Изгои (джен)

После дня рождения Ойгену порой казалось, что его жизнь словно подменили. Теперь ему доставляло огромное удовольствие вместе с Рабастаном открывать для себя маггловский мир заново, обращая внимание на все те миллионы мелочей, что прежде проходили мимо: от расписания автобусов (и самого факта его существования) до смысла граффити на стенах. И людей, которых Ойген с Рабастаном разглядывали, даже не особенно скрываясь: например, сидя в сквере на траве под каким-нибудь деревом и глядя на гуляющих.

В те дни, когда Ойген работал с четырёх, вернувшись домой, он садился за компьютер — и знакомил Рабастана с другим миром, тем, что скрывался за экраном. А порой они просто сидели и смотрели мультики, что Ойген брал в прокате — разные, от Симпсонов до Миядзаки. Иногда же Ойген, если у него сейчас был заказ, работал — а Рабастан то просто сидел рядом, то о чём-то думал, то дремал: он уставал после таких прогулок.

Ойген ему и старую симку оплатил, и теперь часто писал ему смски — и получал ответы. А ещё иногда вечерами звонил с работы — и тогда Рабастану приходилось ему отвечать. Пусть даже односложно. А чтобы чем-нибудь занять его на время своего отсутствия, начал приносить ему найденные совсем задёшево, а то и вовсе задаром на разных форумах книги — большей частью какие-нибудь энциклопедии, или что-нибудь похожее.

Донельзя воодушевлённый таким прогрессом, Ойген совершенно упустил из вида, что теперь Рабастан не лежал постоянно в постели и как минимум спускался самостоятельно в туалет и, может быть, даже на кухню, поэтому рано или поздно они с Мэри должны были непременно столкнуться — причём, скорее всего, в его отсутствие. И когда однажды она встретила его с уже немного подзабытыми за последние пару недель поджатыми губами и сложенными на груди руками, он совсем не ожидал в ответ на свой вопрос:

— Тебя что-то расстроило? Что случилось? — услышать:

— Что случилось? Я тебе скажу. Случилось то, что у меня по дому ходит человек, который даже не даёт себе труда меня заметить! И позволяет себе просто взять — и открыть дверь в ванную! Когда я там!

— О, — Ойген успел подавить улыбку. — Прости. Я говорил тебе, что Асти стало лучше, но моя вина: нужно было предупредить тебя и попросить закрывать защёлку…

— Ну конечно, — протянула Мэри язвительно. — Я теперь и виновата. И в своём собственном доме должна ещё и запираться.

— Но послушай, — ему очень, очень трудно было удерживать серьёзное выражение лица, — ты ведь знаешь, что Асти тоже здесь живёт. И я говорил тебе, что ему лучше, и он теперь может спускаться вниз. Нечасто, но ведь не продолжать же ему ходить под себя, согласись. Ты ведь понимаешь, что когда в доме живут хотя бы двое…

— Но он мог бы постучать! — возразила Мэри. — Он же видит: свет горит и дверь закрыта!

— Ему сложно, — мягко сказал Ойген. — Он всё ещё болен, помнишь? Асти даже до сих пор не разговаривает. Будь поснисходительнее.

— Я стараюсь, — она вздохнула. — Но он, честно говоря, не выглядит больным. И вы же с ним гуляете! Подолгу — я знаю.

— Это часть лечения, — он подошёл к ней и положил руки на плечи — и, хотя Мэри и сморщилась, но не отстранилась. — И очень важная.

— Дурацкое лечение какое-то, — буркнула она, но, как показалось Ойгену, не всерьёз. — Не знаю. Нет, я бы хотела, чтобы он поправился… он же тогда съедет, да?

— Когда найдёт работу — непременно, — кивнул Мальсибер. — Но это будет ещё нескоро. Впрочем, прогресс налицо — тебя это радует? — он улыбнулся.

— Это — да, — она вздохнула, и он попросил, воспользовавшись моментом:

— Ему полезно было бы смотреть что-нибудь спокойное. Образовательное. Ты, может быть, позволишь ему пользоваться твоим компьютером? С моего аккаунта, конечно.

— Я сама им пользуюсь, — буркнула она. — Компьютером.

— Когда ты дома — да, — кивнул он. — Но когда тебя нет? И меня тоже.

— Он его сломает, — она нахмурилась. — А новый ты не купишь.

— Не сломает, — возразил Мальсибер. — Ему тяжело общаться, но он не слабоумный.

— Не знаю, — она продолжала хмуриться, и Ойген отступил.

В конце концов, он всё равно уже задумался о том, чтобы собрать свой собственный компьютер. Не самому, конечно — но ему было, кого попросить о помощи, и кто не взял бы лишнего.

Но, впрочем, они с Мэри в последнее время жили не так плохо, даже почти хорошо: хотя она упрямо продолжала курить в спальне, было похоже, что она смирилась с тем, что Ойген уходил спать в другую комнату. Они даже почти не ссорились: то ли потому, что он научился просто не обращать внимание на её недовольство и претензии, то ли потому, что ей и самой это надоело, и она перестала придираться ко всему, а с Рабастаном они пока, кажется, не сталкивались. Они теперь хотя бы пару раз в неделю смотрели вечером кино или «Невероятных», и он уже в лицо узнавал всех его персонажей и неплохо ориентировался в перипетиях сюжета, и даже начал угадывать внезапные повороты. И это было иногда даже забавно, то, как Мэри всерьёз о переживала об этих людях, и Ойген всё чаще думал, что ей просто не хватает настоящих впечатлений, и она их ищет в безопасном месте — в телевизоре. По сути, то же самое, что и читать, к примеру, дамские романы.

А может быть, всё было ещё проще: у Мальсибера наконец-то стали появляться деньги. И пусть их пока было немного, и большая их часть по-прежнему уходила на лечение, всё же у него кое-что оставалось, и их часть он начал тратить и на Мэри.

Началось всё, правда, не особенно удачно: как-то воскресным утром, когда они с Мэри завтракали — на работу Ойгену сегодня было только к четырём, а у Мэри так и вовсе был выходной — он за чаем ей сказал:

— У меня есть для тебя подарок.

— Давай! — она обрадованно захлопала в ладоши, словно девочка из сладко-пошлого кино.

Он улыбнулся несколько таинственно и положил перед ней на стол конверт. Мэри тут же его схватила и буквально выхватила оттуда плотный картонный прямоугольник — и недоумённо на него уставилась.

— Что это? — спросила она почему-то севшим голосом, по которому Ойген понял, что, похоже, сделал что-то не то.

— Сертификат в салон. Хороший, — улыбнулся он. — Тебе только нужно выбрать время и записаться.

— Это зачем? — Мэри нахмурилась.

— Ты же всё равно собиралась снова красить волосы, — мирно сказал он. — Покрасишь там. Захочешь — со стилистом посоветуешься…

— Тебя что-то не устраивает? — она сощурилась и швырнула сертификат на стол.

— Мэри… — начал было он, но она уже взвилась:

— Я такая, как я есть! Кому не нравится — того никто не держит!

— Ну, допустим, не такая, — сказал он спокойно, продолжая улыбаться.

— А ты лучше знаешь, да? — её голос зазвенел.

— Ну, ты же красишь волосы, — ответил он. — То есть меняешь их.

— Я меняю так, как я хочу! — парировала Мэри.

— Ты и теперь так поступишь, — возразил он. — Никто же там с тобою ничего против воли не сделает. Просто я подумал, что поход в хороший салон может тебя порадовать. Извини, ошибся, — он вздохнул. — Не знаю, можно ли его вернуть — но можешь попытаться, — он кивнул на лежащий на столе сертификат и, тоже встав, начал собирать со стола посуду.

Мэри растерялась — как всегда терялась, когда он гасил конфликт, просто начиная заниматься какими-нибудь повседневными делами. Словно ничего и не случилось.

— Если я тебе не нравлюсь, тебя тут никто не держит, — сказала она то, что всегда говорила в таких случаях.

— Мэри, — ответил он тоже вполне привычно. — Раз меня никто не держит здесь — значит… что? Мне хочется здесь быть. Не надо злиться.

— Мне обидно, когда ты мне говоришь, что я уродливая, толстая и страшная, — её голос даже задрожал. — Нельзя такие вещи говорить!

— Но я не говорю, — серьёзно сказал он и подошёл к ней, запоздало сообразив, что надо было удивиться. Но он слишком хорошо понимал, почему она так говорит. — Мэри, я никогда не говорил такого. И не думал, — он был вполне искренен. Он не назвал бы эту женщину красивой, да никто бы не назвал — но она вовсе не была уродлива. Неухожена, безвкусна — но и только.

— Зачем тогда ты это сделал? — она шмыгнула носом и кивнула на сертификат.

— Ты собралась в салон, — пожал он плечами. — И я подумал, что тебе, возможно, понравится сходить в какое-нибудь другое место. Пошикарнее, — он чуть улыбнулся.

— Ну, — она смутилась и позволила ему себя обнять. — Я правда тебе нравлюсь? До сих пор?

— Я живу с тобой, — ответил он, погладив её склонённую на его плечо голову. — И никогда не говорил тебе ни одного дурного слова о твоей внешности.

— Но я же сама знаю, — пробормотала Мэри, зарываясь лицом куда-то в основание его шеи у плеча. — Я сама всё вижу. Ну и пусть.

— Послушай, — он продолжал гладить её по голове и по плечам. — Если ты себе не нравишься, почему ты это не исправишь?

— Как? — всхлипнула она. — Я никогда такой не стану.

— Какой? — спросил он ласково.

— Красивой. Тонкой, стройной… и вообще. Красивой, — повторила Мэри.

— Красота — это такая субъективная вещь… — начал было он, но она его перебила:

— Тебе-то знать откуда? Ты красавчик! Вы оба с твоим братцем! Вам просто не понять, как это!

— И сильно ему это помогает сейчас? — спросил Ойген. — Мэри, ну кому он нужен?

— Тебе, — буркнула она.

— Так я не в счёт, — он засмеялся. — Кому ещё?

— Он просто болен, — она упёрлась насмерть — как, впрочем, часто делала — и добавила немедленно: — Хотя уже не так уж. И…

— Красота сама по себе не так важна, — перебил он. — Красивых людей вообще немного. И поверь, счастливым красота не делает. Смотри на нас — и на себя: кто провёл в тюрьме полжизни?

— Это... — она посмотрела на него со странным неловким сочувствием, — это не считается, — проговорила она почти скороговоркой, и сама же первой неожиданно и несколько натянуто засмеялась. Ойген подхватил, конечно же, хотя что в его словах заставило её вдруг смутиться, ему было непонятно. — Всё равно это другое, — вздохнула Мэри. — Ты, что бы там ни было, всё равно красивый. А что я ни делай — ничего хорошего не выйдет.

— Почему? — возразил он. — Конечно, выйдет. Если ты захочешь.

— Ага, — сказала она с язвительным ехидством, — пойди в качалку, похудей фунтов на сорок или пятьдесят, потом сделай сиськи…

— Всё зависит от того, чего тебе хочется самой, — снова перебил он.

— А тебе? — она подняла голову и требовательно-вопросительно посмотрела на него.

— Я бы хотел, чтобы ты себе нравилась, — ответил он легко. — Мало что есть прекрасней женщины, с удовольствием наряжающейся и глядящей на своё отражение в зеркале.

— Никто не обязан… — начала было она, но он снова перебил, потому что точно знал, что она сейчас скажет, и совсем не хотел всё это слышать снова.

— Нравиться себе? — спросил он. — Себе. Не мне. Лично меня всё и так устраивает, — засмеялся он и чмокнул её в нос.