Изгои (джен)

На сей раз они выходили из ДжиБиСи Лимитед в прекрасном настроении и, едва выйдя на улицу, оживлённо принялись обсуждать, как разделить деньги, которые должны будут в ближайшее время упасть на счёт студии.

— Ремонт, наконец, закончим, — почти мечтательно проговорила Энн. — Там не так много осталось: линолеум и всякое по мелочи.

— И можно будет отцу Саймона заплатить, — добавил Джозеф. — Чтобы он сделал окно, и вообще...

— Кстати о Саймоне, — сказал молчавший до поры Ойген. — Мы даже не обсуждали с ним этот вопрос — но ведь не бесплатно же он с нами работает, в самом деле. Это само по себе было бы странно, а он ведь сейчас ещё должен платить юристам.

— Да что тут думать? — удивился Джозеф. — Нормальную зарплату мы ему всё равно платить не можем, с его-то квалификацией — я бы предложил просто всё делить на четверых, если никто не возражает.

— Сделать его партнёром? — Ойген практически просиял. Он думал об этом, но совсем не был уверен, что Энн с Джозефом обязательно согласятся, и обдумывал, как станет убеждать их. И не только потому, что в некотором смысле имел виды на Саймона — дело было не только и даже не столько в этом. Чем больше он общался с Саймоном, тем больше утверждался в мысли, что, если бы тот родился волшебником, Шляпа бы наверняка отправила его на Хаффлпафф. Потому что у Саймона был редкий дар — приносить с собой какую-то размеренность и стабильность, и это не считая всех остальных его талантов и замечательного характера.

— Я только за! — радостно подхватила Энн — и вопрос был решён. Оставалось лишь уточнить у Барбары Хоггарт юридическую сторону вопроса и получить согласие самого Саймона — но это было, как полагал Ойген, всего лишь формальностью, которую он был намерен уладить прямо сейчас, решив по дороге домой заглянуть к Саймону в кафе и поделиться с ним и хорошими новостями, и предложением.

И совсем не ожидал услышать то, что услышал.

— Я очень рад, — улыбнулся Саймон одними губами. — Правда рад. Но просил бы подождать вас с партнёрством до окончания суда. Я понятия не имею, чем всё закончится, и меньше всего хочу, чтобы мои проблемы ударили ещё и по вам. Есть большой шанс, что моё имущество будет арестовано — и что тогда будет со студией?

— Ты прав, — расстроенно согласился Ойген. Конечно, Саймон был прав, и он сам прекрасно понимал это — но ему всё равно было грустно и даже горько.

— Но от денег не откажусь, — весело добавил Саймон. — И не надейся. Только у меня сейчас счёт заблокирован, чтобы я не сбежал, поэтому я предпочёл бы наличные.

— Договорились, — Ойген протянул ему руку. — Обо всём — и как только закончится суд, мы вернёмся к партнёрству.

— Если повезёт, — грустно улыбнулся Саймон. — Сто тысяч — огромная сумма.

— Огромная — это сто миллионов, — тоже улыбнулся Ойген. — А эта просто большая. Главное, чтобы тебе разблокировали счета.

— Я понимаю, что в целом ты прав, — Саймон постарался улыбнуться повеселее, но у него получилось плохо. — Просто всё это… немного неожиданно даже для меня самого. Я никогда не видел себя борцом с системой, — он вздохнул.

— Ну, это не самая скверная роль, — заметил Ойген.

— Когда ты себя в ней видишь, — Саймон почесал лоб и привычно взлохматил волосы. — Но я себя чувствую в ней словно в чужом наряде. Ужасно неуютно. Я просто не смог допустить несправедливость.

— А ты как хотел, — усмехнулся Ойген невесело. — Такие вещи так просто не проходят… и сто тысяч — не самая высокая плата, какую можно представить. Послушай, — сказал он очень серьёзно. — Даже если тебе этот штраф присудят, можешь занять у родителей, как говорит твой отец, и выплатить им всё лет за десять. — Он намеренно не стал говорить об унизительной процедуре банкротства, — А если мы поднимемся — то за пять. Но даже десять — не так уж и много. Ты будешь даже младше, чем я теперь, когда закончишь.

— Да дело не в штрафе, — негромко проговорил Саймон. — Я ведь закрыл себе дорогу куда бы то ни было. Никто и никогда меня не наймёт. Никому не нужен сотрудник, который однажды может поступить вот так.

— Ну, так ты и не сотрудник, — возразил Ойген. — Ты партнёр. Лимбус будет и твоей компанией.

— Ну, это хорошая защита, — Саймон вдруг рассмеялся. — Но… знаешь, если бы не ты, я не согласился бы, — признался он.

— Я обаятельный, — засмеялся Ойген. — И умею уговаривать, да?

— Ты просто взрослый, — серьёзно возразил Саймон. — И ты знаешь, как меняют людей деньги и возможности. Или когда их вообще нет. Порой до неузнаваемости. Я в себе-то не слишком уверен — что уж говорить об Энн и Джо… я не знаю, не буду ли лет через десять думать так же, как Фил. И не будут ли так думать и они тоже. Я бы не хотел, но я много раз видел подобное.

— Полагаешь, я уже не изменю своим убеждениям? — неосторожно спросил Ойген.

— Полагаю, в твоём случае на это куда меньше шансов. И хорошо, когда такой человек есть рядом, — Саймон был настолько серьёзен, что Ойгену стало неуютно. Знал бы он…

— О да, — кивнул он. — Я — образец для подражания! Неоконченная школа, ИРА, почти двадцать лет по тюрьмам — м-м-м, что может казаться лучше?

Они рассмеялись, и, когда подошедший к стойке парень отвлёк Саймона, Ойген почувствовал искреннее облегчение. Нет, определённо, взгляд Изи на него представлялся Ойгену более естественным и правильным. И уж точно не заставлял его ощущать себя самозванцем.

Попрощавшись с Саймоном, Ойген вышел из кафе и остановился, подставляя лицо солнцу. Оно было совсем летним, жарким… почти таким же жарким, как губы Кэсси. Ойген вновь почувствовал их вкус, и подумал вдруг, что совсем не помнит ощущения её волос. Но ведь он же обнимал её? Он точно их касался — но…

Он вытащил из кармана телефон и, найдя её номер в телефонной книжке, нажал было на вызов — и сразу сбросил. Потом нажал опять — и снова сбросил, и сунул телефон в карман. Это глупо, наконец — он ведёт себя, словно неуверенный в себе мальчишка! В самом деле, что случится, если он просто попробует? Если она даст ему понять, что не желает продолжения их знакомства, он просто уйдёт — и вряд ли этим настолько её оскорбит, что она пожалуется на него Питеру. Может быть, она ему и расскажет — но что, собственно, дурного в его чувствах к ней?

Он сам не понял, что уже идёт по улице по направлению к подземке, и когда вдруг оказался перед входом на станцию, остановился было, постоял немного — а потом, словно решившись, побежал вниз по лестнице. «Нет — нет, — загадал он, понимая, что её может даже не оказаться дома. — А да — значит да!» От смеси возбуждения и азарта у него слегка кружилась голова и едва ощутимо звенело в ушах, и Ойгена это смешило… и возбуждало ещё больше.

Оставляя за спиной платформу Вест Норвуд, всю дорогу от Ойген почти бежал — и, взлетев по ведущим к тёмно-серой двери ступенькам, остановился, подумав было сперва отдышаться… и тут сообразил, что кое-что напророчь забыл. Нечто по-настоящему важное. Он даже зашипел от злости и досады на самого себя — и, оглядевшись, теперь уже действительно побежал к аптеке, чья вывеска так удачно бросилась ему в глаза. Взгляд провизора, кладущей на прилавок упаковку презервативов, Ойгена развеселил, и он, подмигнув ей, сгрёб в горсть сдачу — и побежал обратно, чувствуя, как его рубашка прилипает к спине.

И теперь уже, наконец-то, постучал в серую дверь и замер, тяжело дыша и нервно потирая зудящие от напряжения пальцы, почти оглушённый звуком пульсирующей в ушах крови. Видимо, поэтому он не расслышал шагов за дверью — а может, дело было в том, что Кэсси слишком тихо ступала… так или иначе, дверь распахнулась для него совершенно неожиданно, настолько, что он подскочил на месте, и просто сказал вопросительно глядящей на него Кэсси:

— Привет.

Впрочем, слова были не нужны — их тела всё друг другу сказали сами. Кэсси протянула руку, и её тёмные пальцы смяли на его груди светло-голубую рубашку. Она потянула его на себя, и Ойген, переступив порог, одним движеньем притиснул её к себе, закрывая ногою дверь — и Кэсси тут же и прижала его к ней спиной, горячо и жадно впившись в его губы своими. Он сквозь все слои их одежды ощущал жар её тела — и она, эта одежда, отчаянно им мешала. Они, не отрываясь, стягивали её друг с друга, и, кажется, даже порвали что-то — Ойген краем слуха уловил характерный треск… а может, ему это показалось, и тот просто должен был здесь прозвучать.

Ойген целовался с Кэсси жадно и горячо; некрасиво, порой ударяясь зубами, и не находил в себе сил оторваться уже от неё, даже чтоб нормально добраться до гостиной, как не могла и не желала опустить его хоть на дюйм от себя и Кэсси. Они так и двигались, обнявшись и целуясь, спотыкаясь обо что-то, непонятно почему стоящее посереди коридора. Добраться до спальни они, конечно, уже не могли, но в гостиной их ждал диван — и когда они, в конце концов, на него упали, Ойген, наконец, избавил её от футболки, стянув через голову и зарываясь пальцами в восхитительные короткие кудри Кэсси.

Грудь у неё была большой, и совсем не упруго-девичьей, но с крупными тёмно-коричневыми сосками. Контраст между его казавшимися практически белыми пальцами и этим оттенком топлёного шоколада, светлевшего к центру, поражал и возбуждал Ойгена ещё сильнее, хотя мгновение назад он не поверил бы то, что такое возможно.

Она, Кэсси, Кассандра, была горячей и пряной, и отдалась познанию Ойгена с любопытством и азартом, позволяя, в свою очередь, ему узнавать её — и это было куда оглушительнее, ошеломляюще, глубже банальных занятий любовью. Впрочем, это выражение у Ойгена всегда вызывало только недоумение…

…А потом они лежали рядом, вспотевшие, влажные, голые, на том самом толстом пёстром ковре, и смотрели друг на друга, улыбаясь немного устало. И Ойгену почему-то даже не приходило в голову встать и уйти в ванную с презервативом — он просто протянул руку и с трудом сунул его во внешний карман своего рюкзака.

— Ты всё же успел, — сказала Кэсси, откидывая влажные пряди с его лба. — Я улетаю утром.

— Куда? — Ойген почему-то совсем не удивился.

— В Лос-Анджелес. Начну всё с чистого листа, — она улыбнулась. — Самолёт в одиннадцать — у нас ещё куча времени. Если ты захочешь остаться.

— Я хочу, — он приподнялся на локте и чуть отстранился, рассматривая её. А потом наклонился и лизнул терпко-солёный сосок. — Ещё даже не стемнело, — проговорил он, проводя пальцами по её ключицам. — И сегодня у меня выходной.

— Тогда у нас есть шанс узнать, что может произойти со спагетти, если их варить… немного дольше, чем это положено, — своим глубоким и томным голосом проговорила Кэсси, проводя его пальцем по своей нижней губе и они рассмеялись. — Я как раз варила их, когда ты появился. И так и не выключила. Идём, проверим?

Она легко перевернулась и, поднявшись, протянула ему руку — и они, как были, голые отправились к ней на кухню. И, конечно, не задумываясь выбросили то, что ещё пока варилось в кастрюле, но уже грозило начать жариться прямо там, и сварили новую порцию, а потом их ели эти спагетти сыром и с кетчупом, и пили странный, и такой же пряный, как Кэсси, чай, от которого по телу Ойгена разливался волнами жар… что, впрочем, было кстати.

Где-то между кухней и спальней Ойген написал смс Рабастану, предупредив, что не придёт ночевать, а потом просто взял — и выключил свой телефон, потому что определённо не был готов сегодня отвечать на звонки ни одному клиенту. И не только потому, что они были бы ужасно неуместны — он просто бы вряд ли понял, что именно от него хотят: всё, о чём он думал сейчас, была Кэсси. Если вообще можно было, конечно, отделить от инстинктов разумную мысль.

Странно, но они даже смогли немного поспать этой ночью — и, проснувшись на рассвете, хотели позавтракать, но вместо этого едва не опоздали с выходом из дома, собираясь в последний час лихорадочно и весело.

— Ты позволишь проводить тебя? — спросил Ойген, совершенно позабыв и о Питере, и обо всём остальном, — и она кивнула:

— Да. В Хитроу, — а он даже не подумал о том, что не помнит, придётся ли им пересечь заколдованное кольцо М25. Эта мысль пришла в его голову когда они уже сели в такси — и Ойген решил, что, в крайнем случае, потребует остановить и выйдет, вероятно, навсегда оставшись в глазах Кесси странным, чем позволит чарам бездумно себя развернуть. И пускай…

Но ничего подобного не случилось — такси благополучно доставило их к Хитроу, а потом Ойген с Кесси долго шли по коридорам, сдавали её чемоданы, и снова шли — и уже у самой границы, там, куда ему не было хода, она обняла его и, горячо поцеловав, сказала:

— Спасибо. Это было лучшее прощание на свете.

И он ей искренне пожелал:

— Будь счастлива.

— Ты тоже, — он сам её поцеловал, они обнялись — и Кэсси ушла, помахав ему рукой через границу.

А он остался стоять у стеклянной стены и смотреть на самолёты. Ойген видел, их, конечно же, по телевизору, но вблизи они выглядели совсем иначе. Огромные странные птицы с железными крыльями, взлетающие без единого взмаха… Летающие по всему земному шару, куда угодно — и любой, любой маггл может просто сесть в них и…

Любой — кроме него. Никогда больше ему не оторваться от земли и не полететь. И никогда не вырваться из тюрьмы, которой ему назначили Лондон.