Изгои (джен)

Просыпаться было… странно. Боли Ойген не чувствовал — и вообще не ощущал почти ничего. Он лежал и… просто был. Словно непонятное аморфное существо без особенных желаний или чувств — и это было даже хорошо. Как… медуза. Медуза, которую вынесло на берег. Или… кекс, подумал вдруг Ойген. Тот клёклый кекс, что как-то в школе непонятно где раздобыл Эйв — и ел его в спальне вечером, и говорил, что ему нравится и это вкусно. Хотя никто такие не ест никогда. Но это и правда вкусно, самому же кексу, наверное, всё равно…

Эта мысль показалась Ойгену почему-то забавной, и ему захотелось с кем-нибудь поделиться ей. Он медленно открыл глаза — и тут же упёрся взглядом в дремлющего Рабастана, не слишком удобно устроившегося на стоящем совсем рядом стуле. Вокруг было темно, Ойген постарался понять, где находится: вместо стен здесь почему-то была натянута ткань. Какая-то голубая штора, за которой раздавалось тихое и мерное дыхание людей, а иногда едва слышный стон и похрапывание. Ойген не знал, сколько так пролежал, прислушиваясь, и не имея желания никому мешать, но всё же, сонное одиночество давило сильней.

— Асти, — окликнул он его тихонько. — Эй, ты спишь, да?

Рабастан вздрогнул и открыл глаза.

— Ты как? — он подался вперёд, и Ойген увидел в них растерянность и надлом.

— Жив, вроде бы, — ответил он и осторожно улыбнулся. Вернее, просто попытался растянуть в губы, потому что настоящей улыбки у него не вышло. Он чувствовал своё тело очень плохо — но сейчас его это волновало мало.

— У тебя сотрясение, — очень тихо сказал Рабастан, придвигаясь ещё ближе. — И ты снова удивил всех.

— Кого? — разговаривать с Рабастаном было хорошо. И то, что он вообще был здесь, тоже было хорошо. И правильно. Пусть он и выглядел уставшим. Всё равно.

— Врачей, — ответил Рабастан. — Ты похож на отбивную — но серьёзных внутренних повреждений нет. Только ушибы. Они сказали… я не всё понял, что разве что утром ещё раз проверят мочу на кровь — на всякий случай. Но, похоже, всё не так плохо… даже руки не сломаны. Они вообще удивлялись, как тебе удалось обойтись лишь парой трещин. Голени сильно досталось, и в правом ребре трещина — в остальном ушибы и снова ушибы.

— Видишь, какой я везучий? — спросил Ойген, стараясь говорить как можно спокойнее. — Волшебники — они крепкие. Подумаешь… Я что, не дрался никогда, и не падал с метлы?

— Вот только тут нет ни заклинаний, ни зелий, — ответил Рабастан.

— Зато есть врачи и лекарства, — Рабастан смотрел на него так напряжённо, что Ойгену ужасно захотелось его успокоить. — Эй, слушай, — он нашёл его руку и сжал, отстранённо удивляясь, что вообще способен двигаться: рука была как будто не его, и он её почти не чувствовал. — Всё почти обошлось. Мне скверно, но это ведь поправимо?

— Ну да, — согласился Рабастан. И добавил тихо: — Ты и правда везучий. Они все так говорят.

— Видишь? — Ойген всё же улыбнулся.

— Тебе даже с врачом повезло, — добавил Рабастан. И пояснил: — Он тоже из наших. Поэтому нам досталось место в палате — в коридоре тоже несколько человек лежит. Пятница. Кроме тебя, тут ещё сломавший бедро старик и какой-то не слишком везучий мотоциклист.

Ойген несколько раз моргнул в полном непонимании — потому что слова Рабастана звучали для него как полная ерунда, или, возможно, они ему просто снились? Что здесь делать волшебнику, или... или он имел в виду кого-то из... почему-то в белом халате в этих стенах Ойген мог представить разве что Руквуда. Но даже он вряд ли смог быть в этом новом мире врачом — в лучшем случае санитаром и мыть полы...

Ойген понял, что тишина несколько затянулась, и, наверное, что-то такое было с его лицом, что Рабастан, постарался скрыть собственное волнение, и глядя на него очень внимательно, всё-таки спросил:

— Ойген?

— Прости, — Ойген постарался, как мог, улыбнуться. — Из наших? Но кто?

— Ирландец, — после короткой паузы с осторожным облегчением сказал Рабастан и даже слегка улыбнулся. — Ойген, он ирландец. Мы теперь ирландцы, ты помнишь? — и всё же тревогу за ровным тоном он скрыть не смог.

— А… да. Помню, Хорошо, что ты со мной, — сказал он, вновь сжимая руку Рабастана. Он хотел было дотянуться до него другой рукой, но почему-то не смог толком ей пошевелить — и испугался.

— Нет, — быстро проговорил Рабастан, вставая и наклоняясь над ним. — У тебя там капельница, — он коснулся его левой руки, той самой, которой что-то мешало двигаться. — Они её слегка… зафиксировали. Просто чтобы ты не дёрнулся. Говорят, ты немного с томографом не поладил… Тебе мешает?

— Нет, — подумав, решил Ойген. — Я привязан?

— Символически, — заверил его Рабастан. — Там застёжка на липучке, и я легко могу её освободить… но так лучше, правда.

— Я понимаю, — Ойген вновь закрыл глаза. Его словно бы несло на волнах — так, как в детстве, когда папа учил его лежать на воде, и Ойген, смеясь, говорил, что он — кораблик, и сейчас дрейфует. — Давай спать? — спросил он Рабастана — но ответа уже не услышал.

Когда Ойген проснулся снова, свет был уже предутренним, серым — он услышал, как Рабастан совсем рядом с ним тихо говорит по телефону и просит кого-то погулять сегодня с собаками, сейчас и вечером тоже. И, может быть, завтра. Интонации звучали устало, но мягко. Ойген слушал его тихий голос и понимал, что проснулся не от этого звука, и не от шума за шторой — там тоже кто-то говорил, но тихо, так, что слов было не разобрать — а от жажды. Во рту было сухо — и не просто сухо, там был такой отвратительный привкус, что Ойгену остро хотелось встать, дойти до ванной, взять зубную щётку и как следует вычистить зубы. И язык, и вообще весь рот. Бастет, как мерзко… А ведь он даже накануне не пил. Обидно. Но сил совсем не было, и он, дождавшись, пока Рабастан закончит, попросил тихо и хрипло:

— Асти, дай мне попить.

— Я тебя разбудил? — Рабастан спросил это так расстроенно, что Ойген почувствовал себя виноватым. — Прости, надо было выйти… сейчас, — он огляделся и встал. — Я принесу воды, подожди, — попросил он — и быстро ушёл.

А Ойген лежал и с удивлением понимал, что чувствует себя довольно неплохо. У него даже ничего особенно не болело, если он не пытался лишний раз шевелиться, впрочем, делать это не слишком хотелось — и это, наверное, тоже было из-за лекарств? Не просто же так в нём… нет… как это верно сказать? Он подсоединён к капельнице, да. Асти же ему говорил… Ойген повернул голову и посмотрел сперва на кусочки пластыря на бледном сгибе руки, а затем скользнул взглядом по тонкой трубке, что отходила от его неё, и почти пустой стеклянный сосуд. Странно — если в него влили… сколько-то жидкости, почему ему так хочется пить?

И кому звонил Рабастан?

Мысли Ойгена как-то странно перескакивали с одного на другое, но ему это совсем не мешало, только в голове начинало гудеть. И когда Рабастан вернулся с пластиковым стаканчиком, и Ойген смог, наконец, напиться, он сказал:

— Я проснулся сам — пить очень хотелось. И услышал, как ты разговариваешь… а с кем?

— С Эмбер, — Рабастан снова сел на свой стул, пристально глядя на Ойгена. — Она погуляет с Бенсоном и остальными.

Ойген подумал, что должен был бы сказать что-то вроде «Да я спокойно тут полежу — они тебя наверняка очень ждут», но решил, что совсем не хочет, чтобы Рабастан уходил. И переспросил:

— С Эмбер? — он точно знал, кто это. Только никак не мог вспомнить.

— Да, — кивнул Рабастан. — Мне повезло с таким другом, как она.

И тут Ойген вспомнил. Эмбер! Конечно. Её зовут Эмбер. Ту девушку, с которой он тогда видел Рабастана… в парке.

— Уже другом? — улыбнулся Ойген.

— Я учусь, — серьёзно ответил ему Рабастан, и Ойген, которому невероятно хотелось его успокоить и поддержать, не удержался и пошутил:

— Обычно начинают наоборот.

Рабастан улыбнулся — сперва как-то не слишком доверчиво, а потом широко, и даже вдруг рассмеялся, очень стараясь делать это потише. Ойген тоже заулыбался — и в этот момент из-за шторы появилась медсестра.

— Я вижу, вам лучше, — сказала она, заменяя висящий у койки пластиковый мешочек с чем-то жёлтым… с мочой, понял Ойген. И почувствовал себя немного неловко. И старался просто не додумывать тревожащую его мысль о том, как именно это должно работать, когда она подсоединяла новый.

— Да, намного, — не слишком уверенно подтвердил он. — Я думаю, я вполне могу вернуться домой.

Медсестра посмотрела на него скорее скептически:

— Доктор утром посмотрит вас, — сказала она — и ушла, оставив Ойгена в некотором недоумении.

— Утром? — спросил он Рабастана. — А сейчас что?

— Тоже утро — но ещё очень рано, — ответил Рабастан. — Тебе нужно что-нибудь? Как ты?

— Почти в порядке, — заверил его Ойген. — Я даже выспался… наверное. Серьёзно — я нормально себя чувствую. Разве что в голове туман. Ты тут всю ночь был?

— Ты же не думаешь, что я тебя тут одного оставлю? — с напором спросил Рабастан.

— Ты полагаешь, я сбегу? — улыбнулся Ойген — и добавил очень тепло: — Но на самом деле я рад. И правда не хотел бы быть один сейчас. Как думаешь, меня домой отпустят?

— Рано или поздно, — ответил Рабастан — и Ойгену очень захотелось себя увидеть. Одна нога ощущалась странно — но под одеяло он не рискнул заглянуть, зато перевёл взгляд на свои руки — и вот теперь разглядел, что они не то что даже в синяках — нет, скорее, они все представляли из себя один большой синяк. Разной степени синевы или багряности. — Ух ты, — он даже восхитился. — Скажи, я весь так выгляжу?

— Нет, лицо получше, — честно сказал Рабастан.

— Я так боялся, что мне выбьют зубы, — признался Ойген. — Даже больше, чем убьют. И, как мог, их закрывал.

Рабастан молчал довольно долго — а потом кивнул. И проговорил тихо:

— Да. Я понимаю.

Они замолчали, и Ойген, прикрыв глаза, сам не заметил, как снова задремал, успев подумать, что ужасно устал лежать на спине. Хоть бы на бок бы повернуться… но потом. Попозже…

В следующий раз его разбудил свет. И шум — и он, открыв глаза, увидел выходящего из-за шторы вчерашнего широкоплечего доктора, окружённого стайкой совсем молодых ребят. Студентов?

— Доброе утро, мистер Мур, — сказал он, подходя к кровати, и Ойген подумал, что он выглядит настолько типичным ирландцем, насколько это вообще возможно. Как он умудрился не заметить этого вчера? — Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — Ойген увидел у него на груди маленькую табличку и прочёл: «Доктор медицины Джек Галлахер» — и почти улыбнулся. Кажется, нельзя было даже представить врача с более подходящей случаю фамилией.

— Вы завтракали? — поинтересовался доктор, и Ойген возразил:

— Нет…

— Он спал, когда сестра приносила завтрак, — вмешался Рабастан. — И мы решили его не будить.

Ойген посмотрел на него — и подавил вздох. Рабастан выглядел осунувшимся и каким-то серым, и под его глазами виднелись тёмные тени.

— Вообще, я бы поел, — признался Ойген, подумав. Не то чтобы он был голоден — но, пожалуй, вправду съел бы что-нибудь. Например, омлет.

— Скоро будет второй завтрак, — доктору его слова явно понравились. — Аппетит — это хорошо. Давайте-ка вас посмотрим.

Ойген послушно позволил и ему, и всем им осмотреть себя, и, отвечая на вопросы — совсем простые — вспоминал, как два года назад сам возил на приём Рабастана. Он помнил, как тот молчал, равнодушный к тому, кто что с ним ни делал, он помнил собственное отчаяние, и ощущение бессилия и одиночества в мире, который был для него чужим. Тогда он, правда, этого не понимал — или просто не задумывался — а сейчас отчётливо помнил, насколько одиноким тогда себя чувствовал. И каким ужасом наполняла его мысль о том, что, если он не найдёт специалиста, Рабастан… просто умрёт, перестанет быть, и тогда он сам останется здесь один. Абсолютно один. Совсем. Насколько же тяжело тогда должна была эта ночь даться Рабастану… Рабастану, который ложился спать по часам, и пил свой уже привычный травяной чай… Почему-то Ойгену стало стыдно.

— Можно мне домой? — спросил он, когда доктор собрался уходить.

— Не сегодня, — огорчил его тот. — И не завтра. Возможно, в понедельник.

— Но я в порядке! — запротестовал Ойген — однако его даже никто не стал слушать, на что он и пожаловался Рабастану, едва доктор Галлахер со своим сопровождением ушли.

— Я тоже против, — заявил тот. — Я никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, как вечером вчера, — признался он, и Ойген вздохнул. Слишком хорошо он понимал его, чтобы спорить.

— Асти, — вдруг сообразил Ойген. — Ты же ведь всю ночь здесь… а что с котом?

— С котом? — непонимающе переспросил Рабастан, и Ойгена вдруг захлестнуло такое острое сочувствие к нему, что он даже приподнялся. Как же он, должно быть, испугался…

— Асти, у нас дома кот, — очень мягко сказал он. — Шедоу. Его же нужно покормить…

— А, — Рабастан чуть тряхнул головой. — У Энн есть ключи — я ей отдал. Она покормит. И я никуда отсюда не уйду, — добавил упрямо он — будто его отсюда гнали.

— И хорошо, — мягко согласился с ним Ойген.

Из-за шторы появилась медсестра, подняла спинку его кровати и, поставив складной пластиковый столик на его кровать, отошла, а затем вернулась и поставила на него поднос с едой.

— Завтрак, — сказала она и спросила: — Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — чуть сонно отозвался Ойген, жмурясь.

Пахло… странно… Овсянку Ойген никогда не любил, но даже в школе она не пахла настолько… сомнительно. Но его не спрашивали — впрочем, к ней полагались тост и сыр. И… ну, наверное, это был чай, но Ойген бы за это не поручился.

— Асти, — сказал он, рассматривая содержимое пластиковой тарелки. — А тут больше никакой съедобной еды нельзя добыть? В окрестностях? Хотя бы сэндвич…

— Тут есть автомат, — ответил Рабастан, вставая. — В холле. С чем ты хочешь?

— С ветчиной, — ответил Ойген. — Или с ростбифом. Ты сказал, или мне приснилось, что у меня нет внутренних повреждений? — Рабастан кивнул, и Ойген продолжал: — Так, значит, есть мне можно всё, наверное? Я… может, и неправ, но вот сейчас я вспоминаю Азкабан. Наверное, несправедливо.

— Я сейчас что-нибудь куплю, — пообещал Рабастан, и Ойген почти потребовал:

— И себе тоже.

Рабастан чуть слышно фыркнул и ушёл — а Ойген, осторожно взяв чашку, сделал глоток, и вздохнул. Вкуса чая он почти не чувствовал — но, по крайней мере, эта жидкость карамельного оттенка была горячей.

Он задумчиво жевал тост и, вдыхая больничные запахи снова вспоминал Хейгейт, ту осень, зиму — и пустой, ничего не выражающий взгляд Рабастана, в котором иногда проглядывала такая мука, что даже сейчас Ойген ощущал холодок в спине. А ведь его могли навсегда оставить в больнице…