Изгои (джен)

Ойген уже второй раз набирал номер Энн, но не сумел дозвониться, и, лишь в очередной раз услышав длинные отрывистые гудки, вспомнил, что ещё накануне Энн говорила о том, что то ли сегодня, то ли завтра сажает родителей на самолёт: те собирались в Пекин, к родне. Вроде бы, в ближайшую пятницу у них поминали усопших… да, точно, в пятницу после зимнего солнцестояния. Как-то она называла это… Цин… Цин… нет, дальше он не помнил, кажется, что-то про свет. Зато помнил, что они, поминая ушедших, сжигают бумажные деньги на их могилах. Красивый ритуал…

И так как Энн не летела вместе со всей остальной семьёй, сегодня она исполняла дочерний долг. Счастливица… Ойген остро и мучительно завидовал ей: он бы дорого дал за то, чтобы исполнить свой собственный! И тоже, не задумавшись, пожертвовал бы любой работой. Но нет… этого в его жизни больше никогда уже не будет. А ведь он ни разу с той поры, как превратился в маггла, не поминал родителей. Да и Рабастан, наверное, тоже — но они ни разу с ним об этом не говорили.

Впрочем, вот прямо сейчас было не время думать о таких вещах — на это будет завтра. Мёртвые никуда не торопятся, в отличие от живых. И Ойген, полистав записную книжку, набрал номер Джозефа и, к своему облегчению, дозвонился — но понял по громким голосам, слышавшимся на заднем плане, что Джозеф, видимо, тоже участвует в семейном собрании. Впрочем, тот, кажется запершись в ванной (от чего его голос казался немного гулким) Ойгена внимательно выслушал и пообещал, что сядет за ноутбук, как только сможет найти в доме угол, где сможет посидеть в тишине — но по голосу было слышно, что он загрустил. И тогда Ойген лукаво сказал:

— Ну что? Я думаю, заодно пора решить, что мы будем врать клиенту.

— Врать? — переспросил Джозеф — и Ойген с внезапной теплотой подумал, что и он, и Энн — на удивление хорошие и правильные ребята. И что он сам совершенно точно не был таким в их возрасте.

— Ну, раз мы не можем позволить себе вопиющую откровенность — значит, придётся врать, — весело заявил Ойген. — А что именно — решим, думаю, в понедельник. Сможешь быть?

Они договорились что Джозеф заедет с утра — и, хотя Ойген всё ещё не оставлял надежды дозвониться до Энн, это его успокоило, и он, оставив Джозефа на растерзанье его семье, решил сделать то, что зависело от него самого. Как бы это ни казалось ему непросто, нужно было заняться правкам, о которых они час назад говорили с Россом. И заняться ими вдвоём с Рабастаном. И Ойген, глядя в блокнот, благословлял свою предусмотрительность, потому что половину пунктов успела вылететь у него из головы.

— Я понял, — наконец, произнёс Рабастан — и его голос был настолько ровен, что Ойгену вновь стало тревожно и неуютно.

На сей раз они сидели перед монитором вдвоём — и Ойген видел, как на лице Рабастана отражались почти физические мучения, когда тот, подчиняясь требованиям и пожеланьям Росса, кромсал свою работу, делая телефон крупнее и добавляя рекламный блок. Десятки мелких правок складывались в какую-то бесконечную пытку — и когда Рабастан упрямо хмурился и поджимал губы, Ойген понимал, что тот с заметным трудом сдерживается, чтобы не начать капризничать — и даже, может, не взорваться и не послать всё это к Мордреду. Ойген его понимал: хуже нет, чем уродовать собственную работу. Но деваться было некуда…

И когда Рабастан после очередного замечания вдруг обернулся и сказал:

— Ты знаешь, кажется, мне после всего понадобятся полепить равиоли. Много равиоли. Потому что таблеток у меня сейчас нет, — Ойген чуть не задохнулся от острого сочувствия. Однако спросил вполне спокойно:

— Равиоли? Почему бы нет… Я видел: замороженная вишня, например, совсем недорогая.

— Вишня красная, — ответил тот задумчиво и одобрительно кивнул, и Ойген снова улыбнулся. Ну, не так всё, видимо, и плохо, раз он всё же шутит.

— Может, сходим завтра на пасхальную службу? — предложил вдруг Рабастан. — Завтра я весь день свободен: все гуляют со своими собаками сами. Бенсон, наверное, будет просто в восторге…

Ойген лишь на миг задумался — и, махнув на всё рукой, согласился. В конце концов, им нужна пауза — и потом, всё равно завтра Энн и Джозефа вряд ли будут доступны. Да и кто работает по праздникам?

С Рабастаном они провозились аж до четырёх часов — и Ойген понял, что уже опаздывает… да нет — опоздал, когда Рабастан в начале пятого сам спросил:

— У тебя выходной сегодня?

— Нет, — охнул Ойген — и, кое-как собравшись, побежал — и всё равно, конечно, опоздал едва ли не на полчаса.

И с изумлением увидел за стойкой Гаррета Дж. Кея — того самого сурового и неприветливого мужчину, что сменял его обычно по средам и пятницам.

— О. Привет, — удивлённо сказал Ойген. — Извини, что опоздал… а ты здесь что вдруг сегодня?

— Смену взял дополнительную, — сказал тот, вставая и записывая в журнале время. — Ты опоздал на полчаса.

— Почти. Да, — Ойген сокрушённо повторил: — Прости!

— Я записал, — Кей недружелюбно ткнул пальцем в страницу, и, прихрамывая на больную ногу, ушёл.

Никогда Ойген ему не нравился, с некоторой грустью подумал тот — но, впрочем, ему было не до настроения сменщика: слишком многое ещё предстояло сделать. Тем более, что завтрашний день у них, похоже, выпадал вовсе… и до Энн он так и не дозвонился. Правда, она прислала извиняющуюся смс — но сути дела это не меняло. Ладно… может, так даже лучше. Отдохнут…

В этот раз они неожиданно оба проспали, и слегка опоздали к самому началу утренней литургии, так что тихо вошли и присели с краю на последней скамье. Зато гимны они воодушевлённо пели вместе со всеми — и Ойген с удивлением обнаружил, что прекрасно помнит слова. Surrexit, surrexit Dominus vere… Воскрес, воскрес из мёртвых Господь... Он никогда не задумывался об этом, но, может быть, именно это и было тем, чего никогда не мог понять тёмный Лорд — смысл искупительной жертвы и воскресения… Было в этом что-то такое, отзывавшееся внутри, но Ойген не мог дать этому чувству имя. А после службы, когда они вышли из церкви и стояли, дыша тёплым влажным воздухом, он предложил:

— Асти, пойдём, пройдёмся? Погуляем… до реки дойдём.

И они пошли — и потом долго стояли на набережной, глядя на воду, и бродили вдоль неё, болтая ни о чём — а по пути домой Рабастан сказал:

— Сказать по правде, я подумал про равиоли, едва взялся за ваш дизайн. Ты давно заглядывал в наш морозильник?

— Нет, — ответил Ойген, всё ещё немного взбудораженный торжественной радостью светлого праздника и едва завершившейся службы. — Вернее, да. Давно. А что там?

— Вишня, — улыбнулся Рабастан. — И бараний фарш.

— Фарш? — весьма удивился Ойген. — Когда ты успел? И дорого же?

— Дорого, — Рабастан не стал с ним спорить. — Но куда дешевле новой порции лекарств — или сыра.

— Значит, лепим равиоли, — Ойген улыбнулся. — Выспимся — и лепим… ох. Вернее, — он немного виновато поглядел на Рабастана, — высплюсь. Может быть, ты днём поспишь?

— Возможно, — согласился Рабастан.

Домой они вернулись к обеду, и Ойген вновь удивился тому, какое сегодня царило оживление в их сонном обычно квартале. По улице прогуливались мамы с колясками, и соседка со второго этажа улыбнулась им, в окне дома напротив меланхолично сидела и грызла яблоко кудрявая школьница, и, судя по выражению её лица, мать, кажется, снова читала ей лекцию, пока та мечтательно смотрела на облака. А уже на крыльце они неожиданно столкнулись с парой пожилых джентльменов, выводивших своего норвичского терьера на поводке — и те, поздоровавшись, пожелали им приятного и спокойного воскресенья, и так понимающе посмотрели, что Ойген, проводив их недоумённым взглядом, спросил:

— Асти, почему у меня ощущение, что я что-то не понимаю?

И Рабастан рассмеялся так весело, что Ойген, одарив его чрезвычайно подозрительным взглядом, попросил:

— Не мог бы ты объяснить.

— Ойген, ты никогда не задумывался, — Рабастан продолжал веселиться — возможно, просто от усталости и накопившегося напряжения, — что у них же точно такая же квартира, как у нас? Та же самая планировка.

— И что? — не дождавшись объяснения, спросил Ойген. Была уже половина одиннадцатого, и Ойген боролся с иррациональным желанием не лечь подремать, а вместо этого выпить чая. С чем-нибудь съедобным вроде сэндвича с овощами и сыром.

— Ну как что, — Рабастан скинул ботинки и, поставив их у стенки, выпрямился и, смеясь, поглядел на Ойгена. — Две комнаты и одна спальня. И полагаю, их кровать стоит аккурат над нашей. Одна.

— Ты… не-ет! — Ойген тоже засмеялся и замотал головой. — Асти, да ну нет же! Нет, ну нет! Не может быть!

— Что именно тебя так смутило? — Рабастан пытался говорить с невозмутимым выражением на лице, но ему не удавалось, и он то и дело начинал смеяться. — Да, мы с тобою спим на одной кровати.

— И они… что мы… Фу! — Ойген даже руками на него замах, и они оба расхохотались. — Идём перекусим, а?

— Не откажусь, — Рабастан ушёл мыть руки в ванную, а Ойген, воспользовавшись ровно для того же раковиной на кухне, налил воды в чайник и поставил его на плиту. И когда Рабастан вошёл на кухню, всё ещё шокировано возразил:

— Но мы же... братья.

— А фамилии у нас разные, — заметил Рабастан, открыв холодильник.

— Асти! — возмутился Ойген, доставая хлеб. — Как же тебе не стыдно? Что бы отец Ансельм сказал про… инцест!

— Для этого нам сперва нужно было бы исповедаться, — разумно возразил Рабастан, кладя на стол сыр и блюдце с половинкой помидора.

— Ну фу же! — театрально воскликнул Ойген, передёргивая плечами. — Знать ничего не хочу о таких!

— Тогда тебе следует завести девушку, — назидательно произнёс Рабастан, начиная очень тонко нарезать полпомидора острым ножом.

— У меня есть Энн! — парировал Ойген, занимаясь хлебом. — Она моя неофициальная невеста.

— Тогда у тебя завёлся вполне неофициальный соперник, — усмехнулся Рабастан. — И, похоже, ты не готов их благословить.

— Ну, — пожал плечами Ойген, — он ей должен нравиться. А не мне.

Честно сказать, обладатель «яшмовых глаз» красавчик Филл не произвёл на него достойного впечатления.

— Тут ему явно повезло, — хмыкнул Рабастан. — Потому что тебе он не нравится.

— Я отлично таких знаю, — фыркнул Ойген, дёрнув плечом. — Энн хорошая, а он ей просто голову задурит. Пижон. И этот его мотоцикл…

— Я читал, у мотоциклистов высокая смертность, — заметил Рабастан. — Магглы пока не придумали костерост. Впрочем, ты мог бы не дожидаться случая, и просто его сам побить. Превентивно. Исключительно в воспитательных целях.

— Это будет, скорее, варварством, — вздохнул Ойген. — А главное — ни капли не поможет. Только хуже сделает… уж я-то знаю. Да Бастет с ним — не порти настроение, — он решительно придвинул к себе сыр и занялся его нарезкой.

Пить чай и есть сэндвичи с сыром и помидорами они пошли в гостиную, и Рабастан нашёл по телевизору на удивление красивый фильм о дельфинах — и когда они уселись, вдруг спросил:

— Ты знал, что дельфины, как и люди, занимаются сексом для удовольствия?

— Нет, — ответил Ойген. — Как-то не случилось отрыть для себя такого… хотя вот русалки же, наверно, занимаются тем же?

— Я думаю, в них от человека всё же больше, чем от животного, — возразил ему Рабастан. — Наверное. В русалках, я имею в виду. Там вишня давно разморозилась. И фарш. Я уже лук добавил.

И они отправились медленно и вдумчиво лепить равиоли, а когда начинка закончилась, перешли и на простую пасту, нарезая её длинными и тонкими полосками, попутно изобретя для сушки сложную систему из верёвочек, натянутых между шкафами.

Сушиться её оставили до следующего утра — и, конечно же, о ней позабыли, и когда наутро появились Энн и Джордж, они аж замерли, едва переступив порог кухни.

А потом, смеясь, помогали собирать плоды их кулинарных трудов в кастрюлю — и лишь после этого уселись, наконец, за обсуждение.

— У нас есть день, чтобы что-то доделать, — напряженно заявил Ойген. — Даже полтора: встреча у нас завтра в три.

— Мы не успеем, — сказал Джозеф с мрачной безапелляционностью. — Да мне половина данных приходит непонятно какая! И мы только-только согласовали дизайн. Я всё выходные просидел, приводя их в приличный вид, но…

— Но нам же и не нужен готовый сайт, — заметила Энн. — Наверняка его ещё сто раз переделывать. Может, сделаем хоть что-то дружелюбное человеку? И скажем, что, мол, вот, примерно так. Нет?

Они помолчали, глядя друг на друга, и Ойген кожей ощутил, как в воздухе разлилось уныние.

— А что, — вдруг предложил осенённый неожиданной идеей Ойген, — можно взять какой-нибудь готовый поисковый шаблон — мой — и… вот открой, — попросил он Джозефа и, сам взяв его ноут, легко нашёл страницу. — Вот если в этот угол влепить логотип, сюда — машинку, а сюда телефоны?

— А вот эту колонку просто зальём цветом и напишем там, мол, в разработке, — подхватила Энн. — Это же первое приближение. Выйдет вполне похоже, в духе картин Мондриана. Ну знаешь, такие с цветными прямоугольниками.

— А товары? — спросил Джозеф, пока не разделявший их неожиданного оптимизма. — У меня вот только и есть какая-то тестовая номенклатура по шинам.

— Много? — деловито спросил Ойген.

— Вместе с дисками три сотни позиций, — он открыл интерфейс базы данных. — Тут всё просто: нажимаешь вот сюда — и всё загружается. Видите — вот коды, вот даты, а вот остатки.

— Джозеф, друг мой, — вкрадчиво проговорил Ойген, — а Россу ты вот так показать сможешь?

— Только на своём ноутбуке — если нам там дадут интернет, — Джозеф, кажется, отнюдь не проникся его энтузиазмом.

— Дадут, — пообещал Ойген. — Конечно же, дадут… а мы тогда сейчас с Энн сядем и сделаем простую страничку с картинками. Да? — он поглядел на неё, и она кивнула. — Скинь дай нам десяток каких-нибудь шин, — попросил он Джозефа, — мы их вручную сюда повесим и будет почти как на самом деле.

— Но так не делают! — воскликнул Джозеф, и Ойген кивнул:

— Не делают. Вот только Росс это вряд ли знает.