Изгои (джен)

Некоторое время они молча пили чай, но потом Ойген всё-таки не выдержал:

— Асти, я даже боюсь предположить, откуда ты нахватался всего этого, — сказал он, без особого успеха скрывая любопытство.

— Полагаю, — усмехнулся Рабастан, — как и все — в школе.

— В школе?! — Ойген поперхнулся чаем.

— Ну знаешь, наша школа располагает к очень и очень разному, — Рабастан просто пожал плечами, а Ойген поставил чашку на сто:

— Асти, я начинаю тебя бояться...

— Так вот, — невозмутимо продолжил Рабастан, — ещё в школе я видел один очень интересный альбом — привезли мне... но так повелось, что лежал он в Слизеринской гостиной, так что, думаю, я приобщился к нему не один…

— Бастет! — Ойген слегка округлил глаза, — У нас тоже, конечно, ходили журналы… Но в гостиной? И что, Слагхорн ничего не сказал?

— Кажется, он несколько раз одалживал его полистать на досуге. Ойген, у тебя сейчас такое лицо, что я жалею, что у меня нету камеры, — Рабастан склонил голову на бок. — Но я могу набросать его на бумаге. Для истории. Ну что ты, в самом-то деле, храму в Кхаджурахо лет примерно столько же сколько, и Хогвартсу, — он улыбнулся — и было заметно, какое удовольствие доставляет ему этот разговор. — Ты даже не представляешь, какая там каменная резьба! — добавил он почти мечтательно.

— Храму где? — переспросил Ойген. — При чём тут храм?

— В Кхаджурахо, — повторил Рабастан и предложил: — Ну мы же про тантру с тобой говорим, так? Просто возьми и погугли. В сети масса снимков. Кхад-жу-ра-хо, — проговорил он по слогам.

Конечно, Ойген придвинул к себе ноутбук и вбил нужные буквы в поисковой строке. И то, что ему любезно продемонстрировал Гугл, заставило его не то что бы смутиться, нет, скорей ошарашило, особенно когда он внимательно пригляделся к деталям.

— О-о-о, — протянул он, оборачиваясь к устроившемуся рядом Рабастану. — А вот что можно так, я не знал…

— И это маггловский храм, — заметил тот. — Представь те три храма в горах и джунглях, до которых магглы не добрались! Некоторые скульптуры там движутся: апсары танцуют, змеи ползут и извиваются… Слоны…

— Пожалуй, слоны для меня — это немного слишком, — Ойген помотал головой. — Я… я понятия не имел, что… вообще ни о чём подобном. Даже не слышал никогда! И магглы… они… они это не скрывают? — он перевёл взгляд на экран.

— Нет, зачем? — удивился Рабастан. — Туда водят экскурсии… и знал бы ты, как я жалею, что не был там сам. И уже не буду, разумеется… к счастью, у меня отличная зрительная память.

— Тот альбом, — мгновенно вспомнил Ойген. — Кто из наших вообще мог такое привезти такое? — «тебе» повисло в воздухе не прозвучав, Ойгену просто потребовалось вдохнуть, чтобы продолжить: — Или снимать на каникулах… в наше время подобного уже не было! Кажется, на наш век достались только та самая фотографии «Холихедских Гарпий», и то одним глазком посмотреть, — он рассмеялся.

— Вот видишь, — назидательно заметил Рабастан, — в этом преимущество учиться на несколько курсов старше.

— Асти, а сколько тебе тогда было лет? — спросил Ойген с любопытством, снова посмотрев на него.

Рабастан задумался.

— Я был курсе, пожалуй, на третьем, или втором... — протянул он, наконец.

— А что тебе сказал Руди? — улыбнулся Ойген.

— Ну... лично я ему не показывал, — Рабастан рассмеялся негромко. — Он, ты знаешь, не очень любит скульптуру...

— Не любит? — Ойген тоже засмеялся.

— Ну... классическая живопись ему всегда была ближе, — в голосе Рабастана звучала откровенная ирония. — Впрочем, альбом тогда лежал на столе, и иногда путешествовал по рукам… — А потом он посерьёзнел вдруг: — Нет, всё-таки, третий... Ойген, я в этом возрасте всерьёз налёг на человеческую анатомию и много рисовал с натуры. У меня тогда уже была первая живая натурщица. Это же важно — и я не хотел откладывать всё на будущее. Мне предстояло торчать в этой идиотской школе с сентября по июнь, и за лето следовало успеть как можно больше, чтобы потом уже рисовать с набросков и по памяти.

— Ты… о-о… в тринадцать лет?! — Ойген, кажется, глядел на Рабастана во все глаза, и вспоминал, что он в том же возрасте разве что летом в Пьемонте вместе с мальчишками тайком подглядывал за купающимися кузинами, из тех, что постарше, — причём в основном из хулиганства. А вот лето после пятого курса и СОВ было уже очень ярким... но все равно всё это было настолько хорошо, прежде всего, потому что запретно.

А у Рабастана в тринадцать лет уже была… натурщица? И он преспокойно её рисовал… Было в эмоциях, которые обуревали сейчас Ойгена в этот момент, что-то сродни тому, что чувствуешь, когда один из приятелей невзначай рассказывает, что вполне серьёзно начал готовиться на охотника или ловца, даже не купив палочку, и родители лично наняли ему в тренеры кого-то из игроков британской лиги… От тренера мысли Ойгена свернули куда-то совсем не туда, и он снова потряс головой.

— Это же просто тело, — Рабастан вдруг улыбнулся мягко и снисходительно. — Оно прекрасно и естественно — и я никогда не понимал, что в нём можно найти постыдного? Каким бы оно ни было. Мы же не стыдимся голых гиппоргифов или кошек. Кубы, шары и бюсты мне было скучно рисовать, а пейзажей было предостаточно и в Хогвартсе.

— Нет, ничего, конечно, — качнул головой Ойген, снова вспоминая своих итальянских горячих кузин и их сглазы. — Почему постыдного? Но просто…

— Тогда почему ты так нервно хихикаешь и отводишь глаза? — голос Рабастана звучал сейчас почти покровительственно, а во взгляде плескалась тёплая ирония. И в этот момент Ойген вдруг с остротой ощутил, что тот действительно старше. — Ты же ведь не ведёшь себя так, когда мы говорим о природе или вот, скажем, мебели. О её изгибах, — Рабастан обвёл невидимые изгибы в воздухе, — мягкости… Ну вот, — отметил он, — я снова вижу эту улыбочку на твоих губах. И кажется… Ойген, ты что, краснеешь? Впрочем, это нормально, это часть нашего воспитания и культуры.

— Асти, ты... Мерлин, я никогда не думал, что ты когда-нибудь сможешь вогнать меня в краску! Мерлин. Бастет. Ладно. Ладно — расскажи мне. Про всё... вот это.

Рабастан кивнул — и несколько неожиданно и с видимым удовольствием буквально прочёл Ойгену лекцию о концепции стыда в философии и искусстве. И закончил совершенно неожиданным виражом:

— И раз уж мы говорим о стыде, ты говорил, у тебя ведь есть в компе работы вашего пирата? Я подумал, это может выйти весьма забавно.

— Что? — сказать по правде, со всеми этими откровениями Ойген вообще забыл и про Толлета, и про граффити, и про стены.

— Вызов, — пальцы Рабастана слегка дрогнули — словно в нетерпении. — Но я бы сперва посмотрел, с кем мне предстоит иметь дело… Знай своего врага, так, кажется? И, сперва, я немного подумал бы…

— Да, конечно, у меня есть, — Ойген очень постарался произнести это как можно нейтральнее. Он видел, что Рабастан уже загорелся этой идеей, и вовсе не хотел его спугнуть. Так что он просто открыл папку с фотографиями, списанными у Толлета, и оставил Рабастана её изучать — и тихо ухмылялся, собираясь на смену, при виде выражения его кривившего лица, когда он изучал работы «конкурента». И кажется, Рабастан что-то нелестное набрасывал у себя в блокноте…

Только уже по дороге на смену Ойген вспомнил, что Рабастан так ничего ему и не рассказал про тот самый альбом в Слизеринской гостиной, и его автора... Что ж, это его право — не рассказывать о таких вещах. В конце концов, у каждого есть право тайны.

И хотя последние откровения Ойгена действительно ошеломили, успокоившись, он решил, что это всё, на самом деле, и к лучшему. И то, что Рабастан так загорелся этим соревнованием, и тем, что у него, оказывается, есть личная жизнь, и вообще, что они стали куда больше просто общаться, вот в карты играть, и чаще говорить о вещах, которыми раньше жили.

И главное — Рабастан, похоже, почти вернулся к нормальной жизни, если то, как они теперь живут, конечно, можно так назвать. Это огромный прогресс, и эта жизнь почти полноценна: он стал больше рисовать, и работает над чем-то в компьютере, пусть пока и не спешит показать, но Ойген готов ждать, пока он закончит. И даже в блоге у Рабастана число подписчиков множится… Мысль, что у брата есть сейчас всё, что тот хочет, буквально согрела Ойгена. Он был рад, просто рад, и очень надеялся, что дальше так примерно и будет.

Он уже почти дошёл до кафе, когда остановился, поражённый простой и внезапной мыслью. А ведь он, кажется, просто привык считать Рабастана… как бы это мягче сказать… немного неполноценным? Заботиться о нём, как должны заботиться о более… слабых членах семьи самые… старшие или просто дееспособные. Это было так очевидно и так… неправильно, что Ойген, резко развернувшись, пошёл в другую сторону — в обход квартала, благо, время позволяло, а ему хотелось обдумать эту мысль прямо сейчас.

У него ведь не было ни единой причины к Рабастану относиться подобным образом, думал он, быстро шагая по улице. Впрочем, наверное, что-то такое носилось в воздухе даже во время ещё той, первой войны, ведь Рабастан почти что не мог участвовать в рейдах, и старший брат пытался его от много уберечь… А уже здесь Рабастан был тяжело болен — но ведь это же давно прошло, и с тех пор, как пришёл в себя, он ни разу не дал повода так думать о себе. Напротив, все его действия свидетельствовали об обратном: от аккуратного приёма всех лекарств и посещений доктора Купера до выбора способа заработка. Рабастан отлично отдавал себе отчёт во всём, что делал — так в чём дело? Ойген что, просто привык?

Он вдруг так ярко представил, как бы жил, если бы Рабастан и вправду был не в себе: срывался в истерики и взрывался, например, как Беллатрикс, или, наоборот, впал в детство… что бы он делал тогда? Ойген даже похолодел от такой леденящей картины и твёрдо сказал себе, что с этого момента больше никогда не будет смотреть на Рабастана подобным образом. Но… но всё же стребует с него подробный рассказ про тот самый храм. И про тантризм, и про его интересные практики в целом. А ещё обязательно сравнит школьный опыт. Бастет, натурщица! Третий курс!

В кафе Ойген пришёл очень задумчивым — и когда вскоре после начала смены, когда нему заглянула за кофе Энн, спросил:

— Как съездили?

— Мы столько всего накупили — даже стыдно, — сказала она, усаживаясь рядом, и пожаловалась: — Я даже устала… Зато мы привезли светильники… все, что собирались, и даже немного больше — но они дешёвые, и мне кажется, тебе понравится — и Толлет на них тоже скинулся!

— Тогда нам точно нужно как-нибудь сманить его насовсем, — озабоченно заметил Ойген. — А то он съедет и заберёт свою часть с собой.

— Он сказал, что это в счёт аренды, — помотала головой Энн. — И мы ещё немного всяких мелочей купили… посмотришь завтра. Какая у него фантастическая машина!

— Да-а, — согласился Ойген. — Когда-нибудь ты заведёшь себе такую?

— Заведу! — ответила она. — Ну, или похожую… но заведу. Скажи, ты что такой сегодня задумчивый? — спросила Энн, внимательно его разглядывая. — Всё в порядке?

— Скажи, — ответил он вопросом на вопрос, — а что ты знаешь о тантра-йоге?

— Ты решил заняться? — Энн засмеялась, и в ответ на его:

— Подумываю, — покивала:

— О-о. Разбуди свою змею кундалини, — чем вогнала-таки Ойгена в краску.

В общем, серьёзного разговора на эту тему у них, конечно, не вышло — так что Ойгену пришлось снова обратиться к услугам Гугла, который, по крайней мере, не шутил так двусмысленно. Зато весьма однозначно наводил найденными картинками на разные мысли…

Смс от Ролин пришла как раз когда он рассматривал очередную асану — и как же Ойгену захотелось не переписываться, а просто поговорить с ней! Он оглядел зал, взглянул на часы — и решил-таки на несколько минут сбежать в комнату отдыха персонала. В конце концов, никто не помешает ему выглядывать оттуда и следить за появлением новых посетителей, решил он — и, едва скрывшись за дверью, набрал номер Ролин. И хотя при звуках её голоса поначалу позабыл о Рабастане и обо всём остальном, и позже, в ответ на её вопрос о том, как прошёл его день, рассказал ей… практически всё.

— Ты представляешь?! — закончил он свой рассказ. — Мой собственный брат! И ведь не обмолвился же ни словом! Я и не узнал бы, если бы не ты!

Ролин рассмеялась и спросила:

— Хочешь попробовать?

— А ты умеешь? — спросил он в ответ.

— Я когда-то занималась йогой, — ответила она. — Просто йогой — но… я знаю, у кого можно было бы проконсультироваться, — она снова засмеялась. — Кстати, твой брат прав — этим очень хорошо заниматься на рассвете… так ты хочешь?

— С тобой? Да! — решительно ответил он. — Только немного позже — видел я эти асаны. Давай побережём твою лодыжку!

— Тогда через неделю, — решила Ролин. — Например, во вторник. Ты приедешь в понедельник и переночуешь — а с утра… — она рассмеялась. — У меня и сад есть — никуда ходить не надо.

— Ты серьёзно? — Ойген… нет, не то чтобы он волновался, но…

— Да, конечно, — её голос звучал в трубке так игриво! А у него впереди была ещё почти вся смена… — Я сегодня напишу своей знакомой — она проконсультирует нас с чего бы такого начать…

— Нас? — переспросил Ойген.

— Нас, — подтвердила Ролин и пообещала, попрощавшись: — Будет весело, — оставляя его гадать, шутила ли она, и если да — то в чём.