Изгои (джен)

Войдя, Ойген с Толлетом оказались в небольшой светлой прихожей, налево от которой виднелась дверь в кухню, а направо — лестница наверх, рядом с которой стояла, видимо, хозяйка дома, невысокая шатенка средних лет в джинсах и серой футболке.

— Миссис Ларкинс? — вежливо поздоровался с ней Ойген. — Ойген Мур, Бартоломью Робертс из «Потерянных душ», — представился он их, сообразив лишь в последний момент, насколько придуманное Миком название к нему прицепилось — но компаниям люди доверяли, как правило, больше. — Мы только сфотографируем вашего кота — спасибо вам, что согласились принять нас сегодня.

— Спасибо вам за помощь, — сказала она, несколько удивлённо разгадывая Толлета. Выглядела миссис Ларкинс несколько… вымотанной, пожалуй, определил для себя Ойген. — Я понимаю, как всё это выглядит. Но он там просто жил… не все любят животных, понимаете?

— Конечно, — Ойген улыбнулся ей тепло и понимающе. — Мы постараемся найти Боллу хозяев.

— Буду вам признательна. Хотя кому он нужен, — пробормотала она себе под нос и сказала уже громче: — Я вас оставлю, с вашего позволения — дела. Кася вас проводит наверх.

Она развернулась — и ушла куда-то вглубь дома, а Ойген, бросив случайный взгляд на Толлета, снявшего, наконец, очки, заметил, что, несмотря на вежливую полуулыбку, взгляд у того был откровенно мрачным, и утвердился в мысли, что он согласился поехать не просто так.

Они поднялись по лестнице на третий этаж, где в мансарде располагалось несколько комнат. День выдался тёплым, и наверху было слегка душновато. Им, как выяснилось, нужна была дальняя дверь, и когда мадам Кася повернув ручку, её приоткрыла, резкий аммиачный запах ударил в нос, и Ойген поморщился.

Они втроём вошли в довольно просторную для одного кота и практически пустую комнату, застеленную плотной плёнкой. У одной из стен стоял кошачий лоток, у другой — почти напротив — большие миски с остатками сухого корма и воды, а у окна располагался ветхий стул, рядом с которым лежал маленький мячик. На взгляд Ойгена для полноты образа на окне явно не хватало решётки. А ведь некоторые, насколько он знал, так держат своих детей…

Обитатель этой комнаты — довольно крупный на вид серый кот с оранжевыми глазами — полулежал на старом полотенце, брошенным неподалёку от мисок. Увидев входящих, он тут же вскочил — если это слово применимо к не слишком ловкому зверю — и, прихрамывая на все четыре лапы, довольно бодро подбежал к ним и принялся, громко мурлыча, тереться о ноги того единственного человека, который здесь его навещал.

— Привет, — Толлет присел на корточки и протянул к коту руку ладонью вверх — впрочем, не трогая его, а давая возможность её обнюхать. — Какой ты красивый.

— Он очень сильно любит, когда его гладят, — сказала мадам Кася, наклоняясь и гладя кота по спине и голове. — Очень любит.

— Тут можно приоткрыть окно? — спросил Ойген, оглядываясь и стараясь дышать не слишком глубоко.

— Да, можно, можно, — закивала она, обходя кота и направляясь к окну. Открыв его, она отнесла стул к одной из стен и объяснила: — Вдруг Болл прыгнет. Он же кот.

— Конечно, — Ойген тоже подошёл к окну, обойдя полузасохшую уже лужу, и с жадностью вдохнул свежий воздух.

— Я уберу сейчас, — мадам Кася ужасно смутилась. — Сейчас. Простите меня, пожалуйста.

— Ну что вы, — возразил Ойген очень искренне. — Это совершенно не ваша вина. Конечно, в комнате будет пахнуть, если лоток не чистить столько дней. Всё в порядке, — заверил он её. — Мне доводилось нюхать вещи похуже.

Толлет, между тем, так и сидел на корточках и ворковал с трущимся о его руки котом — и Ойгену было так жаль разрушать такой замечательный союз, что, хотя вместо него на смене сейчас скучал Джозеф, он решил, что со съёмкой можно и подождать до окончания уборки. Тем более что на полу кое-где виднелись пятна уже засохшей и кристаллизовавшейся мочи. Какие, же всё-таки, эти Ларкинсы равнодушные мрази! Так ли уж сложно хотя бы пару раз в день подняться сюда, убрать лоток, налить воды и положить еду? Даже в Малфой-мэноре в подвале к пленникам относились лучше, уж это он точно знал.

Мадам Кася зашуршала наполнителем, а потом куда-то вышла с лотком в руках, а Толлет, тем временем, взял кота на руки, и тот урчал так оглушительно, что Ойген слышал это даже стоя у распахнутого окна. Продышавшись, он вернулся к Толлету и заметил с улыбкой:

— Вас бы с ним так вдвоём и сфотографировать. Отличная реклама бы вышла.

— Сфотографируем, — кивнул тот. — Только лучше тебя, у тебя типаж более подходящий, особенно когда ты так задумчиво глядишь в никуда. Прости, профессия всех нас портит. Но просто уверен, что он и к тебе сам пойдёт — смотри, какой ласковый.

— Мне как-то сказали, что я похож приторного вампира, — Ойген протянул руку и почесал кота под подбородком. Его мех был хоть и густым, но тусклым и как будто бы свалявшимся, и Ойген заметил: — Его бы расчесать… но, кажется, здесь нечем.

— Неплохая идея, господин граф, — Толлет кивнул с усмешкой. — А расчёска у меня есть … держи, — он аккуратно протянул совсем не ожидавшему этого Ойгену кота. Ойген не слишком уверенно его принял, удивившись, каким же лёгким оказался вдруг Болл, а Толлет поднял с пола кофр и извлёк из него маленькую пластиковую чёрную расчёску. — Ну что, парень, — ласково проговорил он, — будем причёсываться? Кто у нас тут будет самым красивым?

Кот на руках у Ойгена продолжал урчать, и тот, стараясь держать его осторожно и крепко, с некоторым недоумением смотрел, как Толлет расчёсывает пушистый бок. Да, он явно не брезговал расчёсывать больного и не слишком чистого кота своей расчёской, а значит, это зрелище для него было вряд ли не то что даже шокирующим, а просто новым.

Пока вернувшаяся мадам Кася мыла пол, а Толлет наводил красоту урчащему Боллу, Ойген разглядывал его, поворачивая так, чтобы кота было удобней чесать. Ойген никогда особенно не интересовался животными, но даже он понимал, что, какими бы крупными и мощными ни были у него лапы, суставы на них не должны выделяться так сильно. А лапы у Болла были действительно крупными, и сейчас он сжимал и разжимал свои пальцы, и это было… так трогательно. Словно кот пытался его ощупать. Ойген, не удержавшись, подсунул под одну из лап палец и потрогал тёплые кожаные подушечки, на которых ощущались подсохшие уже корочки — видимо, следы от вросших когтей.

— Всё, — мадам Кася подошла к ним. — Чисто теперь, — она улыбнулась. — Я пойду, приберусь рядом? Другие комнаты. Не буду вам тут мешать?

— Конечно, — Ойген ей улыбнулся. Болл удобно устроился на его руках, и Ойген чувствовал ладонью, как бьётся его сердце. — Спасибо вам. Я вас позову, когда мы закончим.

— Да! — она обрадовалась. — Да. Конечно. Я здесь, рядом.

Когда она ушла, Толлет сунул расчёску в карман и сказал:

— Давай начнём. Посади его пока куда-нибудь — поможешь.

— Спускайся, — Ойген знал, конечно, что кошек можно просто стряхнуть с рук, но у Болла были больны суставы, и он аккуратно опустил кота на пол, и тот немедленно прижался к ногам Толлета.

— Погоди, парень, — тот погладил его по спине. — Сейчас мы тебя так сфотографируем, что за тобой выстроится очередь до Сохо, — пообещал он. — И ты ещё будешь сам выбирать хозяев и крутить хвостом, — подмигнул он Ойгену, открывая большую сумку. — Свет только из окна, и уже вечереет. И что-то розетку я тоже не вижу, — проговорил он, оглядываясь.

— И я, — Ойген тоже огляделся, досадуя, что не задал этого вопроса той, что наверняка могла бы на него ответить. — Но тут лампочка под потолком — можно включить! — он нашёл взглядом выключатель на стене и, подойдя, щёлкнул им.

Загорелась тусклая лампочка, и свет в комнате показался ему мертвенным.

— Если мы не хотим, чтобы Болл выглядел как в «Кладбище домашних животных», лучше это безобразие выключить, — скривился Толлет. — Но я знал, знал, что примерно так всё и будет! Я уже говорил, что я молодец? — несколько картинно заявил он, поднимая вытянутый указательный палец — а затем расстегнул длинную сумку, откуда вытащил и быстро разложил две лёгких чёрных стойки, а затем указал Ойгену на два рулона плотно свёрнутой ткани. — Я взял белый и лиловый ещё — серый кот будет он на нём превосходно смотреться. Но начнём мы с всё-таки с белого.

Белую ткань из рулона Толлет закрепил на горизонтальной штанге и раскатал её на пол. Затем поставил ещё пару стоек и неожиданно для Ойгена достал… большой черный зонт.

— А… — только и сумел выговорить Ойген, и Толлет, довольно улыбнувшись, раскрыл его.

Изнутри тот оказался блестящим, и Толлет, прикрепляя его к стойке, заметил:

— Как-то я под ним даже шёл под дождём… хотя он, конечно, не для этого. Но зато я пришёл сухим, — он прикрепил к зонту на стойке лампу. — Нам нужен рассеянный и отражённый свет, а не прямой, — пояснил он. — И у меня есть ещё один, запасной — добавил Толлет, извлекая его — на сей раз зонт оказался белым. Он закрепил его на стойке, чтобы лампа светила через него, и включил. Ойген глядел на все эти приготовления широко распахнутыми глазами, а Толлет, явно рисуясь, поправил зонтики и добавил: — На аккумуляторах они проживут минут сорок. Нам должно хватить.

Пока Толлет всё это проделывал, кот улёгся совсем рядом и внимательно наблюдал за происходящим. И без возражений позволил переложить себя на новое место — а дальше… дальше началась почти что магия. Толлет сунул Ойгену в руки колокольчик и линейку и время от времени распоряжался:

— Позвони колокольчиком над моим левым плечом. Помаши линейкой над правым. Теперь не бойся, зайди на фон и позвени прямо над Боллом. Теперь левее. Правей. Ниже. Возьми линейку и сделай резкий взмах снизу наискось налево…

Камера у него была такая же, как у подруги Фионы, насколько Ойген имел возможность судить. Однако объектив был крупней, а ещё сверху крепилась более массивная вспышка. И когда она вспыхивала, ярко полыхала и лампа под серебристой внутренностью зонта.

Ассистировать фотографу Ойгену неожиданно понравилось — возможно, потому что их модель ни разу не попыталась убежать… разве что пару раз Болл поднимался и начинал двигаться к Толлету, но тот тут же опрокидывал его назад, чесал живот и щёки, и работа продолжалась.

А потом Толлет велел:

— Садись туда и бери его на руки.

— А моё лицо не отвлечёт от кота? — спросил Ойген.

— Люди без головы подсознательно производят жутковатое впечатление, — Толлет изобразил в воздухе странный пасс, и Ойген кивнув, вспомнил гриффиндорское привидение и его безголовых приятелей. — Как-то я снимал коллекцию детской одежды. Клиент не захотел, чтобы она была именно на детях. Дети-модели — это та ещё головная боль. Ну, куртки мы по стойкам развесили, а в капюшоны вставили воздушные шарики с нарисованными мордашками — вышло даже мило… хотя и слегка инфернально. Я предупреждал — но кто же меня слушал? — он пожал плечами и начал менять фон с белого на лиловый. — И кто был прав? Покупатели их потом были в шоке — и самый частый вопрос был: «А детишек, значит, уже похоронили»? Так что извини, голова останется при тебе. К тому же, вы оба красавчики и отлично смотритесь в паре. Давай-ка, слегка улыбнись. Тепло и нежно… ну знаешь как архангел Гавриил, несущий благую весть, заставь всех полюбить этого кота и проникнуться христианским духом.

Ойген послушно улыбался и держал кота, и поворачивался — а потом осторожно предложил:

— Нам бы показать и его суставы… чтоб сюрпризов не было. Мы… я же не буду скрывать, что кот болен.

— Да, точно, — кивнул Толлен. — Положи-ка его лапы себе на плечо… вот так. Да, хорошо… повернись. Так. И на меня смотри… теперь на него… и лапы придержи…

Когда они закончили, Ойген чувствовал себя ужасно вымотанным — словно это он снимал, а не служил подставкой для кота. А каково должно было быть Толлету?

Как ни странно, тот, хотя и казался взмыленным, не уставшим выглядел — скорее, взбудораженным.

— Я думаю, с полдюжины снимков я там выберу, — сказал он, выключая лампы.

— Это от них так жарко? — спросил Ойген, кивнув на лампы и утирая пот со лба.

— От них, — кивнул Толлет. — Жарковато, да… да ничего — сейчас, пока я собираюсь, тут проветрится. А потом поедем — я так точно. Я так понимаю, время дорого — я постараюсь за пару-тройку дней всё сделать.

— Сделай, — попросил Ойген. — Я понимаю — у тебя полно работы, и всё это… скажи, сколько я тебе буду должен.

— Ничего, — Толлет так изумился, что Ойген на мгновенье ощутил себя на месте своих… как их назвать — клиентов? — Как там, «Потерянные души», ты говорил? Торгуются обычно за них, обычно, в другом ведомстве, — он усмехнулся снова. — Ты же ведь нет?

— Не торгуюсь и не беру, — Ойген рассмеялся в ответ. — Но ты не обязан же… спасибо, — оборвал он сам себя под взглядом Толлета. — Правда. Я тебе обязан.

— Забудь, — резковато сказал Толлет и отвернулся, складывая фон. — Никто тут не никому обязан — разве что эти тоф тин⁽¹⁾… — это прозвучало неожиданно грубо, и Ойгену не нужно было знать валлийский, чтобы понять.

Толлет громко щёлкнул какой-то застёжкой и дальше уже собирался молча. Закончив, присел перед лежащим рядом с ним Боллом на корточки и, почесав его под подбородком, сказал:

— Ничего. Найдётся тебе хороший дом. Ты слышишь? Мы вернёмся!

— И заберём тебя, — добавил Ойген, подходя к ним и погладив кота между ушами.

Тот громко мурлыкал, полуприкрыв свои большие оранжевые глаза, однако, как только они оба выпрямились, он, похоже, сразу понял, что они уходят — и умолк, и только тяжело вздохнул, а потом вдруг встал и, отвернувшись, побрёл на своё полотенце, где и лёг, уткнувшись носом в стену. Даже Ойгену стало неуютно, а Толлет резко отвернулся и, бросив отрывисто:

— Пошли, — подхватил сразу обе сумки и буквально рванул дверь на себя.

— Давай стойки мне, — Ойген буквально отобрал у него большую сумку, одновременно громко сказав. — Мы уже закончили, — сказал он, очень постаравшись улыбнуться, когда мадам Кася выглянула из соседней комнаты — наверное, она просто всё это время ждала.

Провожая их к лестнице, она снова начала их благодарить. Толлет просто кивнул ей и пошёл к выходу, а Ойген задержался и, достав из кошелька двадцатку, протянул её ей:

— Может быть, вы купите ему пока какую-нибудь лежанку, — попросил он. — Это полотенце…

— Полотенце я сменю, — пообещала она и попросила робко: — А можно, я ему ещё куплю… — она замялась и сделала царапающее движение. — Для когтей? Здесь хватит…

— Всё, что вы сочтёте нужным, — мягко оборвал её Ойген и достал ещё пятёрку. — Позаботьтесь о нём, ладно? Я вам позвоню, как только будут новости.

— Спасибо вам, — она сжала его руки. — Спасибо, мистер Мур!

— Пока что не за что, — возразил он. — Мы только начали. Но обещаю, мы его не бросим — и могу я поговорить с хозяйкой? — попросил он.

— Миссис Ларкинс с дочкой занимается, — она покачала головой. — Она очень не любит, когда её беспокоят в это время. Очень.

— Тогда передайте ей, пожалуйста, тут мой телефон, — попросил он, вручив ей визитку и поправляя сползающий с плеча ремень тяжёлой сумки. — И попросите позвонить мне, если они всё же решат его усыпить. В любое время. Пожалуйста.

— Конечно, — она закивала и заверила его: — Нет, они не будут! Нет, они тоже не хотят, не думайте! Они хотели бы отдать его.

Они простились, и Ойген вышел, наконец, на улицу, где его Толлет ждал его у машины.

1) Twll tin — валлийское ругательство, состоящее из слов олово и задний проход, чаще всего во фразе «Twll tin pob sais», именно так валлийцы и говорят и пишут, выражая отношение к англичанам.

Вернуться к тексту