Изгои (джен)

Домой Ойген вернулся тихим и задумчивым, и долго сидел на кухне, глядя в окно. Нет, всё равно их нынешняя жизнь в миллион раз лучше бесцветного существования в Азкабане, и он бы снова выбрал именно её — а магия… какой прок в камере от неё?

От этих раздумий его оторвал голос Рабастана:

— Прости, что отвлекаю. Но ты не мог бы включить телефон?

— Ох, — Ойген вздрогнул и, виновато на него глянув, вытащил телефон из кармана и включил. — Меня потеряли?

— В некотором роде, — Рабастан, стоя в дверях, смотрел на Ойгена с мягкой иронией. — Причём ещё вчера.

— У меня был выходной! — запротестовал Ойген.

— Я им так и сказал, — кивнул Рабастан. — Позвони Саймону — он тебя разыскивал. Ты будешь обедать?

— Буду, — Ойген в некоторой растерянности посмотрел на тридцать восемь пропущенных вызовов и набрал номер Саймона. — Привет, ты меня искал?

— Искал! — оживлённо отозвался тот. — У меня к тебе просьба. Огромная. Поменяйся со мной завтра сменами, а? Пожалуйста, мне очень нужно. Я до десяти отработаю — а ты меня потом сменишь, отсидишь до начала своей. А потом я за тебя отработаю. Всю. Можешь?

— Не слишком честно выходит, — Ойген встал и вышел в гостиную, чтобы поговорить спокойно. — Я могу — и буду должен тебе ещё два часа. Или я могу вечером…

— Ну, как-нибудь сменишь меня пару раз на час раньше, — предложил Саймон. — Но главное — завтра ты сможешь? С утра?

— Смогу, — ему, в общем-то, было всё равно. — Могу даже с восьми.

— Да нет, в десять будет отлично, — заверил его Саймон и, горячо поблагодарив, попрощался — и Ойген принялся обзванивать начинавших паниковать клиентов, разумно решив, что Энн и Джозефу, чьи звонки тоже были в списке входящих, Рабастан всё объяснил вчера сам.

Цена вчерашнего выходного оказалась весьма высока: Ойген даже пообедать не смог спокойно, наспех проглотив приготовленную Рабастаном баранину, и даже почти всю свою смену убил на разговоры и выставление очередных счетов, которые, на его взгляд, вполне ждали — но, как нарочно, потребовались клиентской бухгалтерии прямо сейчас, если Ойген хотел увидеть деньги на этой неделе. Он снова задумался о том, чтобы вернуть в качестве выходного воскресенье — но интуиция подсказывала ему, что Уолш на это не согласится ещё очень и очень долго.

Впрочем, кое-что приятное этот день ему всё же принёс — например, зарплату. И ощущение некоторой уверенности в завтрашнем дне.

Домой он вернулся за полночь, хоть и уставший, но в отличнейшем настроении. Так странно, вроде бы его день рожденья завтра, но уже наступило шестое число… Он последнее время задумывался о том, где же действительно следует провести границу между сегодня и завтра, и полагал что она лежала строго через сон и кровать. Но он был не прочь растянуть день рождения подольше — его Ойген всегда любил. Хотя, наверное, сейчас, когда он разменял пятый десяток, глупо радоваться ему так же, как в юности. И всё же он радовался — и гадал, что получит в подарок. Скорее всего, конечно, это будет халат — но какой? И как они будут праздновать вместе с Асти? Ойген сам не знал, чего бы ему хотелось — может быть, снова сходить в кино, или просто проболтаться по центру и посидеть в кафе… тем более, что деньги у него снова были.

Рабастан, конечно же, наверняка спал, и Ойген, привычно тихо разувшись сразу же отправился в душ — а когда вышел, увидел, что в гостиной горит свет. И, войдя туда, обнаружил сидящего на диване Рабастана, рядом с которым лежала большая обёрнутая золотой бумагой коробка.

— С днём рождения, — произнёс тот, вставая.

— Спасибо! — Ойген заулыбался, как мальчишка, и первым делом бросился обниматься — а затем уже сорвал обёртку с подарка и с радостным восклицанием извлёк из неё тёмно-синий халат. — Наконец-то! — он тут же его надел и пошёл к зеркалу. Распахнул дверцу шкафа — и некоторое время немного картинно любовался собой. — Как мне этого не хватало — ты не представляешь! Теперь я не боюсь ни осени, ни зимы.

— Я рад, что тебе понравилось, — улыбнулся Рабастан. — Но это ещё не всё, — он кивнул на стол, и Ойген только тут осознал, что компьютер включён. — Иди сюда.

— Что там? — донельзя заинтригованно спросил Ойген, усаживаясь на стул и возбуждённо глядя на экран.

— Секунду, — Рабастан щёлкнул мышкой — и на белом экране появился жёлтый бутон.

Зазвучала нежная музыка, и бутон на глазах начал расти — а когда его лепестки раскрылись, в чашечке среди пушистых тычинок обнаружился крохотный коричневый щенок спаниеля. Он открыл большие чёрные глаза и зевнул, показав розовую беззубую пасть, а потом потянулся и сел, смешно расставив задние лапы.

Цветок покачивался на ветру, и первые попытки щенка встать на лапы заканчивались забавными падениями — но, в конце концов, он поднялся и, добравшись до лепестков, раздвинул их и, просунув мордочку в щель, с восхищённым любопытством воззрился на луг, лес и большой-большой, бесконечный город, тянущийся за ними до горизонта, в котором угадывались очертания Лондона.

Но как было спуститься? Щенок потоптался, просунул наружу одну лапу, другую, попятился, прячась в свой уютный бутон, повертелся, укладываясь… снова встал, опять высунул морду наружу — и вздохнул.

А цветок продолжал раскачиваться всё сильней и сильней. Ветер усиливался, и напуганный щенок — под такую же тревожную музыку — попятился и свернулся среди тычинок, перепачкавшись в их жёлтой пыльце. Но ветер продолжал дуть — и сорвал один из лепестков, открывая вид на луг, лес и город. А за ним второй… Третий… Цветок тряхнуло, щенка отбросило назад, и он скатился с тычинок и плюхнулся на основание одного из оставшихся лепестков — и тот, не выдержав этого удара, оторвался и, кружась вокруг своей оси, спланировал вниз вместе с ним в высокую зелёную траву.

Секунду или две щенок лежал, сжавшись в комок — а потом ему на голову села жёлтая с белым бабочка. Он приподнял голову, и она, к его удивлению, упорхнула. Щенок неуклюже сел — и увидел за колыхающейся травой бегущую совсем рядом тропинку. Встал, огляделся — и пока ещё не очень решительно пошёл к ней. Постоял, выбравшись из травы, обнюхивая песок и мелкие камушки — и сделал осторожный шаг. Затем другой. Третий… и потрусил по тропинке.

Панорама начала отдаляться, и точка обзора стала плавно подниматься вверх, щенок на экране становился всё меньше и меньше, но всё так же решительно шёл по истончающейся тропинке к городу, пока не оказался так далеко, что пропал, а затем весь пейзаж словно выцвел, сменившись белым экраном и появились буквы… нет, не «Конец».

«Начало».

— Его зовут Йоген? — спросил Ойген, смахивая слёзы с ресниц.

— Зовут, — согласился Рабастан, наблюдавший за ним со странной, какой-то очень тёплой улыбкой, что-то смутно напомнившей Ойгену. — С днём рождения, — повторил он.

— Спасибо, — Ойген глубоко-глубоко вздохнул. — Это… я теперь не усну. Идём выпьем по чашке чая? И скажи — почему спаниель?

— У нас есть парочка на площадке. Вы похожи, — сказал Рабастан. И добавил: — Чай — это прекрасно, но торта пока у нас нет. Завтра.

— Куда мы, кстати, завтра отправимся? — спросил Ойген, когда они уже сидели на кухне. — Я с Саймоном поменялся, и освобожусь в четыре… во сколько у тебя твоя банда пуделей?

— Я помню — ты вчера говорил, — кивнул Рабастан. — Нивосколько — я поменялся на завтра. Сходим куда-нибудь… я думаю, вернёшься — решим, — он зевнул. — Прости, но для меня сейчас поздновато — я плохо соображаю и хочу с чувством выполненного, наконец, долга лечь спать… и кстати о долге. Секунду, — он вышел — и вернулся с листком бумаги, который положил на стол перед Ойгеном. — Изи просила тебе передать в качестве извинения.

— Изи? — изумлённо переспросил Ойген, глядя на лежащий перед ним рисунок, на котором он увидел себя, немного небрежно сидящего за стойкой и подпиравшего подбородок рукой. Сонного и откровенно усталого — а перед стойкой очередь из кроликов, щенков и котят. Рисунок венчала надпись: «Потерялся? Спроси его!»

Это было так забавно и остроумно, что Ойген расхохотался:

— Распечатаю — и повешу над стойкой! Асти, это же гениально!

— Она сказала, что нарисовала это одной из прожужжавшей ей все уши про тебя подруг — а та решила, что Изи над ней издевается, мол, ты куда симпатичней, — улыбнулся ему Рабастан.

— И эта подруга была очень глупой, — возразил Ойген. — Какой чудесный рисунок! И я здесь… совсем не приторный и не страшный.

— Конечно, нет. Она не хотела тебя обидеть.

— Скажи ей, что я совсем не сержусь, — попросил Ойген. И спросил осторожно: — Вы… общаетесь?

— Виделись один раз, — спокойно ответил Рабастан. — В субботу. Они уезжают на той неделе — а потом она, вероятно, всё же будет учиться во Франции. Я думаю, это к лучшему. Для всех нас — и, прежде всего, для неё. Мы простились. Я думаю, теперь эта история и вправду закончена.

— И это само по себе отличный подарок, — Ойген осторожно разгладил ладонью уголки рисунка. — Правда повешу, — сказал он решительно. Не думаю, что Уолш будет против.

— Повесь, — усмехнулся Рабастан. — Но лучше после её отъезда. Кажется, они уезжают числа одиннадцатого.

— Повешу в июле, — тут же решил Ойген.

Спать этой ночью он лёг счастливым, и проснулся радостным — почти как в юности, когда день рождения обещал приятные сюрпризы. Впрочем, он их и сегодня ждал — ведь должны же были Энн и Джозеф тоже вспомнить про него и как-то поздравить? Может быть, позвать их тоже — праздновать? Он хотел спросить об этом Рабастана, но того не оказалось дома — впрочем, записка гласила, что к полудню он непременно вернётся. Это обещало сюрприз — и Ойген, наспех позавтракав, отправился в кафе в превосходнейшем настроении.

— С днём рождения, — встретил его Саймон весело. — Прости, я без подарка и убегаю — но я исправлюсь, — они пожали друг другу руки и даже обнялись, и Ойген, усевшись в ещё тёплое кресло, радостно принялся за работу. Сайт Россу они, конечно же, сдали, но, во-первых, это, всё же, был только очередной этап, а во-вторых, у студии и без него было полно работы.

Около полудня в кафе вдруг вошла Лаванда Мэшем — и, со словами:

— С днём рождения! — водрузила на стойку коробку.

— Как вы узнали? — изумился Ойген, вставая.

— Я спросила, — ответила она радостно. — Я на минутку — вообще-то у нас сейчас в школе экзамены. Мне просто хотелось поздравить вас от всех нас. Мама передаёт вам привет.

— Передайте ей мою благодарность… и пусть вам повезёт, — заговорщически улыбнулся он. Лаванда немного театрально вздохнула, тряхнула головой — и, ещё раз его поздравив, убежала — а Ойген открыл коробку и, обнаружив, что она полна шоколадного печенья, немедленно съел одно.

А потом ещё два.

Поначалу он очень ждал Энн и Джозефа, и часам к двум даже немного расстроился отсутствию каких-либо известий от них — когда сообразил, что они просто не знают о том, что он поменялся с Саймоном. И наверняка появятся в кафе после четырёх — может, вечером. А его тут не будет… и как славно, что есть сотовые, думал он, повеселев — и полез гуглить расписание сеансов в ближайших кинотеатрах, желая отыграть за тот вампирский «сюрприз». Впрочем, не только в ближайших — в конце концов, они же собирались погулять в центре? Тем более, погода обещала быть хорошей.

Когда без двадцати четыре в кафе вошёл Джесси Картрайт, сердце Ойгена ёкнуло.

— Привет, — Джесси подошёл к стойке. — Саймон попросил меня его подменить, ничего? Он сказал, что так можно, и он договорился.

— Конечно, — Ойген встал, чувствуя, как пульсирует в висках и стучит в ушах кровь. — С ним всё в порядке?

— Да, — Джесси улыбнулся, но его улыбка показалась Ойгену какой-то неестественной. — Да, всё хорошо. Он просто попозже придёт. Он сказал, ты мне всё покажешь — хотя я его уже подменял.

— Да, конечно, — Ойген пристально посмотрел на него, но Джесси продолжал улыбаться. — На самом деле, здесь ничего сложного…

Сдав смену, Ойген хотел было позвонить Саймону, но потом передумал — он мог представить себе массу ситуаций, в которых звонок пришёлся бы крайне некстати. Особенно в условиях Саймона. Нет, он позвонит, конечно — но позже, решил Ойген и пошёл домой, чувствуя, как его прекрасное настроение сменяется нервным ожиданием и тревогой.