Изгои (джен)

Битву двух художников ждали все — но когда все, включая даже вставшего пораньше ради этого Ойгена, собрались в субботу утром в офисе, Рабастан и Толлет, вопреки всем соревновательным жанрам, просто… взяли и выставили всех из комнаты. До завтрашнего полудня. Даже завесили плёнкой дверной проём, пообещав, впрочем, во искупление сей несправедливости вооружить всех завтра остатками красок и отдать им на растерзание окна — и заодно показать, как именно их терзать.

А потом всех выгнали. И остались там, внутри, вдвоём — оба в старых джинсах и толстовках, и в банданах. На сей раз Рабастан выбрал из их пачки самую яркую — пронзительного ядовито-зелёного, словно Авада, цвета — и Толлет, если Ойгену не показалось, от этой яркости почти незаметно фыркнул. Почти.

— Меня ты мог бы и предупредить, что нам сегодня ничего интересного не покажут, и даже поболеть не дадут, — с деланной обидой сказал Ойген Рабастану на прощанье. — Я бы спал!

— Я негодяй, — кивнул Рабастан — и Ойген, грустно поглядев на Энн, пожаловался, спускаясь с ней вместе:

— Я встал в восемь утра!

— А я вообще в семь! — она сочувственно взяла его под руку и предложила: — А пойдёмте пиццу есть? Тут рядом пиццерия…

— Острую! — хищно согласился Ойген.

— У них там, кстати, — добавил Марк, — в меню появилась новая. С лососем и креветками.

— Пицца с лососем?! — шутливо возмутился Ойген. — Да кто вообще такую ересь выдумал?!

— Это вкусно! — хором заверили его Марк с Энн.

— Попробуй! — тут же предложила она, но Ойген замахал руками:

— Ни за что! Такое святотатство!

Но, впрочем, когда они вчетвером дошли до пиццерии и заняли один из самых уютных столиков в углу, и получили заказ, Ойген передумал и обменял один из своих кусков дьябло на тот самый, так его возмутивший вариант с лососем и креветками. И даже признал:

— На самом деле, пицца может быть, конечно же, с любой начинкой. Главное — чтоб тесто было правильным, а остальное… Вот буквально что дома отыскалось — то и… но я этого не говорил.

— И не ел, — кивнула Энн.

— Тебя тут вовсе не было, — добавил Джозеф.

— Конечно, не было, — поддакнул ему Ойген. — Я спал дома! Сладко, крепко и… и вообще, — добавил он ворчливо, — вы сломали мне шаблон сегодня. Дважды.

— Лососем и креветками? — Энн сделала несколько больших глотков ананасового сока.

— Это сойдёт за один, — возразил Ойген. — Но пицца без пива!

— Так кто ж тебе мешал, — философски пожал плечами Джозеф.

— В девять утра?! — Ойген состроил такую гримасу, что все рассмеялись.

— Пицца с колой — это классика, — наставительно сказала Энн.

— Классика — это пицца с вином, — возразил Ойген. — Обычно с красным.

— Американская классика! — не уступила Энн, откусывая большой кусок, и быстро его прожевав, спросила: — Почему жизнь так несправедлива? В будни я едва встаю с утра — а в выходные вот пожалуйста!

— Это не жизнь несправедлива, а учёба, — засмеялся Ойген. — Тебе просто уже не хочется учиться — а приходится. Вот организм и бунтует. У меня так тоже было.

— Ты не любил учиться? — недоверчиво спросила она, и он кивнул:

— Ужасно не любил. Особенно на старших ку…классах. Вернее, иногда любил… но некоторые предметы мне казались жутко скучными. История, к примеру. Я буквально спал на ней… но, впрочем, — признал он, — у нас почти все так делали.

— Ты как мой старший брат, — с грустной улыбкой заметил Марк и добавил мечтательно: — А я любил историю…

— У нас её рассказывали ужасно скучно, — ответил Ойген.

— Как у нас английскую литературу, — буркнул Джозеф. — Никогда не слышал более занудного изложения Шекспира, чем в школе.

— П-ф-ф! Шекспир! — воскликнула Энн. — Нам в начальной школе такие сказки для чтения выбирали, что я над ними засыпала!

Разошлись они ближе к полудню — и Ойген, подумав, отправился прямиком домой. Не спать, конечно, а работать. Ему ужасно хотелось хоть немного подсмотреть, что происходит в студии, и он, придя в кафе пораньше, поднялся наверх — и, увидев яркий свет за всё ещё затянутым плёнкой дверным проёмом, вздохнул, но сунуть свой нос не решился. Он знал, как обидно бывает, когда кто-нибудь неуместным подглядыванием портит весь сюрприз, и, пусть и неохотно, но остановился. И уже из кафе написал Рабастану:

«Ты не представляешь, каких душевных сил мне стоило не подглядеть хоть одним глазком!»

Ответа он не получил — а ночью, уже уходя, просто запретил себе подниматься наверх. Вряд ли там до сих пор кто-то был — и как бы Ойген тогда удержался? А завтра будет неловко…

В окнах их квартиры было привычно темно, но на кухне, куда Ойген зашёл выпить чая, на столе обнаружилась записка: «Молодец!», рядом с которой лежал леденец на палочке. Ойген фыркнул, дописал: «Мог бы хотя бы шоколадную конфету оставить!» и, выпив чая, в предвкушении завтрашнего показа ушёл спать.

Проснулся Ойген от запаха жареного бекона, полоска которого коварно лежала на тарелке прямо на прикроватной тумбочке, под самым носом. На часах было около десяти утра — самое время идти завтракать. И ждать ещё целых два часа!

— Доброе утро, — сказал Ойген, заходя в гостиную, кутаясь спросонья в халат. — Мне нужен твой совет.

— Форма одежды — свободная, — отозвался Рабастан, не отрываясь от компьютера.

— Ага. Спасибо. Да. Тогда ещё один, — Ойген двинулся было в его сторону, но Рабастан немедленно напрягся, и он остановился в нескольких шагах. — У Энн во вторник — через два дня — день рождения. Я подумал — может, нам подарить один подарок на двоих, а? Подороже. Если ты захочешь, разумеется. Верней, на троих. Я говорил и с Джозефом — ему идея понравилась.

— Ты знаешь, чего она хочет? — Рабастан поднял голову, и Ойген кивнул:

— Компьютерное кресло. Как у… кхм…

— Толлета, — в голове Рабастана прозвучала явная насмешка. — А мысль хорошая. Ты знаешь, сколько оно стоит?

— Фунтов сто пятьдесят — двести, — ответил Ойген. — Втроём мы вполне можем это себе позволить.

— Я в деле, — кивнул Рабастан. И добавил: — Невероятно, что ты вчера удержался. Ты правда вечером не был там?

— Я же пообещал, — сказал Ойген с укором. — Хотя это было трудно.

— Тогда ты заслужил награду, — решил Рабастан. — Но она пока что ещё не готова. Тебе вновь придётся подождать.

— Ну вот, — Ойген вздохнул. — Скажи хоть, что это будет…

— Кое-что из моей анимации, — сказал Рабастан.

— Новый мультфильм? — Ойген весь просиял. Вот, значит, чем был занят Рабастан всё это время!

— Да. И ты знаешь, там будет принцесса, — кивнул тот. — Но мне нужно ещё несколько дней.

— Принцесса? — переспросил Ойген, и Рабастан, не удержавшись, усмехнулся в ответ:

— Но это позже. А сегодня тебе предстоит решить, кто из нас победил.

— Нет, — Ойген поднял руки и отступил назад. — Нет-нет-нет. Ни за что!

— У тебя нет выбора, — покачал головою Рабастан. — Твоя была идея бросить вызов. Значит, тебе нас и судить.

— Я не могу! — запротестовал Ойген. — Я в этом ничего не понимаю! Я пристрастен!

— В обе стороны, — язвительно заметил Рабастан. — Что можно приравнять к объективности. Но я, конечно, попытаюсь тебя подкупить — вот, скажем, завтраком, например. Идём, — позвал он, поднимаясь — и не слушая протестов Ойгена.

В офисе они с Рабастаном были уже в одиннадцать — и обнаружили там почти всех. За исключеньем Толлета — и Рабастан кротко заметил:

— Не страшно — подождём. Я помню, мы договорились на двенадцать.

— Я тут уже почти час! — весело возмутилась Энн. — Ещё немного — и я взорвусь от любопытства!

— Но мы не можем пойти туда без Толлета, — покачал головой Рабастан с таким подчёркнуто мирным видом, что вызвал этим общий смех, под который в переговорную и вошёл Толлет.

— Мы тебя призвали! — сообщила Энн, идя ему навстречу и целуя в щёку. — И раз мы здесь, все — идём смотреть?

— Минуту — мы только снимем плёнку, — сказал Толлет, и они с Рабастаном вышли. И те томительные пара минут, что прошли до их нетерпеливого «Уже можно!» показались Ойгену… да нет — им всем — практически вечностью.

Но клич был дан — и они слаженными рядами выступали к полю вчерашней битвы.

Помещение, именуемое теперь не иначе как «фотостудия», было самым большим на этаже. Это был целый зал, две стены которого теперь словно растворились, расширив его куда-то в бесконечность.

С одной стороны — в море.

С другой — в лес.

Поразительнее всего было то, что Ойген не мог схода определить авторство. Он бы отдал море, лазурное, живое, тёплое Рабастану — не будь оно… как правильно сказать? Написано? Наверно, нет? Просто изображено? — мазками, и фантастически красивыми переходами, словно на полотнах импрессионистов. Ойген даже представить не мог, как возможно это изобразить с помощью брызгающего краской баллончика! Казалось, по холсту прошёлся… как же Асти правильно называл этот шпатель? Что-то собачье... точно — мастихи́н прошёлся по холсту… большой, гигантский мастихин.

Лес же на противоположной стене был куда более натурален, даже реалистичен, но стоило присмотреться, и за стволами деревьев угадываются остатки города... вполне современного города, но будто бы поглощённого лесом пару веков назад. А если присмотреться ещё внимательней, то можно было заметить, что не был мёртв. В коре просматривались силуэты дриад, в ветвях прятались… да, феи, а в траве мелькал то лисий хвост, то чьи-то уши. Нет, конечно, Ойген знал про то, что магглы, несмотря на Статут, всё ещё верили в лепреконов и фей, и даже, в целом, похоже их изображали, но…

Эту стену можно было, кажется, разглядывать часами — чем больше Ойген смотрел, тем больше деталей видел, и тем больше утверждался в мысли, что рисовал этот лес Рабастан. Но, впрочем, стоило ему повернуться к другой стене, как он опять засомневался — потому что ему казалось, он это море знал! Ойгену пришлось отойти подальше, чтобы рассмотреть детали — и чем больше он в них вглядывался, тем больше убеждался в том, что он знает этих бело-серых чаек, мелких и крупных. И эти белые скалы, и линия пляжа у скал… вдалеке на котором…

Удержаться от хохота Ойген не смог. Пират! На песке, вдали, был на удивление похоже изображён лежащий в окружении деревянных обломков пират. Будь рисунок покрупнее, можно было бы, наверное, различить даже косички.

— Асти! — Ойген указал на этого пирата, и стоящая рядом с ним Энн тоже расхохоталась и захлопала в ладоши. — Ты… ну это…

— А что я, — пожал плечами Рабастан с неимоверно довольным видом. — Один-один.

— Что? Где? — Ойген оглянулся, и Рабастан, вдруг подойдя к нему почти вплотную, указал на противоположную стену и проговорил совсем негромко:

— Посмотри туда. Вон там, над лесом — видишь? Присмотрись внимательно.

Ойген пригляделся — и неслышно ахнул. Потому что вдали над нарисованным лесом парил… дракон. Зелёный дракон с мощными лапами и гладкой, блестящей на солнце чешуёй.

— Это же, — недоверчиво пробормотал Ойген. — Асти, это же… валлийский зелёный? — прошептал он. — Но как?

— Похож, да? — Рабастан, улыбаясь, пожал плечами. — Ты посмотри на лапы. Внимательно.

Ойген вгляделся — и увидел, что дракончик в массивной когтистой лапе держал за шиворот фигурку крохотного человечка с ярко-зелёным пятнышком на голове, в котором, приглядевшись, несложно было опознать…

— Ох, — Ойген снова рассмеялся. — Но… как? Вы поменялись? Это ты нарисовал, да?

— Нет, конечно, — Рабастан пожал плечами, выглядя, впрочем, при этом донельзя довольным… и счастливым. — Такое совпадение… я обалдел в первый момент. Так странно… и я решил, что пусть. Вообще, сначала я хотел…

— Это Масси? — восклицанье Энн их прервало. Они обернулись — и Ойген увидел, что Энн разглядывает двух нарисованных по обе стороны дверного проёма, будто вот-вот войдут в него, кошек. Одна… вернее, один, конечно, из которых был и вправду донельзя похож на того самого спасённого из сарацинского плена кота — вот только выглядел в сто раз увереннее и довольнее.

— Я решил, что ему здесь понравится, — сказал Толлет. — Надо будет как-нибудь вас познакомить с ним.

А вот с другой стороны навстречу Масси шагала…

— Ты нарисовал старушку МакГонагалл? — прошептал Ойген, разглядывая вторую кошку, полоски на морде которой складывались в очень напоминавший очки рисунок.

— Ну, мне показалось, что ему понадобится подружка, — Рабастан ухмыльнулся — и в его глазах промелькнула… грусть?