Изгои (джен)

Июль принёс перемены даже в само кафе — и перемены эти оказались исключительно приятными. Уолш, наконец, решил прислушаться к стонам и жалобам страждущих, о которых ему, очевидно, сообщали все, включая Ойгена, чуть ли не с начала его карьеры, и, десятое июля отметилось знаменательном в своём роде событием. Если в тысяча сороковом году в этот день в Ковентри нагишом разъезжала леди Годива, в тысяча девятьсот пятидесятом году в Англии наконец-то отменили военные ограничения на торговлю мылом, а в шестьдесят четвёртом с выходом «Вечера трудного дня» началась повальная битломания, то две тысячи второй год отметился тем, что Уолш накануне засунул руку поглубже в сейф, чтобы, как он выразился, провести «некоторую техническую модернизацию». Во-первых, в кафе под дружные аплодисменты заменили автомат со снеками и шоколадками, и новый был в два раза больше, а его ассортимент — разнообразнее и, к вящей радости Ойгена, в нём красовались теперь не только сладости или чипсы. А во-вторых, в кафе подошла к своему концу эпоха растворимого кофе: Уолш разорился на приличную кофемашину. И хотя теперь цена одной чашки, конечно, слегка подросла, но зато это был настоящий отличный кофе! Он пах, как кофе, и был на вкус, как кофе.

И Ойгену предстояло научиться этой машиной пользоваться: засыпать зёрна, чистить в конце рабочего дня и, наконец, делать молочную пенку для капучино. И следить, чтобы в кафе всегда имелся запас «расходных материалов» в виде этих самых зёрен и молока, корицы и сиропа. Это было даже приятно, тем более что сотрудникам кофе полагался бесплатно, и Ойген сразу же экстраполировал это правило и на свою обосновавшуюся на просторах второго этажа маленькую «колонию», и теперь носил наверх Энн, Марку и вернувшемуся в субботу Джозефу картонные стаканчики с кофе. В конце концов, ведь Джозеф тоже сотрудник кафе, подумал Ойген, да и сам он кофе пил совсем немного — и потом, они ведь честные арендаторы? И тоже имеют отношение если не к самому кафе, то как минимум к Уолшу.

Машина Ойгену нравилась — и тем, как она выглядела, и как жужжала, мигая зелёной лампочкой… а как теперь пахло в самом кафе! Аромат кофе стелился по залу, повышая дневную выручку, и Ойген прекрасно понимал Эмили, с грустью вздыхавшую:

— Ну всё… плакала моя диета! Я много кофе не могу пить — но он так пахнет? И хочется хотя бы сладкого...

Ойген этот эффект испытал и на себе, и, хотя ему пока что удавалось сдерживаться, он ловил себя на том, что всё чаще поглядывает в сторону новенького автомата с шоколадками. Но нет. Нет, он выстоит и не поддастся!

Кофе действительно был хорош, настолько, что хоть бери с собою — к тому же, дни стояли жаркие, до дома можно было дойти за пять минут, и тот бы даже ничуть не остыл. И Рабастан обрадовался бы наверняка … и, в общем, колебался Ойген недолго. В конце концов, можно считать, решил Ойген, что сам он выпил не два стаканчика, а три. И всё. Нет, разумеется, он позволял себе подобное совсем не каждый день: во всём должна быть мера. И всё же иногда Ойген приносил в обед такой стаканчик Рабастану, и каждый раз думал о том, как им повезло жить так близко, и как здорово ходить обедать домой… или же, наоборот, просто заглядывать в собственный офис из дома. Ненадолго.

За ту неделю, что Джозеф стоически выдерживал натиск родни, Ойген старался не злоупотребить своими визитами, говоря себе, что просто хочет дать Энн спокойно сосредоточиться в одиночестве… ну, или в компании Марка. Который, кроме всего прочего, помог им с макетом визиток и даже отдал в печать, поделившись, что, когда учился, подрабатывал в типографии. Напечатали их быстро, и Ойген, полюбовавшись приятной плотной бумагой, без всякого зазрения совести просто взял и положил часть на стойку в кафе к другой рекламе.

Джозеф вернулся из своей поездки нервный, взъерошенный и явно уставший, и несколько дней по возвращении мрачновато огрызался на самые невинные шутки, но после успокоился, оттаял и стал прежним, уже по делу ворча на дурных клиентов, открывающих присланные с незнакомых адресов ссылки и умудряющихся засунуть диск так, чтобы сидиром заклинило.

— Я даже не спрашиваю, зачем, — поделился он как-то с Ойгеном. — У того, кто умудряется это сделать, в принципе отсутствует способность задавать себе такие сложные вопросы. Но — как?! Скажи мне, как можно додуматься запихнуть, хорошенько нажав, если он не может сам обратно заехать? Как эта курица одевает своих детей?

— Извини, не уследил, — покаянно ответил Ойген, которого тоже очень интересовали ответы на эти вопросы. Он ещё не успел забыть, как учился вообще всему, начиная от включения компьютера, и очень хорошо помнил, что одним из первых выученных им правил было никогда и ничего никуда не запихивать силой. И вообще не прилагать физической силы практически ни к чему. Если что-то куда-то не влезает легко и свободно — значит, вероятно, ему там не место. Ну, или сломан сам порт или устройство — но… тогда нужно сразу кого-то звать. И если он, человек, два года назад далёкий от компьютерной сферы настолько далеко, насколько это вообще возможно, понял и выучил это сразу же, то почему подобная ситуация повторяется раз от раза?

— Да ты не один такой, — махнул рукой Джозеф. — К тебе никаких претензий — как тут уследишь… но вот ты скажи мне — зачем?

— Ты сам сказал, что не спрашиваешь об этом, — напомнил ему Ойген, и Джозеф тут же кивнул:

— Не спрашиваю. Но всё-таки! И ты после этого будешь мне говорить, что не все люди — придурки?!

— Конечно, не все, — примирительно проговорил Ойген. — Не каждый способен угробить переживший многое сидиром.

— Потому что не всем хватает фантазии! — язвительно парировал Джозеф.

— Может, распечатать плакат? — задумчиво предложил Ойген.

— С отрубленной рукой? Не поможет, — скептически возразил Джозеф. Но потом задумался и сказал: — Но вообще можно…

— Ещё заставку можно сделать такую, — продолжал фантазировать Ойген. — С… хм… суммой штрафа. И крупной фотографией, как делать нельзя.

— Слушай, а это может сработать, — неожиданно оживился Джозеф. — Только это убедительно нарисовать надо… и с Уолшем согласовать — ты же знаешь, мы должны казаться нашим посетителям дружелюбным местом, но я уже заманался чинить.

— Лето, — примирительно проговорил Ойген.

— Я слышал, что психические расстройства обостряются, напротив, в межсезонье, — саркастических хмыкнул Джозеф. — Вот как у бабули моей…

— Жарко, — благодушно напомнил ему Ойген. — Отпуска, каникулы… люди расслабляются и делают глупые ошибки.

— Закон Мерфи, — хмыкнул Джозеф. И в ответ на удивлённый взгляд Ойгена пояснил: — Если существуют два способа сделать что-то, причём один из них ведёт к катастрофе, то кто-нибудь изберёт именно этот способ. Никогда не слышал?

— Нет, — рассмеялся Ойген. — Но это очень мудро.

— Ты погугли, — ухмыльнулся Джозеф. — Тебе понравится. Ничто не описывает наш мир так хорошо.

Ойген последовал этому совету в тот же день, и был совершенно восхищён и очарован этой прикладной почти что научной картиной мира, настолько, что даже распечатал себе листок с самыми законом и следствиями из него, а затем повесил рядом со своим рабочим местом рядом распечатанным на листе формата А3 рисунком Изи.

Его появление вызвало среди посетителей — хотя, скорее, всё же, честней говорить, посетительниц — кафе волну некоего ажиотажа: едва ли не каждая вторая, заметив его, непременно сообщала Ойгену, что он там получился замечательно, и как это мило, что он так любит домашних животных, что помогает их искать. Его забрасывали вопросами, кто дома живёт у него самого, и Ойген, даже толком сам не зная, почему, отшучивался и так толком и не давал никому ответа.

И всё же стоило плакату оказаться над стойкой, тот словно начал притягивать к нему «клиентов». Такого количества потерявшихся животных Ойген, честно говоря, не помнил — хотя, может быть, дело было в жаре? Или в том, что про Ойгена узнавали всё больше? Так или иначе, к его помощи теперь обращались всё чаще — и Ойген в какой-то момент понял, что совершенно потерялся в людях и зверях, и, честно говоря, у него в последние недели… да нет, уже даже месяцы просто не было времени даже на то, чтобы толком отреагировать на напоминания о том, что некоторые бесплатные хостинги для созданных им страниц пора продлевать. А ведь что-то просто было уже отключено какое-то время, да и ссылки на некоторых площадках пропали под грудой других. А ещё он в какой-то момент перестал отслеживать, кого нашли, а кого — нет, и теперь таких вот неизвестных стало по-настоящему много…

Это понимание действительно расстроило его, но лишнего времени у него просто не было — а страниц накопилось уже столько, что заниматься каждой из них было уже за пределами его сил. И, конечно, было бы разумно перетащить их всех в одно место, и выдать всем домены второго уровня. И, в принципе, это было вполне возможно, и все исходники у Ойгена были сохранены на рабочем компьютере, но… но сначала нужно было отделить по-прежнему актуальные объявления от тех, что можно было отправлять в архив. Наверняка же многие из пропавших уже нашлись!

В какой-то момент Ойген понял, что может уже по одной только интонации, с которой очередной посетитель произносил «Здравствуйте», определить, пришёл ли он в кафе или к нему лично. И когда услышал очередное приветствие, чуть было не спросил:

— Кого вы потеряли? — но вместо этого сказал, конечно: — Добрый день, мисс. Чем могу вам помочь?

— Здравствуйте, — сказала русоволосая девочка лет, наверное, шестнадцати, показавшаяся Ойгену смутно знакомой. Где-то точно её видел… в кафе, наверное. — Вы мне поможете найти котика? — спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Я постараюсь, — улыбнулся он. — У вас есть фотография?

— Ой, — смутилась девочка. — Я… а нужна фотография? — спросила она растерянно — и это было странно. Не то чтобы до сей поры никто не удивлялся этому — бывало, но… не так.

— Конечно, — он снова улыбнулся ей. — Приносите, и я вам сделаю страницу, вам только нужно прислать мне все данные. Одним письмом.

— Ага, — кивнула девочка и тоже улыбнулась. И спросила: — А вы покажете мне, как? И где? Я не умею, — она смущённо улыбнулась, но это вышло у неё совсем фальшиво.

— Вы не умеете работать на компьютере? — вежливо осведомился Ойген. Ему было смешно и совсем капельку неловко — вернее, он испытывал, что называется, испанский стыд.

— Нет, — помотала головой девочка. — Ну, вернее, нас учили в школе, да… и я аську знаю. Давайте, я вам дам свой номер? — спросила она быстро. — На всякий случай?

— Я думаю, будет разумно разместить его в объявлении, — невозмутимо кивнул Ойген. — Боюсь, я не могу вас научить всему — но, если у вас нет ящика, помогу вам его создать. Это совсем несложно.

— Спасибо, — она радостно заулыбалась — и покраснела. — Я… я тогда принесу вам сейчас фото? Да?

— Да, конечно, приносите, — согласился он, и когда она, взбудораженная и радостная, убежала, откинулся на спинку кресла и вздохнул, подумав снова, что ему, определённо, стоит хорошо обдумывать свои желания. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как он шутливо попенял Рабастану, что в того влюбилась девочка, прекрасная и юная — а он почему-то вампир, и в него не влюбляются. И вот, пожалуйста… и вот почему, хотел бы он знать, ей не быть лет на десять постарше? В конце концов, это просто несправедливо! Эй, кто-нибудь, разогрейте в микроволновке мне на обед мою кровь!