из отложенных им денег — намного больше, ему даже не хотелось проверять, насколько. А ведь он ещё не оплатил комплект белья, и для Рабастана у него пока что не было подарка. Хорошо, хотя бы, что для Энн и Джозефа, и остальных он может просто, например, испечь печенье или кексы — и красиво их упаковать. Этого будет вполне достаточно.

— Ну нет, давай сейчас! — заныла Мэри, и Ойген едва удержался от неуместной резкости. Она воспринимает это как милый женский каприз, напомнил он себе. Она просто кокетничает. На это глупо и просто некрасиво злиться.

— Тогда придётся обойтись без десерта, — шутливо сказал он. — У меня с собой не слишком много денег.

— А у меня есть, — она заулыбалась. — Давай, я тебе дам — а ты отдашь потом?

Ойген недоверчиво уставился на неё и сморгнул. Отдаст? Она предлагает одолжить ему денег себе на подарок? Или на их совместный обед? Это было настолько дико, что ему стало смешно — и он, продолжая на неё внимательно смотреть, сказал:

— Ну хорошо. Если мне не хватит в ресторане, так и сделаем. Идём.

— Магазин на выходе, я помню, — сказала Мэри оживлённо — и оказалась права. Чего там только ни было! Кажется, здесь постарались собрать плюшевые копии всех обитателей — и пока Мэри выбирала, Ойген тоже их рассматривал и неожиданно увлёкся. Почему-то его особо поразили скаты — и он долго их разглядывал, и думал, что, возможно, купит одного. Себе. Потом. Они-то точно никуда не денутся. Хотя зачем ему плюшевый пятнистый скат, он не смог бы сформулировать.

Мэри выбрала большую, размером с декоративную диванную подушку, оранжевую рыбу-клоуна, обошедшуюся Ойгену почти в пятнадцать фунтов — впрочем, она выглядела такой счастливой, что это скрасило впечатление от нежданной траты. Мэри так радовалась и так прижимала к себе большой пакет, что Ойген сам повеселел, и совсем забыл уже о своей досаде и их ссоре, и в ресторан они оба пришли в прекрасном настроении. Поэтому, возможно, обед и вышел весёлым и настолько тёплым, как будто у них в самом деле было настоящее свидание. И даже когда Ойгену и в самом деле не хватило — немного, всего-то шести фунтов — и Мэри радостно ему добавила, ему это настроения совершенно не испортило.

Возвращались они, конечно, на метро, и спать в ту ночь легли вдвоём… да и не только спать. И Ойген, уже в полудрёме, ощущая тяжесть головы Мэри на своём плече, думал, что, возможно, он преувеличивает, и хотя, конечно же, им с Рабастаном надо уезжать, но они спокойно проживут тут до весны — и, может быть, за это время он сумеет познакомить её с кем-то или…

Он заснул, так и не успев додумать, и проснулся в превосходном настроении. Завтракали они с Мэри вдвоём, и, прощаясь, она спросила:

— Ты мне сможешь вечером отдать?

— Что? — не понял он, помогая ей надеть пальто.

— 6 фунтов, — она застегнулась и чмокнула его в щёку. — Да? А то скоро праздники, ну и вообще, чтоб не забылось.

— Да, конечно, — его замечательное настроение растаяло, словно туман под солнцем. — Погоди секунду, — попросил он и, поднявшись в их с Рабастаном комнату, открыл шкаф и, пересчитав лежащие в нижнем ящике деньги, вздохнул. Затем отсчитал несколько купюр, отложил пятёрку и монету в один фунт, сунул остальное в карман, спустился и вручил их Мэри. — Извини, надо было отдать сразу, — сказал он — и, видимо, что-то то ли в его тоне, то ли во взгляде заставили её насторожиться.

— Да ничего, — проговорила она, глядя на него и пытаясь за его полуулыбкой увидеть что-нибудь ещё. — Я просто так напомнила… я бы могла и до завтра подождать, если тебе…

— Нет, всё в порядке, — он отпер дверь и заботливо напомнил: — Ты опоздаешь. Ты правильно всё сделала — долги следует отдавать так быстро, как возможно. Хорошего дня, — он улыбнулся и придержал ей дверь — а когда Мэри ушла, закрыл её и со всей силы ударил в неё ладонью. Нет, всё было правильно — но как же унизительно! И несправедливо. Он всем своим существом ощущал неправильность случившегося: они ведь обедали вдвоём! И в аквариуме были тоже вместе. Да, конечно, он мужчина, и это вроде бы свидание, но… но так неправильно! Они вообще живут неправильно — и не как близкие, и не как соседи.

Он несколько вздохнул поглубже, чтобы успокоиться, и даже сходил умыться — а потом пошёл в гостиную и включил компьютер. Он давно уже решил, что подарит Рабастану на Рождество, но теперь…

Он вновь прошелся по сайтам и посмотрел прайс-листы — да, ничего не изменилось, вот здесь всё ещё был наличии графический планшет Wacom Graphire 2 всего за восемьдесят с небольшим фунтов. Но…

Ойген откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Он злился — злился на себя за то, что зачем-то взялся исполнять каприз, по сути, Мэри. Да, конечно, в Рождество желания должны сбываться — но она могла бы быть и поскромнее. Кто заказывает подобные подарки? Она что, не знает, сколько это стоит? Знает — иначе бы сама давно себе купила. Но ведь нет!

Он глубоко вздохнул и, резко выпрямившись, помотал головой. Нет, он не хотел превращаться в человека, что сидит и злится на подобное! Это был не он. Нельзя так. Он не хочет! И не будет. Нет, нужно съезжать — тут ведь не в деньгах дело. Верней, не только в них. Всё это вообще неправильно — а планшет всё-таки нужно купить.

На всякий случай Ойген позвонил сначала в магазин и попросил отложить планшет — а потом собрался, выключил компьютер и поехал на другой конец Лондона. Хорошо хоть магазин был рядом со станцией подземки!

Консультантом оказался очень приятный высокий парень с чёрной, будто уголь, кожей. Слово за слово, они разговорились, и он сказал:

— Вы знаете, я бы на вашем месте всё-таки подождал. В следующем году выходит третья модель — и, поверьте мне, она будет намного лучше.

— Намного лучше? — переспросил Ойген.

— Да, — уверенно подтвердил консультант. — Серьёзно. Здесь они разве что исправили недочёты первой модели, но, по сути, не сделали ничего действительно нового. Не то чтобы выброшенные на ветер деньги, но... ни у кого ведь нет лишних, да? Я-то как раз буду лишь в выигрыше если продам его вам, но... у меня тоже сестра и она тоже рисует. Подумайте, так ли это всё срочно?

— Да нет, — подумав, сказал Ойген. — Нет, слишком. Думаю, до лета можно подождать… и ведь вторая модель никуда не денется?

— Нет, конечно, — заверил его консультант. — Её вы всегда купите. Тем более на неё наверняка цена упадёт.

Ойген задумался. Пожалуй, это будет верное решение, всё-таки подождать. Если он сумеет — он купит этот планшет раньше и, вероятно, дешевле, а нет — к концу весны он наверняка накопит на третью версию. А пока… пока лучше купить нормальные ботинки. Новые, с усмешкой подчеркнул Ойген сам себе. А то они с Рабастаном так и ходили сейчас в тех, что получили в Армии спасения, и они уже начинали разваливаться. А что… почти традиция получится: на день рождения были кроссовки, а теперь — тёплые ботинки. Это он сам мог ходить в чём есть — а Рабастан много гулял, и нормальная обувь ему точно пригодится. Благо, размер Ойген знал — и знал, где можно хотя бы попытаться купить приличную не слишком дорогую пару. Правда, уже не сегодня: время близилось к одиннадцати, и ему пора было ехать на работу.