Изгои (джен)

Смс от Нарциссы-Хизер застало Ойгена в прачечной, когда он, так и не найдя на кухонных шторах ярлычка, выбирал программу наиболее деликатной стирки. Шторы были сшиты из какого-то довольно тонкого синтетического материала, и Ойген менее всего хотел сейчас испортить их — а значит, покупать другие. Включив машинку, он вынул звякнувшую Нокию — и заулыбался, увидев сообщение:

«Если ваши планы не изменились, то в воскресенье в пять я буду рада насладиться с вами иллюминацией. Где вам удобней встретиться? Хизер.»

«Флоренс Найтингейл, у центрального входа? Посмотрим Вестминстер, прогуляемся до колонны Нельсона, а от неё — к Лестер-скверу и потом к Британскому музею», — предложил он давно обдуманный им маршрут. Денег на телефоне осталось всего ничего, и Ойген подосадовал на себя, что забыл вчера пополнить баланс, и ему оставалось надеяться, что они закончатся после того, как они договорятся.

«Отлично! В пять у музея Найтингейл», — ответила она, и он даже зажмурился на мгновенье от радости. И, улыбаясь, написал:

«Одевайтесь теплее! Дорога длинная!»

И тут же получил в ответ:

«И вы!»

«Я уже отложил самые тёплые носки и свитер с шарфом», — написал он, и она прислала в ответ смайлик.

А ведь это будет двадцать третье число, подумал Ойген, глядя на крутящиеся в машинках шторы. Почти Рождество… Ему захотелось подарить ей что-нибудь — недорогое и простое, что-то, что не заставит её почувствовать себя неловко… но ведь они же идут гулять и любоваться иллюминацией. И конечно же, им не миновать рождественских ярмарок, захвативших все пешеходные улицы — не зря же он выбрал путь через Лестер-сквер. Спонтанный подарок не будет неуместным и неловким — и позволит ей на месте отдариться какой-нибудь безделицей. Наверняка там будут интересные игрушки или украшения — он что-нибудь найдёт. Он не знал её финансового положения, но и квартира, и одежда не оставили у Ойгена ощущения совсем уж безнадёжной бедности — да и с чего бы учителю в Лондоне быть на самом дне? Жаль, конечно, жаль, что он не может ничего купить заранее, но это будет действительно неловко… хотя а что, если она принесёт с собой подарок?

Ойген даже лоб потёр. Но в самом деле, это ведь будет логично? Принести подарок на встречу за два дня до Рождества? Конечно же, логично. Да. И если у него не будет, чем ответить, он поставит этим в неловкое положение уже её. Нет, так тоже не пойдёт.

Возможно, Ойген играл в поддавки сам с собой, но этот аргумент показался ему вполне убедительным, и теперь он с нетерпением поглядывал на работающие стиральные машинки: ему не терпелось поскорее здесь закончить и перед работой заехать в пару магазинов. Он точно знал, что ищет, и представлял, где это может быть — осталось найти время. А деньги… он не собирался тратить много, а лишняя десятка в его положении не так уж много значила.

Сушить шторы Ойген не стал: из машинки он достал их просто влажными, и решил, во-первых, сэкономить и время, и деньги, а во-вторых, он полагал, что, если их повесить так, как есть, они прекрасно высохнут, а заодно разгладятся. Правда, тащить обратно их оказалось тяжело, но он, в конце концов, не барышня, решил Ойген.

— Что-нибудь случилось? — спросил внимательно оглядевший его Рабастан, когда Ойген, вернувшись, позвал его на помощь.

— Пять дней до Рождества, — Ойген широко заулыбался. — Слушай, почему у неё нет лестницы? Ну неудобно же. Как она живёт?

— Предлагаешь подарить ей на Рождество стремянку? — поинтересовался Рабастан, подавая забравшемуся на обеденный стол Ойгену первую штору.

— Она не оценит, — вздохнул Ойген. — Хотя стоило бы: это было бы полезно.

— У неё ты есть, — заметил Рабастан. — Зачем ей?

— Но я же не вечно буду, — возразил Ойген и тут же покосился на внимательно глядящего на него Рабастана. — Я очень надеюсь, что мы сможем к весне съехать, — сказал он серьёзно. — Там и праздников не будет никаких, и заказы должны снова появиться. Я, на самом деле, рассматривал вариант совместного съёма… с кем-нибудь. Что скажешь?

— Если этот кто-то не будет жить с нами в одной комнате, то почему бы нет? — пожал плечами Рабастан. — И если он не будет слишком шумным, — добавил он, подумав.

— Конечно же, не будет, — заверил его Ойген.

Рабастан отправился в Британский музей, а Ойген, постоянно глядя на часы, всё же отправился за подарком. Ювелирные магазины он со вздохом отмёл, и отправился по маленьким лавкам и магазинчикам с нью-эйдж атрибутикой, с сувенирами, и украшениями, где надеялся найти подвеску посимпатичнее в виде серебряного четырёхлистного клевера — популярный символ, который они с Рабастаном теперь должны были считать своим. Подарить его Нарциссе-Хизер будет и логично, и уместно, неловко ей не будет — это ведь совсем недорогая вещь.

Первый подходящий вариант Ойген отыскал в четвёртой лавке — но тот был не идеален, и он, запомнив это место, пошёл дальше. Ему попалось ещё несколько очень неплохих подвесок, пока в одной маленькой лавчонке Ойген не увидел, наконец, в точности то, что представлял себе: серебряный четырёхлистный клевер, один листок которого был покрыт зелёной эмалью. Стоило он всего двенадцать фунтов — верней, конечно, одиннадцать девяносто девять — и Ойген, не задумавшись, купил его. Молоденькая, невероятно кудрявая темнокожая продавщица, белозубо улыбаясь, спросила его, подарок это или нет, и, получив утвердительный ответ, упаковала подвеску в маленькую коробочку из тёмно-зелёного пластика с золотыми искрами, а потом даже завернула её в золотистую бумагу и перевязала золотой же лентой. И пакетик отыскала тоже золотой. Забавно, думал Ойген, почти бегом двигаясь к подземке: золотая упаковка для серебряной вещицы. Впрочем, выглядело всё это довольно стильно, а уж для двенадцати-то фунтов так и вовсе…

Этот подарок Ойген так и оставил в рюкзаке, завернув его дополнительно сперва в газету, а затем ещё в свою футболку. Мэри никогда не лазила в его рюкзак, но даже если она туда случайно сунется, то вряд ли станет разворачивать смятую футболку, решил он. А ведь был только четверг — и впереди было ещё целых два дня! Ойгену казалось, что время тянется, словно кто-то его зачаровал, и он сам посмеивался над собой: он и свиданий так не ждал, как этой встречи! И ладно бы это и вправду было любовное свидание — так нет же! Он смеялся над собой — и это помогало ждать. Так протянулась пятница — и Ойген, чтоб занять её, утром уговорил Мэри купить ёлку этим вечером, а не ждать субботы.

— Не обязательно же наряжать её сейчас, — убежал он. — Пусть постоит субботу — а потом мы вечером придём и начнём неспешно наряжать её. Давай! К тому же, к вечеру субботы на базарах не останется ничего приличного.

Мэри уступила, и вечером зашла за ним — и они сходили на ёлочный базар и вернулись домой с большой тяжёлой ёлью, и Ойген только удивлялся сам себе: как он легко и даже не задумавшись предложил Мэри скинуться на это дерево! Тем более, что стоило оно недёшево. И она ничуть не удивилась, и деньги у неё нашлись… может быть, зря он прежде никогда этот вопрос не поднимал? На продукты-то они и вправду скидывались, да и на всё прочее для дома… напрасно он стесняется! Это совсем не нужно: и ему ведь это неудобно, да и ей, наверное, неловко.

Ёлку они сперва долго ставили, а потом и наряжали — Ойген даже и не уговаривал ни Мэри, ни, тем более, Рабастана, просто сразу после ужина сам принёс коробки и начал раскладывать на журнальном столике игрушки, чтобы рассмотреть их. Мэри поначалу села на диван смотреть очередную серию ситкома, но сперва всё отвлекалась, а потом и вовсе приглушила звук и увлеклась раскладыванием игрушек. Когда появился Рабастан, Ойген даже не заметил — просто в какой-то момент выяснилось, что они втроём вешают игрушки, споря весело и жарко, что и куда поместить, и накидывая друг на друга мишуру и дождик.

Это был, наверное, самый тёплый вечер за… Ойген бы не взялся даже посчитать, за сколько лет. И уж точно за всё время их с Рабастаном пребывания здесь — даже не у Мэри, а в новом и чужом для них мире. Легли за полночь — и Рабастан, желая им спокойной ночи, в ответ на замечание Ойгена, что он сегодня что-то очень припозднился, пошутил:

— Я тренируюсь, чтобы не заснуть в церкви.

А для Ойгена и Мэри ночь продолжилась в спальне, и это тоже было нежно и так хорошо, и даже, вопреки обыкновению, на сей раз обошлось без сигарет — и как же лень ему было вставать и спускаться вниз, в ванну! Ойген едва себя заставил — и, конечно же, замёрз, и как приятно было после возвращаться в тёплую постель!

Суббота выдалась довольно суетной — прежде, всего, в кафе: во-первых, было очень много посетителей, во-вторых, к самому Ойгену пришло аж трое несчастных владельцев потерявшихся в этой предпраздничной суете питомцев: двух собак и одной кошки, а в-третьих, техника тоже словно сговорилась и компьютеры то висли, то вообще отказывались включаться, так что в конце концов Ойгену пришлось вызвать Джозефа.

— Прости, — виновато сказал Ойген, — я понимаю, у тебя сейчас аврал.

— Да в эти дни всегда так, — обречённо махнул тот рукой. — Ты дежуришь в Рождество?

— Нет, двадцать пятого меня не будет, — ответил Ойген, провожая его к одному из не желающих работать компьютеров.

— А двадцать четвёртого? — чему-то ухмыльнулся Джозеф.

— Буду, — осторожно сказал Ойген. — Правда, я уйду пораньше — служба начинается в одиннадцать, я договорился…

— Но днём будешь, — утвердительно сказал Джозеф, обернувшись к нему. И когда Ойген кивнул, предупредил: — Готовься. Ты не представляешь, что тут будет. К вечеру утихнет: все же разойдутся — а вот днём…

Они, конечно, посмеялись, но Ойген испытал некоторую нервозность. Посетителями кафе были, конечно, магглы, но… но он слишком хорошо знал, что происходит, когда в одном помещении собирается много сильно нервничающих и торопящихся людей.

— А ты двадцать четвёртого работаешь? — спросил он.

— Ну куда ж я денусь, — фыркнул Джозеф. — Тебе ещё повезло, что ты в этот день, как я понимаю, будешь в главном кафе — у тебя есть шанс меня поймать, если придётся. А тебе придётся, — добавил он ехидно.

— То есть, будет ещё хуже, чем сейчас? — уточнил Ойген, и Джозеф засмеялся:

— Сейчас всё замечательно. А будет жопа. Ты готовься, — он похлопал его по плечу — и занялся всё-таки ожившим под его руками компьютером.

Ойген честно попытался испугаться, однако у него не вышло: он был слишком взбудоражен. Предвкушение — мощнейший антидепрессант, об этом Ойген тоже знал, хотя и позабыл, конечно. Он чувствовал себя молодым и сильным, и, кажется, совсем забыл и об усталости, и обо всех своих неприятностях. Он отчасти сознательно подстёгивал себя — настолько он соскучился по предвосхищению, этому чувству предвкушения, что порой бывает лучше самого события. Осталось меньше суток — и…

И, поскольку со всем этим Ойген совершенно забыл про еду, домой он вернулся ужасно голодным. Он постарался растянуть и ужин, и процесс его приготовления подольше, просто потому что совершенно не хотел провести весь вечер перед телевизором с Мэри. Впрочем, у него было достаточно работы, так что он решил, что посидит с ней и посмотрит одну серию «Абсолютно невероятных» или одного из многочисленных шоу — тут уж что попадётся — а потом уйдёт наверх. А пока они там сидят, он как раз подумает, как ему избавиться от лишней вложенности таблиц …

Мэри включила вечернее десятичасовое ток-шоу — ведущий болтал с какими-то неизвестными Ойгену актёрами и шутил довольно пошло про, опять же, неизвестных Ойгену людей… наверное, он зря совсем уж не интересуется этой стороною жизни, решил он. И только Ойген начал вникать в происходящее, уточняя у Мэри, кто там есть кто, как его Нокия зазвонила в кармане. Ойген достал её липкой от шоколада рукой и увидел, на как на экране тревожно мерцали две буквы: НХ.