Изгои (джен)

Они так и не выяснили, кто именно мылся в их душе, ел их еду, и, слава Мерлину, хотя бы не спал в их кровати, но Ойген на всякий случай позвонил Уолшу, и тот предложил за свой счёт поменять замок. И, поскольку, не связываясь с полицией, большего сделать всё равно было нельзя, они просто остановились на этом, на всякий случай сменив и тот замок на стеклянной двери в их спальне.

Это странное происшествие, казалось, впустило в их жизнь невнятную и смутную тревогу — когда, вроде, ничего действительно плохого или страшного не происходит, но в воздухе тонкой паутинкой повисает предчувствие чего-то не слишком приятного… которое, конечно, может не оправдаться.

Уже запоздало Ойген решил, что первый тревожный звоночек прозвучал в его голове ещё когда Уилл Роузмонд поделился с ним тем, что после последнего экзамена Изи они собрались уехать куда-нибудь, пока сроки Лу позволяли им. Им нужно было побыть всем вместе после всего... Но тогда Ойген не придал ему особенного значения и даже не подумал, что его лично это тоже касается. Не отъезд Роузмондов, конечно же, а общая многовековая традиция, бытующая среди студентов — уезжать куда-нибудь после экзаменов отдохнуть. Или просто подальше от своей alma mater.

Ему бы стоило самому подумать, что Энн и Джозеф вряд ли окажутся ярыми противниками столь почтенных традиций, но он окончил школу слишком давно — в прошлой жизни. Узнал об их планах Ойген как раз в процессе укладывания линолеума: подрезая у двери лишний край, Энн сказала, что этим вечером они с Филом уезжают на остров Мэн отдохнуть. Всего на неделю! Но вернутся к вынесению приговора Саймону — в ночь с двадцатого на двадцать первое.

— Вы же справитесь тут без меня? — спросила весело она, прекрасно зная, что сделала по своей части работы всё, что должна, и Ойген с Саймоном её заверили, что, конечно же, справятся. А Ойген подумал, что острова Мэн в его памяти почти не осталось, разве что пожилые лошади, но он убей не помнил, где видел их…

А уже на другой день, вернее, в пятницу вечером, Джозеф, подсев к Ойгену за стойку в кафе, сказал:

— Слушай, мне тут надо будет тоже неделю взять. Я думал, следующую, но раз Энн уехала, то тогда уже после неё. В смысле, через одну. После суда у Саймона.

Выглядел он не слишком похожим на человека, собравшегося в долгожданный отпуск, и Ойген дружелюбно поинтересовался:

— Поедешь отмечать своё освобождение?

— Угу, — Джозеф уставился на экран. — Надо к отцу съездить — я обещал.

— Далеко? — почему-то Джозеф сейчас напомнил Ойгену Маркуса — и не потому, что выглядел сейчас испуганным, каким становился тот в преддверии встречи с отцом. Никакого страха в Джозефе не ощущалось, и всё же выглядел он как человек, собиравшийся исполнить не самую приятную, но необходимую повинность.

— Да нет, не слишком. Бирмингем. Там неплохо, — Джозеф тяжело вздохнул и, повернувшись к Ойгену, вздохнул. — Но надо привезти и показать диплом и всё такое. Отец обрадуется и бабуля.

— Бабуля? — невольно заулыбался Ойген. Родителей своего отца он застал лишь на портретах, а вот маминых очень любил — и… и ведь они-то были до сих пор живы. Наверное. По крайней мере, могли быть — сейчас им было… сколько? Восемьдесят с небольшим?

В детстве он любил бывать в их доме, стоящем на одном из бесконечных пьемонтских холмов среди виноградников и ореховых рощ, в которых было так здорово рвать ещё не до конца созревшие, молочной спелости орехи. Нигде потом он больше таких не ел… У бабушки и дедушки был большой дом, где постоянно кто-нибудь да гостил, от родственников до друзей, и всем были там рады — и всегда, когда после зимы Ойген появлялся там с родителями, все охали и ахали, восклицая, что те совсем заморили мальчика, он измождённый, бледный, худой и вот-вот умрёт от истощения, и… нет, вовсе не сажали его за стол, а отправляли бегать с местными ребятишками. На улицу, на солнце — и Ойген только сейчас сообразил, что он ведь вправду там носился, белокожий британский мальчик, порой даже без рубашки — и никогда не обгорал. Наверное, его защищали чарами…

Когда он был маленьким, они там жили по полгода, и к тому моменту, как приходила пора возвращаться в Англию, Ойген загорал до черноты и почти что забывал английский — и совсем бы забыл, если б не папа, который вечерами непременно с ним беседовал. О разном… Почему-то дома, в Англии, для сына у него не находилось так много времени — а в Пьемонте они каждый вечер наблюдали, как солнце опускается за холмы, и болтали…

Бастет, зачем он их вспомнил? Сейчас? Слёзы горячо и остро обожгли его глаза, и Ойген с силой ущипнул себя за бедро — так глубоко и резко, что, кажется, оставил себе синяк. Зато это сработало, и нахлынувшая горечь отступила — а Джозеф, к счастью, не отличающийся излишней наблюдательностью, и в целом погружённый сейчас в собственные переживания, сказал:

— Ну да. Она очень хотела, чтобы я закончил магистратуру, — и вновь уставился на экран.

— Иначе бы ты никогда? — понимающе спросил Ойген, и Джозеф снова вздохнул:

— Да нет. Пошёл бы — приличная работа мне всё же нужна. Ну, или я так думал, когда поступал, — он произнёс это настолько уныло, что Ойген шутливо уточнил:

— А теперь решил, что с тебя хватит неприличной?

— Я тогда ещё надеялся пройти собеседование в какую-нибудь зловещую корпорацию, — ответил Джозеф.

— Пройдёшь, — заверил его Ойген. — Я думаю, в следующем году Питер сможет тебе организовать ещё одно. Потренируемся заранее — пройдёшь. У нас же с Асти получилось натаскать тебя на защиту, не так ли?

— Да ну их к чертям, — очень серьёзно ответил Джозеф. — Не пойду я больше ни на какие собеседования. У нас своя студия уже есть, — он снова посмотрел на Ойгена и спросил: — Ты думал, я сбегу при случае, да?

— Я не задумывался, — легко соврал Ойген. — Но, пожалуй, понял бы тебя. Серьёзно. Интел — такой шанс…

— Мы лучше, — сказал Джозеф уверенно. — И даже если Энн уедет, мы с тобой останемся.

— И Саймон, — добавил Ойген. — Энн уедет?

— Ну, ты же знаешь, после АйЭлСи Фил приземлился в Гугле, — ответил Джозеф. — А недавно прошёл отбор в их новый проект. В Штатах. Полагаю, есть шанс, что она с ним уедет, как думаешь?

— Пожалуй, — согласился Ойген. — Впрочем, тут никогда нельзя знать заранее, — добавил он оптимистично.

— Я когда был там, на защите, — сказал Джозеф, — и отвечал на идиотские вопросы — кстати, знаешь, вы с Асти угадали почти все! Провидцы, — хмыкнул он. — Я себе сказал, что больше — уже никогда. Никто не будет мучить меня тупыми вопросами о том, как бы я хотел изменить этот мир, и я ни у кого и ничего выпрашивать больше не буду. Я, знаешь, никогда не собирался миллионером быть — и я уверен, Лимбус нас как-нибудь да прокормит.

— И однажды, — сбивая несколько его серьёзность, добавил Ойген, — те снобы из Интел, сами тебя пригласят. Заспамят тебе всю почту. Оборвут телефон. И сочтут за счастье, когда ты…

— …откажусь, — закончил Джозеф. — Ну их в сам знаешь куда.

Этот разговор Ойгена невероятно вдохновил. Так, значит, Джозеф относился к их студии вполне серьёзно! И не собирался сбегать — по крайней мере, не планировал делать это при первом же удобном случае. Конечно, может так случится, что он получит предложение, от которого глупо будет отказываться, Ойген это хорошо понимал — но сам искать его точно не станет. И это было настолько здорово, что почти примирило Ойгена с мыслью об отъезде Энн, который Ойген для себя уже полагал делом решённым. Ей, конечно, нужно было ещё доучиться — но ведь Энн остался всего лишь год. А после… Но по крайней мере этот год у них был — и сейчас Ойген даже не пытался загадывать, что будет дальше.

В таком приподнятом настроении Ойген провёл остаток дня, и следующий, и воскресенье тоже, а в понедельник на работу он вообще пришёл очень довольным, потому что, наконец-то, добил днём сложный кусок кода и, сказать по правде, весьма гордился собой.

Правда, для этого пришлось изгнать Рабастана из-за компьютера — что тот, впрочем, принял с удивительным смирением, и почти все эти часы просидел, рисуя что-то на кухне в своём альбоме.

Так что на работе Ойген разрешил себе немного отдохнуть, и всласть посерфить в сети, читая всяческие новости и сплетни, и заодно болтая с сидевшим наверху Саймоном в аське. Это прекрасно разгружало голову — и когда он уже собрался, наконец, заняться делом, услышал:

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, как мне найти Саймона Картрайта?

— Добрый вечер, — Ойген поднял голову и внимательно посмотрел на стоящую у стойки молодую женщину с густой копной тёмных вьющихся волос. Да, она была молода, но назвать её девушкой Ойген бы постеснялся: очки в тонкой оправе белого металла придавали её бледному худощавому лицу особенную строгость, которая читалась во всём её облике, не смотря на её улыбку — правда, скорее, нервную, чем приветливую.

— Мистера Картрайта? — переспросил он, давая себе немного времени подумать.

— Да. Он здесь работает, — она кивнула. — Я думала, что он дежурит сейчас. Вы не знаете, где он?

Ойген был уверен, что не встречал её прежде лично, но почему-то ему казалось, что он мог её видеть на чьих-нибудь фотографиях. Итак, если она ищет здесь не его, и так нервно сжимает руки, то оставался лишь один вариант. Значит это и была та самая Дэб, с которой Саймон расстался, и тяжело это переживал.

И Ойген понятия не имел, хочет ли тот её видеть. Странно, она могла ведь просто ему позвонить — вряд ли Саймон добавил её в чёрный список. А значит, должна быть причина, по которой она этого не сделала, и пришла, похоже, без предупреждения, и даже не зная, что он будет сегодня здесь.

— Нет, — ответил Ойген и представился: — Ойген Мур. Сегодня не его смена, — он улыбнулся ей «улыбкой-для-странных-клиентов» и написал Саймону:

Йоген (17:06 17/06/2002)

«Тебя здесь ищут. Молодая женщина, кудрявые тёмные волосы, очки в тонкой оправе, бледная, нервная и худая».

— Я не знала, — сказала она расстроенно, даже не попытавшись улыбнуться в ответ, и ему это, скорей, понравилось. — Пожалуйста, скажите, как мне его найти, — попросила она настойчиво.

Саймон всё ещё не ответил, и Ойген понимал, что ему нужно сперва хотя бы просто понять, хочет ли он её видеть. У него было на это право — и Ойгену лишь оставалось тянуть время. Так что он молчал, старательно удерживая на лице задумчивое выражение, а она стояла и смотрела на него, вцепившись пальцами в край стойки — и он отметил, что её ногти коротко подстрижены и покрыты простым прозрачным лаком.

Оромэ (17:15 17/06/2002)

«Можешь её ко мне проводить?».

Когда это высветилось, наконец, на экране Ойген, отправив смайлик в ответ, сказал:

— Я провожу, пойдёмте. Он наверху — вам нужен другой вход, — он вышел из-за стойки и сделал ей вежливый знак идти за ним.

— Спасибо, — выдохнула она, и, пока они шли к лестнице, Ойген думал, что она не похожа на скандалистку и выглядит скорее расстроенной.

Они поднялись наверх, и Ойген, издали увидев, что дверь в их офис открыта, громко прокричал:

— Саймон! К тебе тут гостья! Мисс… — он вопросительно обернулся к своей спутнице, и быстро проговорила:

— Кавендиш, Дебора Кавендиш — и, обогнув его, почти добежала до двери первой и, остановившись на пороге, сказала: — Привет, Саймон. Я… мы… ты мог бы со мною поговорить?

Ответа Ойген не услышал — зато увидел, как она обернулась, посмотрела на него — и, входя, закрыла за собой дверь.