Изгои (джен)

Ни тон, ни выражение лица Уолша не обещали ничего хорошего, и Ойген шёл за ним с тяжёлым сердцем: словно бы МакГонагалл поймала его на опасной шалости, которая, теоретически, может повлечь за собой и исключение из школы.

Они вошли в комнату отдыха, и Уолш, плотно закрыв дверь, велел:

— Садись.

И сам сел на другой конец дивана.

Несколько секунд они молчали, и молчание это было неприятным и тяжёлым. А затем Уолш сказал:

— Я в ваши личные дела с Мэри не лезу. Но у Мэри синяки на лице, — он разжал один палец. — И это ваше с братом ночное явление с вещами, — он разжал второй палец. — Мне не важно, что у вас там произошло, но разборки и проблемы с полицией здесь мне не нужны.

Ойген болезненно поморщился и потёр лицо рукой. И, поскольку Уолш продолжал требовательно на него смотреть, сказал:

— Нет. Проблем с полицией не будет.

Синяки. Ему стало и тоскливо, и противно от самого себя. Он не хотел такого, конечно, не хотел — но что он мог поделать? «Нос зажать», — отчётливо прозвучал у него в голове голос Северуса, и Ойген едва не застонал. Так просто! И, на самом деле, куда эффективнее — и счастье, что он Мэри челюсть не сломал. А мог…

— И скандалов я тоже не потерплю, — тяжело уронил Уолш, продолжая буравить Ойгена взглядом.

— Нам нужно было расстаться раньше, — выдавил, наконец, из себя тот. — И не доводить до этих… неприятных вещей. Мне стыдно, что это коснулось не только нас двоих. Мне действительно стыдно, что всё вышло так, — зачем-то повторил он. — И больно.

— Это ваши дела, в которым посторонним не место — грубовато проворчал Уолш. — И в следующий раз изволь договариваться о замене сам, — добавил он, сердито нахмурившись.

— Я был… я очень плохо себя чувствовал, — Ойген всё-таки не выдержал его взгляда и прикрыл глаза. — Вырубился и проспал сутки. Больше такого не повторится. Обещаю. Мистер Уолш, — он снова посмотрел на Уолша. — Вы не могли бы перевести меня из того кафе. Куда угодно. Пожалуйста. В любое другое кафе, в любую смену.

— И какой же смысл мне тебя ставить «в любую другую смену»? — хмыкнул Уолш.

— Пожалуйста, — повторил Ойген с нажимом.

— Да уж, там я тебя не оставлю, — Уолш скривился. — Но это всё после праздников. И чтобы это были последние проблемы, что ты создаёшь мне. Ясно?

— Да, конечно, — Ойген даже кивнул — для выразительности.

— Устроишь ещё раз что-то подобное — просто уволю, — предупредил Уолш — и добавил уже совсем другим тоном: — А с роликом вышло удачно. Пришли-ка ко мне своего братца — он у тебя заказы принимает?

— Я не знаю, — Ойген растерялся от такого перехода. — Но спрошу. Заказ на ролик?

— У внучки в марте соревнования, — лицо Уолша потеплело. — Финал. Хочу подарок сделать ей и поддержать команду. Скажи, пусть позвонит мне.

— Я скажу, — Ойген даже сумел улыбнуться, хотя на душе у него было по-прежнему погано. — Можно, он сегодня меня подменит? Вечером. С восьми? — спросил он, прекрасно понимая неуместность этой просьбы именно сейчас.

— А, у вас там вечеринка, — неожиданно понимающе ответил Уолш. — Не следовало бы, конечно, соглашаться — ну да иди. Брату скажи, я сегодня вечером заеду — часов в девять. Как раз поговорим.

— Спасибо, — Ойген даже стиснул свои руки в благодарственном жесте. — Я ему всё передам.

— Ну, всё же Рождество, — заметил Уолш. — Но вы не увлекайтесь. Подменить на пару часов — это одно. Но нечасто.

— Да, я понимаю, — Ойген склонил голову.

— Ну всё, — Уолш встал. — Иди работай.

И ушёл — а Ойген ещё несколько минут сидел, не в силах встать и выйти к людям — даже к тем, которым до него не было никакого дела. Ему было муторно и донельзя противно, прежде всего, от самого себя. И от того, какое облегчение он чувствовал теперь, когда они расстались. Он ведь в самом деле не хотел причинять Мэри боль. И она… она действительно, скорее всего, не до конца понимала, или просто не отдавала себе отчёт, что чуть было не натворила. Не то чтобы её это оправдывало, но разве он не видел, не понимал, с кем связался? Видел. И понимал. Значит, должен был и ожидать… чего угодно. Даже этого, да. Но как же мерзко…

Он сходил умыться и только после этого вернулся на своё рабочее место — и написал себе записку, боясь забыть передать Рабастану просьбу Уолша. Ролик на заказ… интересно, сколько в принципе может стоить подобная работа? Он сунулся было в поисковик — и тут же закрыл окно. Нет. Он не должен и не будет опекать Рабастана больше необходимого — а с этим вопросом тот наверняка способен был разобраться и самостоятельно. Даже если он продешевит — не важно. Они справятся и так — но Рабастан должен с самого начала сам вести свои дела. Он ведь действительно не инвалид — Ойген слишком привык о нём заботиться и решать все проблемы, но больше в этом не было нужды.

Немного подумав, он всё же написал ему смс: «Уолш хочет заказать тебе ролик. Придёт поговорить сегодня в кафе в девять», и счёл свою миссию исполненной. Конечно, они ещё поговорят об этом, но чем больше времени у Рабастана будет на обдумывание — тем лучше.

А пока что Ойген сел работать: не то чтобы ему хотелось, но сайт со слизеринской сантехникой сам себя не доделает и не сдаст. Монотонная работа его успокоила, и к приходу Рабастана Ойген практически оправился от неприятного разговора с Уолшем.

— Ты рано, — заметил Ойген, глянув на часы. — Ещё только половина восьмого. А это что? — спросил он, глядя на большой чёрный пакет, висящий на руке у Рабастана.

— Я принёс тебе костюм, — ответил тот. — И голубую рубашку — в белой ты ушёл. Глаженые.

— Ты его погладил? Но как? — недоумённо спросил Ойген.

— Зашёл в небольшой отель неподалёку, — ответил Рабастан. — Сказал, что моего брата пригласили на важную вечеринку, а костюм, к несчастью, мятый. И рубашка тоже. И нельзя ли у них погладить — и я заплачу, конечно. Милая леди на ресепшн была очень любезна и охотно разрешила мне воспользоваться их утюгом и гладильной доской всего за пару фунтов.

— О, — только и смог выговорить Ойген. — Бастет! Почему это не пришло в голову мне?!

— В твоей голове слишком много другого, — немедленно ответил ему Рабастан. — Мне куда легче, и, опять же, лекарства у меня просто отличные.

— Конечно, легче, — фыркнул Ойген. — Гениям всё просто.

— Полагаешь, моя гениальность лежит в сфере глажки? Или разыскивания недостающих утюгов? — осведомился Рабастан. — А что за ролик для Уолша?

— Ролик, да, — Ойген забрал у него пакет. — Я не знаю толком: Уолш сказал, что хочет сделать подарок внучке. У них в марте соревнования. Придёт и сам расскажет.

— Я бы попробовал, пожалуй, — проговорил Рабастан задумчиво. — Не знаю, правда, сколько это может стоить.

— Скажи Уолшу, мол, я верю, что вы меня не обидите, — улыбнулся Ойген.

— Так он не обидит, — усмехнулся Рабастан. — Он просто проявит похвальную бережливость.

Они рассмеялись, и Ойген ушёл переодеваться. К сожалению, зеркала там не было, но, в целом, Ойген представлял, как выглядит. Он поколебался, надевать ли свитер под пиджак, и решил надеть — а там, на месте, снять и сунуть его в рюкзак. Ему предстояло идти пешком, наверное, минут двадцать, и мёрзнуть вовсе не хотелось. Вот только простудиться ему сейчас и не хватает.

— Не представляю, когда я вернусь, — сказал Ойген, выходя к уже устроившемуся на его месте Рабастану.

— Позвони, если заблудишься, — невинно предложил Рабастан. — И вот, возьми — на всякий случай, — он протянул ему жёлтый липкий стикер. — Здесь адрес и схема, как от кафе дойти до дома. Заблудишься — звони.

— Непременно, — засмеялся Ойген, пряча стикер во внутренний карман куртки. — Надо было карту в интернете отыскать и распечатать! — воскликнул он с досадой, хлопнув себя по лбу.

Они попрощались, и Ойген ушёл. Настроение у него было совершенно не праздничное — и даже лежащее в рюкзаке печенье в виде оленей и мешочек с яркими разноцветными шоколадками, купленный специально для этого вечера, его не слишком улучшали. Сейчас Ойгену больше всего хотелось посидеть где-нибудь в тишине — просто побыть наедине с собою и подумать. Обо всём — и, например, о том, как он опять чуть было не упал за грань. Она была так близко, что он до сих пор её почти что ощущал — так же, как и словно затаившийся в загривке холодок, готовый в любой миг расползтись по телу.

Паб, в котором проходила вечеринка, был ярко освещён, а у входа посетителей встречал большой сплетённый из ивняка олень с красной лампочкой там, где должен быть нос и весело перемеривающей огоньками гирляндой на роскошных рогах. Зал оказался почти полон — и Ойген, к некоторому своему удивлению, обнаружил, что знает, конечно же, не половину, но уж четверть-то присутствующих точно. На одном из столов возле входа стояла небольшая украшенная к празднику ёлка, возле которой располагалось большое деревянное ведро, почти доверху наполненное разными сладостями и маленькими разноцветными пакетиками, о содержимом которых можно было вполне догадаться.

Каким образом сидящий почти в центре зала Лукас углядел его, Ойген не представлял, однако тот увидел и, перекрывая голосом стоящий в зале гул, прокричал:

— Всё, что принёс, ссыпай туда! И давай к нам!

Ойген помахал ему и, сложив в ведро шоколадки и печенье, двинулся в сторону Лукаса, попутно здороваясь со всеми, кого узнавал в лицо хотя бы смутно, и желая счастливого Рождества вообще всем — так что путь в пару десятков шагов занял у него минут, наверное, десять. Половина присутствующих щеголяла красными колпаками, опушёнными белым синтетическим мехом или обручам с оленьими рожками, другие намотали на шею мишуру, а то и непонятно от чего запитанные электрогирлянды, переливающиеся всеми цветами радуги — и все, кажется, были уже более или менее навеселе. А может, просто здесь витал тот пьяный дух, что появляется во всех больших весёлых сборищах…

— Ну, с Рождеством! — провозгласил Лукас, торжественно салютуя ему большой и уже полупустой кружкой янтарно-прозрачного пива. — Садись. Знакомься. Что ты пьёшь?

— Сначала я ем, — улыбнулся ему Ойген. — Ну, если, конечно, цель — не напоить меня, а пообщаться.

— Еды нет, а закуска вон там, — Лукас махнул рукой куда-то в сторону противоположной от двери стены. — Если осталась. Но должна… наверное. Там была гора укрытых свинок. А чего без брата?

— Ну, кто-то же должен за меня работать, — Ойген подмигнул ему и начал пробираться дальше, в сторону стоящего у самой стены стола, на котором виднелись полупустые блюда с тем, что ещё не успели доесть.