Изгои (джен)

Пятое число выпало в июле на пятницу — и это была первая зарплата, которая не разошлась мгновенно на необходимые выплаты, потому что значительная их часть уже была покрыта за счёт пусть и небольшого, но всё же дохода от студии.

— Давай сделаем что-нибудь приятное и абсолютно… не входящее в список необходимого, — предложил утром в субботу Ойген. — Я бы даже сказал, порадуем себя чем-нибудь бесполезным. Совсем!

— Совсем бесполезным? — переспросил его Рабастан. — Ты говорил, тебе нужны шорты.

— Это вторая часть плана, — кивнул Ойген. — Но я хочу что-нибудь… идиотско-приятное. Например, — он загадочно улыбнулся и сделал паузу, — я предлагаю сходить в барбершоп. И привести себя, наконец, в порядок.

— И ты даже нашёл подходящий и записал нас, — утвердительно проговорил Рабастан.

— Даже, — согласился Ойген. — Пойдём?

— Ты, по крайней мере, носил длинные волосы, — сказал Рабастан, выключая компьютер. — А я всё же привык стричься. Но то, что они делают в той парикмахерской на углу, меня глубоко расстраивает, — признался он. — Так что да — и это вовсе не бесполезное. А очень важное дело.

— А потом купим шорты. И тебе тоже, — заявил Ойген. — И ещё что-нибудь… бельё вот нормальное. И да, эта вечная тема носков…

— Ну хоть не костюм, — иронично заметил Рабастан — и они отправились, наконец, тратить деньги просто так. Для удовольствия.

Сидя в откинутом кресле над раковиной и чувствуя, как умелые пальцы барбера массируют его голову, Ойген жмурился от удовольствия. Рабастан прав, сто раз прав: это вовсе не бесполезная трата денег и времени. Так должно быть, так правильно, это просто должно снова стать частью их жизни — и нормальная стрижка, и бритьё, настоящее, не наспех, бритьё — и то, что он, наконец, впервые не ощущает себя ни нищим, ни бедняком.

Этот салон был абсолютно не похож на тот, куда он сопровождал как-то Мэри — нет, он больше напоминал приличный английский клуб, с латунными ручками, декором под дерево и исключительно мужским… всем, включая подборку журналов. И кофе здесь был отменный. Настолько, что Ойген не пожалел, что заказал себе капучино вместо привычного уже чая.

И до чего же Ойген, когда мастер закончил свою работу, понравился сам себе в зеркале! Он выглядел… другим — моложе, строже и… не солиднее, нет, но… может быть, респектабельнее? Пока Ойген подбирал верные слова, Рабастан тоже освободился и, едва поглядев на него, сказал:

— Вот теперь ты — снова ты. Наконец-то.

— И ты, — Ойген сделал восхищённый жест. — Если дела у студии будут идти хотя бы так, как сейчас, мы с тобой вполне сможем себе позволять подобное раз в месяц. Хотя лучше бы два, конечно: у меня волосы растут быстро. Росли раньше.

— Я думаю, пока что раза в месяц достаточно, — Рабастан глядел на него с почти что глумливой ухмылкой, и Ойген спросил:

— Что?

— Пара правильных вещей в твой гардероб — и ты станешь ночевать дома в два… или в три раза реже, — ответил Рабастан. — Главное, чтобы тебе не… кхм… испортили внешность… кто-нибудь, — он всё-таки засмеялся. — А то танцоры бывают людьми горячими!

— Я справлюсь, — тоже засмеялся Ойген — с удовольствием. — А сейчас идём за шортами и приличным бельём. И парой лёгких рубашек… или футболок. Но тогда уж каких-нибудь нескучных.

Об этих словах — про «нескучные футболки» — Ойген пожалел очень быстро, потому что, стоило Рабастану увидеть в витрине какую-нибудь футболку с диким рисунком, он толкал Ойгена и, указав на неё, спрашивал:

— Как ты думаешь, вот эта достаточно нескучная? Или нужно что-нибудь ещё веселее? Мерлин мой, этот Мунк явно увидел дементора!

Впрочем, им было весело — и хотя денег у них в кошельке было не так чтобы много, их хватило и на шорты обоим, и на всё остальное, и даже на мороженое в попавшемся им по дороге маленьком итальянском кафе.

В том, насколько Рабастан оказался прозорлив, предсказывая реакцию окружающих на перемены во внешности Ойгена, тот убедился в понедельник, когда встретил Энн — которая, увидев его, немного картинно распахнула глаза, затем подошла к Ойгену, медленно обошла его кругом и, наконец, восторженно протянула:

— Ойген Мур, не встречайся я с Филом… м-м-м-м… тебе невероятно идёт. Всегда так ходи!

— Ну, если ты решишь выставить его за дверь, как старые тапочки, — предложил он шутливо, — я буду так стричься для тебя каждые две недели.

— Заманчиво… — засмеялась она и добавила: — Я подумаю. А ты берегись! На тебя и так девчонки заглядываются — я бы на твоём месте обзавелась фальшивым кольцом.

— Я буду иметь в виду, — пообещал он с улыбкой.

У него было отличное, просто превосходное настроение. Лето вошло в свою самую тёплую и ленивую часть, и поток клиентов слегка поутих — сейчас, в отсутствие Саймона, это было даже, пожалуй, к лучшему. И позволило Ойгену, наконец, по-настоящему разобраться с делами их крохотной фирмы — и запоздало понять, что он так и не успел отдать Саймону заработанное им за июнь. Сперва он хотел отдать эти деньги его отцу, но затем рассудил, что они пригодятся самому Саймону, когда тот вернётся — а дела у Картрайтов, вроде бы, шли неплохо. Во всяком случае, не хуже обычного.

Это затишье стало благом для Лимбуса, позволив им всем работать спокойно, и выдерживать все сроки — чему весьма способствовало то, что Энн неожиданно перебралась в офис на полноценный рабочий день. И хотя она утверждала, что ей так просто удобнее, потому что можно, наконец-то, работать не из дома, где всё время кому-нибудь было что-нибудь от неё нужно, Ойген предполагал, что дело может быть не только в этом.

— Не то чтобы они меня постоянно дёргали, — рассказывала она. — Просто нас семеро — и даже если у каждого возникает один вопрос в два часа, раз в двадцать минут приходится отвлекаться. Хотя на самом деле чаще, конечно. Ещё и лето: мелким толком заняться нечем, школа закончилась… и мне хочется лезть на стену. Выгрызть там себе норку, забиться в неё и запечататься изнутри, как улитки в жару свой домик. А здесь спокойно.

И Ойген бы ей поверил, если она как-то вскользь не упомянула, что Филу совсем не нравится, что она опять занята целыми днями, и уставшая по вечерам.

— Я не понимаю его, — подосадовала как-то Энн. — Какая ему разница, что я делаю в то время, когда он работает свои сорок с лишним часов? Тем более, мы с тобой пока что остались вдвоём.

Они и вправду остались вдвоём — на неделю, потому что Джозеф всё же уехал, правда, клятвенно заверяя их, что ему совершенно всё равно, где работать. И он в самом деле регулярно появлялся в сети, и работу свою не бросал — однако же успевал намного меньше обычного, да и настроение у него было так себе, насколько мог понять Ойген по общению в аське.

И всё же Ойген то и дело возвращался мыслями к Саймону. От его отца он узнал, что местом заключения Саймону определили тюрьму Уандсворт — и не сразу сообразил, откуда ему знакомо это название. В их с Рабастаном бумагах она точно не значилась, но он откуда-то её знал… Тюрьма эта располагалась в Лондоне, и доехать туда можно было на метро или автобусе — и осознание этого факта Ойгена неожиданно потрясло. Нет, теоретически ему было известно, что в Лондоне есть тюрьмы, помимо Тауэра, но представить себе это Ойген всё равно смог с трудом. Видимо, в глубине души он до сих пор был уверен в том, что тюрьма — это нечто не просто ужасное, но и очень, очень далёкое. Потому что не может же ведь быть тюрьмы посреди Хогсмида или Диагон-элле!

А вот посреди Лондона может. Не в самом центре, конечно, но не так уж и далеко от него. Но этот факт мерк перед тем, что туда можно было просто… прийти. На свидание с заключённым. Мистер Картрайт, в ответ на осторожные слова Ойгена о том, что он хотел бы навестить Саймона, но, конечно, не в ущерб его встречам с родными, постарался скрыть, насколько этим растроган, но пообещал, что они непременно обсудят этот вопрос, как только станет известно о количестве возможных свиданий.

Как выяснилось, по закону заключённому полагалось, минимум, одно свидание в месяц, но обычно давали ещё одно, дополнительное. Можно было заработать — например, хорошим поведением — ещё больше, но у Саймона для этого был слишком маленький срок.

— Я уверен, что Саймон будет очень рад видеть вас, — сказал ему Картрайт.

— Спросите его, — попросил Ойген. — И, Питер, скажите, что я, разумеется, не обижусь и пойму его желание видеть родных вместо непонятно кого — хотя сам и хотел бы с ним повидаться.

— Спрошу, — пообещал тот и добавил, глядя в глаза Ойгену: — Я думаю, ему будет важно увидеть вас. Может быть, с вами ему будем проще о чём-то поговорить…

Ойген открыл было рот, чтобы удивиться… но сказал какую-то утешающую банальность. В самом деле, Саймон вполне мог ожидать от него совета. И с его стороны это было совершенно логично: он ведь полагал, что там, куда Саймон сейчас отправился, Ойген провёл почти два десятилетия. И он не представлял, что может сказать Саймону: весь имеющийся у него опыт такого рода был здесь, среди магглов, абсолютно бесполезен. Когда у него появилась возможность читать, Ойген много читал о британских тюрьмах — и вынес из этого чтения твёрдую убеждённость, что они не имеют ничего общего с Азкабаном. Почти — вот разве что манеры охранников…

Но на первое свидание, разумеется, отправились родные Саймона, и Ойген ждал, и пока что просто жил и работал. Но каждый раз, открывая ноутбук и дожидаясь, пока он загрузится, Ойген думал о том, что должен, просто должен к октябрю обзавестись собственным. Это было так здорово — работать хоть дома на диване, хоть в саду, где угодно — и намного приятнее, нежели мозолить глаза в кафе своему недружелюбному сменщику. Чем он так насолил Гаррету Кею, Ойген даже не представлял, но порой ёжился от его мрачного тяжёлого взгляда, с некоторым трудом удерживаясь от того, чтобы вывести, пусть и пустой рукой, какой-нибудь защищающий знак.

Энн приходила в офис к девяти, и Ойген сделал ей комплект ключей. Виделись они, чаще всего, перед сменой Ойгена: он часто начал приходить пораньше и заглядывать сначала наверх, где теперь всегда кто-то был — и порой заставал Энн в компании Марка. Тот после их новоселья начал появляться в их офисе сам, и хотя Ойгена само по себе это радовало, он всё же осторожно спросил Энн однажды о причинах этих визитов — и услышал не совсем то, на что втайне надеялся:

— Мы же сейчас делаем кучу флешовых баннеров. И «мы» — это очень громко сказано. Марк это отлично умеет и рад помочь… а я учусь у него.

— Надо ему что-то всё-таки заплатить, — сказал Ойген, прекрасно понимая, что сам по себе Марк никаких денег сейчас не попросит — но ведь на то он и руководитель, чтобы не допускать подобных ситуаций, не так ли? — А то нечестно выходит.

— Он не возьмёт, — покачала она головой.

— Почему? — возразил Ойген. — Я сам ему предложу — а лучше мы все вместе. Ну в самом же деле, нехорошо пользоваться его добрым расположением.

— Конечно, — она кивнула. — Но он не возьмёт. Если Марк настроен на альтруизм — то всё… а он настроен и сказал, что хочет просто помочь. Бесполезно, — она покачала головой.

Убеждать её Ойген не стал, однако же сам решил всё же при следующей встрече поговорить с Марком. Тот выслушал его со своей обычной мягкой полуулыбкой и сказал:

— Мне несложно. И у меня есть на это немного времени: у меня отпуск сейчас. Мне всё равно нечем заняться.

— Ты в отпуске? — с шутливым недоверием спросил Ойген.

— Ты хочешь узнать, почему я не у родных? — понимающе спросил Марк. — Я сирота, Ойген — но я не очень люблю говорить об этом, и сейчас у меня ещё волонтёрский проект, — добавил он без всякого перерыва, и Ойген почувствовал себя неловко и переспросил:

— Проект?

— Я занимаюсь программированием и робототехникой с детьми-инвалидами, — с видимым удовольствием ответил Марк, и когда Ойген начал задавать вопросы, стал отвечать на них так увлечённо и радостно, что Ойгену стало даже немного стыдно. Он никогда не встречал в волшебном мире детей-инвалидов и, честно говоря, и в маггловском не слишком-то обращал на них внимание. И сейчас, слушая Марка, узнавал, что таких детей много, и они бывают очень и очень разными. И это было почти пугающе — честно говоря, Ойген совсем не был уверен, что вообще смог бы с ними долго общаться, уж не говоря о том, чтобы делать это добровольно. И от этого ему становилось ещё более стыдно — и всё же… всё же он не сворачивал разговор. Какая-то его часть хотела даже предложить Марку свою помощь, но Ойген смолчал — тем более, что тот ничего подобного, в этом он был уверен, не имел в виду.

Ойгену потребовалось несколько дней, чтобы обдумать и до конца осознать услышанное, и почитать в интернете об инвалидах вообще и о детях — в частности, и всё это оставило у него очень тяжёлое впечатление. В какой-то момент он, не сдержавшись, спросил Энн:

— Ты знала?

— Да, конечно, — совершенно не удивилась она. — Марк очень много времени посвящает этому своему проекту. Он вообще… — она задумалась, явно подбирая слова. — Ты знаешь, мне иногда кажется, что, если б он мог, он бы и вовсе предпочёл работать бесплатно. Везде. В принципе.

— Видимо, он получает от этого что-то ещё, — задумчиво проговорил Ойген. Это он понимал. Очень хорошо понимал — но ему оставалось лишь пожалеть, что Марк родился не в той семье, что сделала бы это возможным.

— То, чего он хочет, он всё равно не сможет, увы, получить, — негромко проговорила Энн — и тут же, немного нарочито, пожалуй, сменила тему, — Слушай, у нас на сайте Росса медленно грузится фильтр, нужно с этим попробовать что-то сделать...