Изгои (джен)

Зарплата Ойгена почти закончилась в тот же день, когда он получил её: стоило ему отложить четыреста пятьдесят фунтов за остаток месяца и ещё девятьсот — за следующий, и отложить обязательные двадцать процентов на налоги, как у него осталось чуть больше тридцати фунтов. И это было чрезвычайно странное ощущение: держать деньги в руках и понимать, что их, на самом деле, уже нет.

— Ты так на них смотришь, словно в первый раз трансфигурировал и ждёшь, что они вот-вот разбегутся тараканами, — сказал подошедший Рабастан.

— В некотором роде так и будет, — сказал Ойген, отводя взгляд от четырёх совсем неравноценных кучек разноцветных купюр. — На самом деле, уже разбежались. То, что ты здесь видишь, практически потрачено. У меня останется тридцатка с мелочью. Впрочем, я надеюсь на выплату за поддержку сайта… но ощущение всё равно на редкость странное. Вроде деньги есть, но, в то же время, нет. Магия практически.

— Скорее, философия, — Рабастан присел на подлокотник дивана. — Ты в юности не увлекался?

— Нет, — Ойген огляделся. — Я же балбес — тут Северус был прав. Надо завести конверты. Или папки. Один — для денег за квартиру, а остальные — на расходы… налоговую часть я буду класть на счёт. Чтобы поменьше соблазняла.

— У меня останется, пожалуй, фунтов триста даже если всё купить и сходить к доктору Куперу, — сказал Рабастан. — Я думаю, мы проживём с тобой.

— На триста фунтов? Ещё как! — Ойген очень обрадовался. — Это семьдесят пять фунтов в неделю. Тебе даже не придётся ездить в музеи зайцем! И на нормальную еду. Живём, — он потёр руки и сказал довольно: — Ну надо же! Сколько пользы от тебя!

— Не говори, — засмеялся Рабастан. — На самом деле, ты забыл про интернет. Так что останется несколько меньше. Хотя я надеюсь в обозримом будущем закончить ролик.

— Забыл, — признался Ойген. — Роутер у нас есть свой — это будет не так дорого, как в прошлый раз. А ролик — это будет очень кстати, — покивал он — и пошёл искать тот договор на интернет, что заключал ещё у Мэри.

Подключение интернета и вправду обошлось им не так уж дорого — правда, пришлось подождать. Но Ойгену хватало интернета и в кафе, да и Рабастан ходил туда же, если ему было что-то нужно, благо, Уолш то ли не знал об этом, то ли просто закрывал глаза. В конце концов, ведь именно ему же Рабастан и делал ролик.

И хотя финансово наступивший февраль грозил стать для них весьма непростым месяцем, Ойген чувствовал себя прекрасно. Теперь по вторникам он танцевал, а по воскресеньям — днём, перед работой — как раз успевал на сквош, и ощущал себя куда более живым, чем прежде, пускай у него на следующий день и ныли мышцы. Рабастан слушал его рассказы, улыбался — но пока что и не думал присоединяться. Впрочем, Ойген не особенно настаивал: в конце концов, Рабастан вовсе не обязан был любить то же, что и он.

А он действительно, похоже, заново влюбился в танцы — в те, что прежде знал — и с огромным удовольствием учился новым. Ему и работать теперь было легче, и он больше успевал — словно в танцевальном зале он не тратил силы, а напротив, заряжался ими.

— Если б я тебя не знал, — заметил как-то утром Рабастан, — и не спал с тобой в одной постели, я бы решил, что у тебя роман, и ты влюбился. И сейчас вернулся со свидания.

— Влюбился, — согласился Ойген. — В жизнь. В танец. Вообще во всё. Асти, жить же здорово! — воскликнул он, заваривая чай. — У нас нормальная квартира, в ней — человеческая мебель, а не эти деревяшки из опилок, у нас отличная работа… а ты расстроен чем-то? — спросил он, наконец, внимательнее посмотрев на Рабастана.

— Скорее, озадачен, — признался Рабастан, вертя в руках уже не нужный после завтрака нож. — Ты понимаешь… тут такая странность, — он поморщился. — Мне кажется, что меня кто-то преследует. Даже в окна смотрит, когда я один. Я сначала думал, это... — он замолчал, явно подыскивая наименее неприятное из возможных определений, но остановился на более чем нейтральном: — это нервы, но… но я не могу отделаться от этого ощущения. И оно не постоянное, и я не заметил никаких закономерностей — как было бы, если бы это была навязчивая идея. Просто в какой-то момент я ощущаю на себе чужое внимание. Не знаю, как иначе это описать — но ты ведь знаешь это чувство.

— Знаю, — Ойген ещё при первых словах Рабастана перестал улыбаться, а теперь нахмурился.

— Как я уже сказал, я попытался отыскать закономерности, — продолжил Рабастан.

— И не нашёл, — напряжённо кивнул Ойген.

— На самом деле, не совсем, — Рабастан поморщился. — Скорее… я не знаю, можно ли считать это закономерностью. Я стал каждый раз, когда ловил себя на этом ощущении, записывать. И вот сейчас уже могу сказать, что, кажется, обычно это происходит вечером. И не всегда, как я сначала думал, в одиночестве — порой, когда мы с тобой ходим по магазину, я просто чувствую, как чей-то взгляд мне упирается между лопаток. И Ойген, я аккуратно пью все лекарства, понимаешь?

— Мы же вместе живём, — уверенно кивнул ему Ойген, и добавил задумчиво: — Закономерности — хорошо. Можно попробовать выследить этого… кого-то.

Если это вообще в их силах, мрачно думал он. Потому что первым, о ком он подумал, был тот ублюдок, который посмел сделать с Нарциссой то, что посмел. И сейчас, лишившись игрушки, он должен был быть в ярости — и, видимо, искать виновных. Что не должно быть сложно такому не обязательно даже менталисту — просто опытному волшебнику.

Если это он — или она — им нечего ему противопоставить. Они его даже не заметят, пройди он в двух дюймах — просто не увидят, если он захочет. И это… обнадёживало, вдруг осознал Ойген. Потому что если это в самом деле был тот самый человек — он бы уже отомстил. Наверное. Конечно, он, возможно, выжидает какой-нибудь удобный момент — хотя зачем? Их никто искать не будет — нет, конечно, тот же Уолш заявит в полицию, но вряд ли те будут в своих поисках настойчивы. Если уж обычные люди пропадают — и с концами, кого будет волновать исчезновение двух уголовников? Хотя... если вспомнить, что их контакты всё же отслеживают, и в истории с детективом Блэком всё вышло очень гладко, не испортит ли это кому-то годовую статистику? И не придётся ли особой комиссии Визенгамота отменить перерыв на обед?

И всё же этот вариант совсем уж не учитывать было нельзя. Но как подстраховаться, Ойген не представлял. Любой волшебник без малейшего труда справится с любыми двумя магглами: даже если у них будет пистолет, они просто не увидят своего противника.

Об этом Ойген Рабастану и сказал — и тот ответил на удивление спокойно:

— Я об этом тоже думал. Но… не знаю. У меня не сходится. Зачем так сложно?

— Что «сложно»? — спросил Ойген.

— Следить вот так. Зачем? Мы магглы, на доме нет защиты: хоть все стены сделай прозрачными да наблюдай. И у меня не будет ощущения, что кто-то смотрит именно в окно. Это нелогично.

— Мне кажется, у этого человека вообще серьёзные проблемы с логикой, — хмыкнул Рабастан. — Он сумасшедший. Или мстит, возможно… или эксперименты ставит. Я бы не надеялся на логику.

— Ты просто плохо знаешь сумасшедших, — возразил с усмешкой Рабастан. — Поверь на слово — они бывают очень разумны и логичны. И потом, — продолжил он, всё так же крутя нож, — если ты прав, мы всё равно ничего не сможем сделать. Так что этот вариант рассматривать бессмысленно. А если нет?

— А кто это ещё может быть? — даже удивился Ойген — и Рабастан вдруг рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, кому я вообще нужен?

Ойген смутился и даже покраснел, и тоже рассмеялся:

— Ну… извини. Но ведь действительно, кому?

— На самом деле, я согласен, — посерьёзнел Рабастан. — Не знаю! У меня врагов полно, конечно, но, опять же, все волшебники. И если кто-то хочет отомстить — зачем следить? Пришёл, убил, ушёл. И всё. И не найдут, и не узнают… да и вряд ли кто-то настолько в курсе всех наших закрытых «подробностей». А остальные… кто будет думать, что авроры станут по-настоящему что-то искать?

— Думаешь?

— Поставь себя на его место, — Рабастан пожал плечами. — Думаешь, он поверит в то, что кто-то вообще в Аврорате… Ты бы стал искать убийцу Лестрейнджа? Вот и они не будут. Логика сумасшедших путешествует своими странными путями. Если его ведёт жажда мести, вряд ли он задумывается о ценности нашего опыта для волшебного мира.

— Думаешь, действительно мститель? — недоумённо спросил Ойген.

— Знал бы — не так мучился, — ответил Рабастан. — Но, может быть, это какой-то безумный маггл. И тогда мы можем его всё же выследить. Не сразу, может быть, но попытаться стоит.

— Давай попробуем, — охотно согласился Ойген. — Ты говорил, что ловил это ощущение, когда мы с тобою были в магазине? — Рабастан кивнул. — Когда почувствуешь что-то подобное в следующий раз — дай знать. Но как-нибудь… не явно. Вдруг нас подслушивают. И я попробую понезаметней осмотреться.

— Давай попробуем, — ответил Рабастан, заметно успокоившись. — Возможно, я излишне нервничаю, и мне это кажется.

— Я даже не знаю, какой вариант мне нравится больше, — засмеялся Ойген. — Или меньше… — они оба рассмеялись, и разговор перекинулся на какие-то хозяйственные дела.

А восьмого февраля, в пятницу, с Ойгеном довольно неожиданно связался Кормак Дойл, зять Уолша и по совместительству владелец магазина игрушек.

— Рождество кончилось, и я тут прилично обновил ассортимент к грядущим праздником, — гудел он в трубку. — Да и вообще, мне бы хотелось подновить сам сайт, и каталог организовать немного иначе… как вам эта мысль, а? — Ойген был готов поклясться, что тот ему подмигивает.

— Отличная, — с таким же энтузиазмом отозвался Ойген.

— Тогда я жду вас… завтра сможете?

— Да хоть сейчас, — было только десять утра, и впереди у Ойгена было целых шесть ничем не занятых часов. Верней, не занятых работой в кафе.

— Тогда я жду вас! — Дойл обрадовался, и через час они уже сидели в его кабинете, обсуждая правки… и договор на поддержку сайта. Которым, Ойген знал, ему будет заниматься приятно.

А если Рабастан ещё и нарисует… что-нибудь — ту же едущую в нижней части сайта машинку, или поезд… но об этом он решил сначала спросить у него, и уже потом предлагать Дойлу что-то подобное. В конце концов, сейчас, прежде всего, Рабастану следовало закончить ролик для внучки Уолша.

— В принципе, это возможно, — сказал Рабастан. — Но не сейчас. Это всё же требует времени… тебе очень срочно?

— Вообще не срочно, — заверил его Ойген. — На самом деле, это можно будет сделать в любой момент, когда у тебя будет время. Стоить это будет не так дорого — это всё же просто вставка — и…

— Я сделаю, — пообещал Рабастан.

Ролик для Уолша, видимо, требовал немало времени, и Рабастан работал очень много — стараясь, впрочем, каждый день хотя бы час гулять. И как-то, когда за окном лил дождь, и Ойген собирался на работу, ворча, что это же бесчеловечно — выгонять кого-нибудь в подобную погоду за порог — сказал:

— Давай, я провожу тебя. И прогуляюсь заодно.

— Ты маньяк, — ответил ему Ойген. — Серьёзно. Я даже не могу представить, что бы могло меня заставить туда выйти добровольно.

— О, ты знаешь, — вдруг засмеялся Рабастан.

— Нет! — Ойген помотал головой.

— Конечно, знаешь. Доктор Купер, — сообщил он, как-то выжидающе на него глядя.

— Ты идёшь к нему? — уточнил Ойген.

— Нет, не иду, — Рабастан пошёл за свитером. — Он мне велел гулять хотя бы час в день — и это в плохую погоду. Но лучше два. А при хорошей не просто лучше, а практически обязательно. И я гуляю, — он вернулся, натягивая толстый свитер. — Потому что его советы неплохо работают. Я не знаю, что произойдёт, если я перестану им следовать — может быть, уже и ничего. Но я не желаю проверять. Ты бы стал?

— Нет, — ответил Ойген. — Не знаю. Вообще, нет — но в подобную погоду… но ты прав, — оборвал он сам себя. — Я много где читал и слышал, что прогулки очень помогают успокоиться, ну и вообще полезны.

— И я уже привык, — Рабастан наклонился зашнуровать ботинки. — На самом деле, делать что-то ежедневно намного легче, чем делать это почти каждый день. Я даже думал завести собаку… позже, — сказал он сразу успокаивающе. — Когда начну работать постоянно. Конечно, если ты не будешь против.

— Нет, — Ойген даже удивился. — Почему я должен? Это же твоя собака будет. Хотя лично я бы ни за что не сделал ничего, что бы заставило меня без крайней необходимости идти туда, — он забавно передёрнул плечами и, надев куртку, взял свой зонт.

— Обещаю — это будет не твоя забота, — Рабастан последовал его примеру, и они ушли в февральский дождь.