Изгои (джен)

— Иди сюда, — позвал Рабастан, едва ещё сонный Ойген вышел, наконец, из спальни. Утро выдалось тёплым и солнечным, и на улице звенели голоса прохожих, которые, кажется, в конце концов его и разбудили — впрочем, было уже почти десять, и пора было вставать. Остаток вторника и среда прошли почти мимо Ойгена. Они втроём решили, что заслужили немного отдыха, и даже вчера в кафе Ойген ничего толком не делал, разве что новости лениво полистал, немного погонял по сайту Бассо корзинку с яйцами, а потом посмотрел сохранённую кем-то на жёстком диске пиратскую «Мумию». Фильм его знатно повеселил, и он подумал о том, что такая вот книга мёртвых наверняка могла бы стоять где-нибудь на полке у Маркуса.

— М-м? — Ойген остановился и, подчёркнуто шаркая ногами, подошёл к Рабастану.

— Ну, смотри, — тот откинулся на спинку стула, приглашая Ойгена заглянуть в экран и развернул окно…

— Ты сделал! — Ойген проснулся вмиг. — Мерлин, Асти, ты его сделал!

— Ну как, это вам подойдёт? — явно довольный собой, спросил Рабастан.

— А-а-а… А где же тут красненький? — весело уточнил Ойген, придвигая себе стул и разглядывая… логотип своей, да, своей, студии. На белом фоне бежали тонкие серые и голубые линии, складывающиеся в узор микросхемы, а по центру аккуратно, будто в заголовке эссе пером и тушью, было выведено название. Буквы были массивные, но, в то же время, не выглядели уж слишком чопорными, скорее, наоборот, навевая мысль о дружеской переписке. А прямо посередине слова, между двумя половинками «Lim» и «bus», Рабастан, словно на уроке трансфигурации, превратил букву «е» в аппетитную половинку зелёного лайма… увенчанного золотистым нимбом.

— Красный — в телефонной будке на улице через два дома от нас, — фыркнул весело Рабастан. — Так что мне скажет достопочтенный заказчик?

— Это, — Ойген провёл по экрану пальцами и, развернувшись, закивал, сияя, — это… Асти, это же идеально. Правда! Я сегодня… нет — уже на завтра позову Энн с Джозефом — и мы… нет — ты устроишь нам всем презентацию!

— Помилуй, — Рабастан даже руки поднял. — Мне, пожалуй, нравится, что вышло — но избавь меня от… всего этого.

— Но ведь ты же представлял свои картины прежде!

— Да, — кивнул Рабастан. — Обычно это происходило эффектной материализацией картины перед зрителями. В данном случае, я полагаю, можно будет просто монитор включить.

— Давай! — с энтузиазмом воскликнул Ойген. — Асти, это же… это же наш логотип, понимаешь!

— Я рад, что он приводит тебя в восторг, — улыбнулся Рабастан. — И я знал, что ты спросишь про красный.

— Я действительно думал, что ты нарисуешь красный автобус, полный зелёных лаймов! — трагически воскликнул Ойген. — А ты… ты — джозефист!

— Это философия, религия? — Рабасан хмыкнул. — Ну что же поделать, если из всех вас вкус достался одному Джозефу, — вздохнул Рабастан. — Но ты, если тебя это тревожит, можешь потом завести себе красную визитницу или целый портфель. Говорят, сейчас это в тренде, но их мода ставит меня в тупик.

— Ты разбил мою мечту вдребезги, — грустно опустил голову Ойген. — И самоуважение вместе с ней.

— Самомнение, — возразил Рабастан. — То, что я разбил, было самомнением, Ойген. И оно у тебя как те кружки, которые можно ронять на керамогранит в нашем с тобой излюбленном магазине.

— Ну… ладно, — Ойген тяжело вздохнул и, рассмеявшись, вновь коснулся экрана. — Он идеален. Правда!

— Я даже не знаю, как теперь воспринимать твои слова, — очень серьёзно сказал Рабастан. — После твоего заявления о «красненьком». Одобрение человека, который вообще может здесь вообразить красный цвет… — он покачал головой, а затем усмехнулся какой-то собственной мысли.

— Не здесь! — воскликнул, Ойген пытаясь защитить свою честь. — Я говорил про красный автобус!

— Ужасна даже сама мысль об этом! — патетически воскликнул Рабастан и заявил, вставая: — У меня сегодня вы-ход-ной. И мы с тобою сейчас завтракаем и идём гулять в какой-нибудь парк или сад. Сейчас всё уже зацветает, небеса чистые, светит солнце, а главное — там тепло, тепло совершенно бесплатно.

— В сад так в сад, — не стал спорить с ним Ойген. — Получим положенную нам мирозданием порцию солнышка и тепла.

Вообще-то у Ойгена была на сегодня работа, но… но ведь так тоже было уже невозможно. После той встречи с Россом он словно выдохнул, но никак не мог заново набрать полную грудь воздуха, и хотел просто спокойно дышать. Выйти на улицу, и дышать весной, которая действительно наступила. А он ведь уже неделю как даже на танцах не был! Да нет, больше — две!

Взбивая яйца для омлета, Ойген думал, что по пятницам танцевать начинают в полдень, и завтра можно будет сходить, хотя его спина не будет рада, что он позволил себе так надолго расслабиться… а ещё завтра пятое, и он получит зарплату.

— Асти, — сказал он, высыпая на сковородку лук, чтобы его подрумянить, — а ведь завтра зарплата, и я буду богат. Купим мяса? И цыплят?

— Давай не всё сразу, — улыбнулся Рабастан. — Начнём с цыплят — и овощей. И нужно семена купить и каких-нибудь удобрений.

— Какие ещё семена? — Ойген испуганно обернулся. — Асти?

— Мятлик, полевица, овсяница, райгас, — ответил тот чуть удивлённо. — Мы обещали привести в порядок сад. Я бы предложил посеять траву — но сначала убрать старую, конечно. И заняться шиповником — он уже зазеленел.

— Сад, — Ойген, честно говоря, про него забыл. И вообще понятия не имел, как всё это делается. — Асти, у вас же был сад? Там, дома? — осторожно спросил он, уже понимая, что сморозил какую-то глупость. Конечно же у Лестрейнджей в поместье был парк, которому многие вполне могли позавидовать. И яблочные сады…

— Не могу сказать, что много им занимался, и мои выходки с маминой клумбой можно вообще так назвать, но вообще-то у нас было достаточно эльфов, — признался ему Рабастан, — но я внимательно гуглил. Это не так сложно, как кажется: от нас никто не требует, скажем, возводить альпинарий. Избавимся от старой травы, взрыхлим землю, посеем новую. И будем её поливать. Ещё нужно шиповник обрезать — и, возможно, проредить новую поросль. А ещё постричь остролист. И всё.

— Чем рыхлить? — несколько озадаченно уточнил Ойген, и Рабастан, задумавшись на пару секунд, тоже спросил:

— Может быть, ты спросишь у своих друзей: вдруг кто-нибудь мог бы одолжить на пару дней лопату, грабли, садовые ножницы и какую-нибудь… м-м-м… рыхлилку? Я бы даже сам зашёл и забрал, а потом бы вернул. Нужно будет ещё перчатки купить... — Рабастан задумался.

— Я спрошу, — с сомнением ответил Ойген. — Но я не уверен… а хотя… спрошу, — пообещал он, вспомнив дом Мэшемов. Он там, конечно, последний раз был зимой — но видел их задний двор, и тот даже в декабре выглядел ухоженным и уютным. Возможно, они согласятся одолжить им всё, что нужно, на пару дней. Наверное, надо будет договориться на понедельник-вторник — нехорошо оставлять Рабастана со всем этим садовым предприятием одного.

Кенсингтонские сады, куда они отправились, ярко напомнили Ойгену импрессионистов, о которых ему рассказывал Рабастан, одного из тех двух, чьи фамилии он всё ещё путал. Помнил лишь, что один писал в основном людей, а другой — пятна. Впрочем, что ему особо запомнилось, так это что один из них на портрете был почти что он сам, причём в полосатой робе, и они с Рабастаном знатно посмеялись по этому поводу.⁽¹⁾

Ойген смотрел по сторонам и восхищался небрежным мазкам всех оттенков молодой зелени, которыми щедро поделился нежный английский апрель, и яркими пятнышками первоцветов. Народу было не так уж много, и это доставляло отдельное удовольствие.

— А давай посадим цветы? — предложил Ойген, когда они любовались поляной ярко-сиреневых незабудок.

— Какие именно? — уточнил Рабастан.

— Какие-нибудь, — неопределённо сказал Ойген. — Есть же такие, что цветут всё лето?

— Можно купить сразу газонную траву с маргаритками, — предложил Рабастан. — Ойген, у нас нет места для клумбы. Хотя можно купить ящики для окон.

— Ну уж нет, — решительно отказался Ойген. — Только ящиков нам и не хватает! Обойдусь маргаритками.

— Вообще, — проговорил Рабастан задумчиво, — я думаю, теперь вам следует вырастить лаймовое дерево. Я читал, что они начинают плодоносить чуть ли не на четвёртый год — а если привить, то даже и быстрее.

— Лаймовое дерево? — Ойген даже остановился. — Шутишь?

— Вовсе нет. Из косточки, — очень серьёзно ответил Рабастан. — А когда у вас будет свой офис, поставите его у окна на самое лучшее место. И вырастите ещё несколько. Будете потом угощать урожаем клиентов, или хотя бы хвастаться.

Ойген представив эту картину, издал сперва невнятный смешок, а потом расхохотался в голос. Рабастан же смотрел на него спокойно и невозмутимо, и лишь морщинки, разбежавшиеся от уголков глаз, выдавали его старание сдержать смех.

— Кстати об офисе, — отсмеявшись заметил Ойген. — У нас же офис есть! А ты его до сих пор не видел… о, это такое зрелище, хочешь, поедем сейчас и посмотрим? У меня даже ключи с собой… по-моему, — он перекинул рюкзак вперёд и, порывшись в нём, кивнул: — Да, здесь. Взял их вчера у Уолша. Там такие окна! Поедем? Только там… немного не прибрано.

— Слегка? — уточнил Рабастан. — Это как в классе Гербологии после пересадки мандрагор, или после взрыва на уроке по Зельям?

— Ну… пожалуй что да. Может, немного более слегка… совсем чуть-чуть.

— Что ж, веди в своё подземелье, вернее на свой чердак, — засмеялся Рабастан. — Всё равно я в субботу в прачечную собирался.

Впрочем, сперва они погуляли ещё немного, и Ойген написал смс Энн и Джозефу, предлагая им присоединиться к экскурсии, а заодно позвав собраться завтра с утра — но Энн ответила, что она сегодня слегка занята, и если её присутствие не остро необходимо… а вот Джозеф сказал что ему и идти никуда не придётся, так как всё утро торчит в кафе.

— У нас случилось что-то? — встревожился Ойген, уже позвонив — и ответ получил неожиданный абсолютно:

— Катаклизм. Слышал про вулкан Кракатау?

— Что? — Ойген даже остановился.

— Помнишь, снимали асфальт? — сообщил Джозеф. — Сегодня они меняли бордюры. С утра. Задели фонарь и перебили электрический кабель. И что-то у них ещё коротнуло там. Я даже не знаю, как они умудрились! — нервно добавил он. — Кого тут утром только ни было — службы нагнали все … Но уже почти всё починили, хотя я до сих пор поднимаю сервак. С питанием у нас там не всё, как выяснилось, в порядке. Но до тебя точно успею, — ехидно добавил он. — Так что придётся тебе работать, да.

— Да я разве против… а Уолш ещё там?

— Был недавно — всё ещё извергается, — Джозеф вздохнул и попросил без паузы: — Купи пожрать чего-нибудь, а? Мне даже задницу некогда было поднять!

— Куплю, конечно… что-то конкретное? — сочувственно спросил Ойген.

— Да всё равно уже, — страдальчески ответил Джозеф — и отключился.

Джозефу они купили в Теско пирог со свининой, разумно рассудив, что пашущему с самого утра человеку скверную пиццу приносить неприлично и оскорбительно. Микроволновка в кафе была — и они, подумав, взяли такой же пирог и себе, один на двоих. И прямо у входа столкнулись с Уолшем, уже не извергавшимся, а, скорее, слегка дымившим. Он, увидев Рабастана, слегка оживился:

— О. Отлично. Хоть что-то хорошее в этот проклятый адом день. Идём-ка, есть у меня разговор.

Ойгена он не позвал — и тот отправился искать Джозефа. Тот обнаружился в серверной и выглядел взмыленным и ужасно злым, и, едва увидев Ойгена, предупредил:

— Если ты мне сейчас скажешь, что у нас тоже проблемы…

— Мы купили тебе пирог со свининой как гуманитарную помощь, — примирительно сказал Ойген. — Разогреть? Ого, — заметил он, увидев длинные глубокие царапины поперёк тыльной стороны руки Джозефа. — Это ты виновников избивал?

— Это Руфус, — отмахнулся Джозеф.

— Руфус? — переспросил Ойген.

— Мой кот, — Джозеф улыбнулся.

— У тебя есть кот? — вот тут Ойген действительно изумился.

— Толстый белый неуклюжий засранец, — Джозеф, смягчившись, вздохнул. — Как-нибудь заедешь — познакомлю. Вот, были у ветеринара, — кивнул он на руку. — Ты сказал «пирог»?

— Да, — почему-то в образ Джозефа кот никак у Ойгена не вписывался.

— Всё, перерыв, — Джозеф решительно встал и добавил мстительно: — Надеюсь, этих уродов оштрафуют тысяч так на двести, или заставят этот провод зубами грызть!

Они отправились в комнату отдыха, и, когда Джозеф уже доедал пирог — управившись с ним за рекордные минуты — там появился очень довольный Рабастан. Так что они вскрыли второй пирог и поделились им с Джозефом — правда, совсем небольшим куском. А потом отправились на второй этаж. Хотя на улице было тепло, здесь было стыло и влажно: здание не успело ещё прогреться, и дышало туманной лондонскую зимой. Сперва они пробирались знакомой тропой, и Рабастан с восхищением смотрел на голые потолки и окна, словно видя что-то своё, вместо переживших войну руин.

Когда они добрались до двери их номинального офиса, и Ойген её отпирал, то поймал себя на восхитительном ощущении хозяина, приглашающего в дом дорогих гостей. Хотя, конечно, никаким хозяином он тут не был — так, арендатором, и не больше.

— Думаю, — сказал он, когда они втроём вошли в захламлённую, но радующую крохами отопления комнату, — сейчас уже достаточно тепло, чтобы привести здесь всё в порядок.

— Надо будет выбрать день, собраться — и, я думаю, мы быстро справимся, — отряхивая выпачканный рукав, проговорил Джозеф, пока Рабастан с тем же любопытством оглядывался по сторонам. Потом он, аккуратно ступая по пыльному и грязному полу, подошёл к громоздящимся свёрткам:

— Вы знаете, что в них здесь? Кроме ковра. Его я, кажется, опознал, в целом, верно.

— Давай посмотрим, — тут же предложил Ойген. — Кажется, нам разрешили тут всё обустроить и перенести в любой пустующий угол ненужное… или выкинуть.

— И это? — спросил Рабастан, разглядывая теперь батарею пустых бутылок, выстроенных вдоль коробок и куска стены.

— Вот это — точно, — уверенно ответил Ойген. — Хочешь с них начать?

— Здесь фунтов на пять, — сказал Рабастан, задумчиво разглядывая бутылки. — А то и на шесть.

— В смысле? — озадаченно переспросил Ойген, а Джозеф уже ухватился за эту идею:

— Точно! Их только надо сполоснуть.

— Бутылки можно сдать, — пояснил Рабастан. — И выручить с каждой, кажется, десять… или даже больше пенсов. Их тут штук пятьдесят, не меньше. И есть даже красивые, — он наклонился и вытащил откуда-то из середины высокую и плоскую бутылку.

— Забирай, — засмеялся Ойген.

— Ты знал, что бутылки коллекционируют? — спросил в ответ Рабастан, внимательно разглядывая бутылку.

— Да наверняка любители есть, — Ойген тоже к ней пригляделся внимательнее. — Ты полагаешь…

— Понятия не имею, — ответил Рабастан, оглядываясь. — Но я проверил бы — у неё форма необычная. Может быть, она чего-то стоит.

— Продадим её повыгоднее — и ремонт окупим, — засмеялся Ойген и предложил: — Клади её ко мне в рюкзак пока — и, может быть, давайте попробуем добраться до окна? Хотя я полагаю, тут понадобятся раскопки…

1) Ойген имеет ввиду портрет Клода Моне за авторством Жильбера де Северака 1865 г.

Вернуться к тексту