Изгои (джен)

Прежде, чем пойти на кухню, Ойген отправился искать Рабастана. Тот обнаружился в гостиной у окна наблюдающим за группкой гоняющих по тротуару жестяную банку подростков. Услышав шаги, он обернулся и, кажется, хотел что-то спросить, когда в дверь вдруг позвонили. Рабастан вздрогнул и, отвернувшись, вновь уставился в окно, и Ойген подошёл к нему и попросил:

— Идём наверх. К Мэри, видимо, пришли — не будем им мешать. Я завтрак сейчас сделаю и принесу.

Рабастан кивнул и повернулся, чтоб идти, и в этот момент Мэри позвала, очень взволновано:

— Ойген! Тут вас спрашивают.

— Подожди минуту, — Мальсиберу это очень не понравилось. Кто мог его здесь искать? Кто-то из кафе, наверное — но почему не позвонили? Он вышел в коридор — и замер на мгновенье, словно бы споткнувшись, при виде стоящих у двери незнакомцев лет, наверно, сорока. Их было двое: рослый рыжеволосый мужчина с пышными усами, скорее мощный, чем дородный, хотя и с начинающим уже обозначаться животом, и самой заурядной внешности мужчина в полицейской форме. Кажется, констебль.

— Мистер Мур? — осведомился рыжий. — Детектив Блэк, констебль Джонс.

При первой фамилии Ойген, кажется, не удержался от нервного смешка. Нет, он знал, конечно, что она весьма распространена здесь, но с ассоциацией ничего не мог поделать.

— Доброе утро, господа, — сказал он, подходя ближе и отметив встревоженное и даже напуганное выражение лица Мэри. — Чем могу помочь?

— У нас есть к вам пару вопросов, — сказал рыжий… Блэк. Детектив Блэк, напомнил себе Ойген. — Где мы можем побеседовать?

— В гостиной, полагаю, — Ойген вопросительно взглянул на Мэри, и та закивала. — Прошу вас… мой брат сейчас уйдёт и нам не помешает, — добавил он.

— Ваш брат — это мистер Лестер? — уточнил детектив. У него был низкий густой бас, и по тону и манере говорить чувствовалось, что этот человек привык получать ответы на свои вопросы.

— Да, — с каждой секундой Ойген всё сильнее нервничал. Что полиции могло от них понадобиться? Именно сейчас? — Мы сводные, — добавил он, надеясь, что верно истолковал взгляд детектива.

— Пусть останется — к нему тоже есть вопросы, — кивнул детектив.

— Он нездоров, — Ойген поймал себя на том, что загораживает вход в гостиную и отступил. — Я принесу бумаги и всё объясню, — пообещал он и спросил: — Позволите ему одеться?

Вошедший в гостиную детектив бросил внимательный взгляд на так и стоящего у окошка Рабастана и кивнул:

— Конечно. Констебль вас проводит.

— Мы не убежим, — не удержался Ойген и тут же пояснил — не в том он был положении, чтобы позволить себе шутить с полицейским, у которого могло и не оказаться чувства юмора: — Нет причин. Но пойдёмте, прошу вас, — кивнул он констеблю и позвал полувопросительно: — Асти, идём?

Выражение лица Рабастана его напугало — но тот молча повернулся и пошёл к лестнице, обойдя констебля. Они поднялись наверх — втроём — и пока Ойген собирал бумаги, констебль стоял в дверях, вежливо отвернувшись.

— Спускайся, как оденешься, — Ойген подошёл к Рабастану и сжал его запястье. — Всё в порядке. Я думаю, это обычная проверка. Мы ничего не сделали, ни ты, ни я. — Рабастан отвернулся, и Мальсибер, отпустив его, спросил констебля: — Вы спуститесь со мной?

— Я подожду мистера Лестера, сэр, — ответил тот вежливо, но непоколебимо, и Ойгену пришлось смириться.

Он спустился вниз, и у самой лестницы натолкнулся на встревоженную взбудораженную Мэри, которая схватила его за руки и громко прошептала:

— Они никого не могут найти, вот и бросаются на честных людей. Ты же ничего не сделал? — спросила она настойчиво.

— Абсолютно ничего противозаконного, — совершенно искренне заверил её Ойген. — В общем-то, их можно понять. Дай нам поговорить наедине, пожалуйста.

— Но почему? — она даже на миг привстала на носках. — При свидетеле ему придётся быть… он будет осторожней, и вообще!

— Мне нечего скрывать. Пожалуйста, — он попытался обойти её, но Мэри в него яростно вцепилась.

— Это потому что ты сидел! — воскликнула она. — Они всегда так делают!

— И в этом есть логика, — он невольно улыбнулся. — Поверь, всем будет спокойнее, если мы поговорим наедине, — он высвободился, наконец, и, войдя в гостиную, притворил за собой дверь. — Детектив, — сказал он, любезно указывая на диван. — Прошу вас. Что вас привело сюда?

Тот сел, и Ойген счёл это хорошим знаком. Ему сейчас как никогда не хватало способности почувствовать настроение собеседника, но приходилось довольствоваться наблюдением. Рыжий здоровяк выглядел вполне спокойным и даже, в определённым смысле, дружелюбным, но утверждать это наверняка было нельзя: Ойген был уверен, что полицейских обучают держать на лице то выражение, которые они считают в данный момент правильным. От этого понимания Ойгену было ужасно неуютно — а ещё потому, что он понятия не имел, как ему вообще себя вести. Когда-то — там, давно, в другой жизни и в другом мире — их учили, что и как отвечать аврорам, но здесь сейчас всё было по-другому, и, хотя никакой вины за Ойгеном не было, он нервничал.

— Хотел поговорить. Узнать, как вы живёте, — вполне дружелюбно ответил детектив. Блэк. — Вы слышали, конечно, о взрыве возле здания ВВС, — сказал он полуутвердительно.

— Н-нет, — подумав, возразил Мальсибер. — Простите — мы сегодня только встали и…

— Не сегодня, — возразил детектив. — Четвёртого марта.

— Да, я слышал, — подумав, вспомнил Ойген. Тогда ему было не до этого, и новость мало его тронула — но почему вдруг эта история всплыла теперь, в июле? — Но, сказать по правде, помню смутно.

— Где вы были вечером третьего марта? — спросил детектив. — Начиная с десяти часов.

— Или здесь, или на смене, — ответил Ойген без раздумий. — Нужно посчитать — я так не вспомню. Нужен календарь… я поднимусь за телефоном? Или… секунду, — он включил компьютер. Там ведь тоже календарь есть.

— Вам говорит что-нибудь название «Подлинная ИРА»? — поинтересовался детектив.

— Нет, — абсолютно честно сказал Ойген. Хотя нет… нет — он встречал это название, когда готовился к беседе с Уолшем. — Вернее, я о них читал… но мельком. Или слышал.

Теперь, по крайней мере, Ойген понимал, что привело к нему полицию. Что ж, это было ожидаемо — и ему следует быть впредь внимательнее и отслеживать такие происшествия. Потому что, вероятно, до конца их с Рабастаном дней они будут первыми подозреваемыми в подобных случаях.

— С кем вы сидели? — детектив казался вполне дружелюбным, и вопросы задавал без всякого нажима, и Ойген очень старался перенять эту его манеру.

— Всё есть в наших бумагах, — вопрос застал его врасплох. Потому что это не придумать — и не узнать уже никак. Так что он сделал то единственное, что мог — протянул детективу папку с их бумагами об освобождении. — Я понимаю ваши подозрения, детектив, — сказал Мальсибер. — С тех пор, как мы с братом вышли на свободу, ни я, ни он не поддерживали отношений ни с кем из прошлого. И никого не видели даже случайно. Мы поэтому и перебрались в Лондон — чтоб оставить это позади. Мы просто хотим жить — тихо и спокойно.

— Благодарю, — кивнул детектив. — Я сделаю запрос. И, полагаю, мистер Лестер сейчас всё сам расскажет, — заметил детектив, листая бумаги.

— Я не уверен, — покачал головой Мальсибер, и когда детектив непонимающе на него глянул, пояснил, протягивая ему вторую, куда более пухлую папку: — У него тяжёлая депрессия. В последнее время ему, правда, немного лучше: он, по крайней мере, уже стал вставать, но я не поручусь, что он сможет вам ответить. Рабастану пока с большим трудом даётся общение даже со мной — не говоря уже о незнакомцах. Я бы очень вас просил быть с ним помягче, — проговорил Ойген, глядя детективу в глаза. — Я понимаю, ваше дело очень важно, но мы столько добивались этого прогресса! Рабастан точно не тот, кого вы ищете: в марте он не вставал с постели даже в туалет. Там есть заключение — и вы можете поговорить с доктором Купером, — Ойген очень нервничал: его пугала мысль о том, как может среагировать Рабастан на разговор с детективом, который вряд ли будет так же терпелив и деликатен, как, к примеру, доктор Купер.

— Вряд ли мистер Купер станет обсуждать со мной пациента, — возразил детектив, оторвавшись от бумаг и внимательно глядя на Ойгена. — Врачебная тайна, знаете ли.

— Я дам согласие, — быстро сказал Ойген. — И, я уверен, Рабастан тоже.

Компьютер, тем временем, давно уже загрузился, но Мальсибер позабыл о нём, и детектив напомнил:

— Вы зря так волнуетесь, мистер Мур. Вас никто ни в чём не обвиняет — мы просто беседуем. Вы хотели посмотреть в календаре, где провели вечер третьего марта.

— Конечно, — Ойген тряхнул головой и, открыв календарь, принялся считать смены. И с облегчением выдохнул, закончив: — Третьего марта я закончил в полночь. Думаю, найти свидетелей будет несложно: я работаю в интернет-кафе, и это была суббота. Обычно это полный зал.

— Проверим, — кивнул детектив. — Где, говорите, вы работаете?

Пока Ойген диктовал ему адрес кафе и телефон Уолша, в гостиной появился Рабастан. При взгляде на него у Ойгена защемило сердце: тот был в брюках и… в том же одеяле, которое, он мог бы поклясться, сейчас заменило Рабастану мантию.

— Пожалуйста, детектив, — умоляюще проговорил Ойген и, встав, подошёл к Рабастану. Тот нервничал, и Ойген это видел — и понятия не имел, как поддержать его и успокоить прямо сейчас. — Этот детектив, — он осторожно не стал повторять его фамилию, не представляя, какую это может вызвать реакцию, — зашёл проверить нас. Обычная процедура.

— Я не задержу вас долго, мистер Лестер, — сказал детектив на диво дружелюбно. — Простите, что мы вас потревожили. Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, — Рабастан сжал края одеяла. — Мне уже лучше.

— Это замечательно, — детектив чуть улыбнулся и кивнул. — Давно?

— С тех пор, как стало тепло, — Рабастан глядел на детектива настороженно, как будто бы готовился то ли убежать, то ли ударить. — Теперь мы гуляем.

— Доктор Купер говорит, что это очень помогает, — поддержал его Мальсибер.

— Я не люблю холод, — сказал Рабастан, нахмурившись.

— Да кто ж его любит, — благодушно согласился детектив. — А уж вместе с сыростью… А когда вы стали выходить из дома? На прогулки? Вы не помните?

— Нет, — Рабастан встревоженно глянул на Ойгена. — Было уже совсем тепло. До дня рождения, но незадолго.

— А день рождения у вас… — детектив хотел было то ли продолжить, то ли заглянуть в бумаги, но Рабастан ему не дал:

— Тридцатого мая. Мы ничего не делали. Ни я, ни он.

— Я думаю, всё так и есть, — кивнул детектив и снова улыбнулся. — Извините, что я вас побеспокоил. Если вы хотите отдохнуть, я вас пойму.

— Иди, — выдержать секундную паузу и произнести это легко и ободряюще Ойгену удалось с большим трудом — но, кажется, у него всё же получилось. — Приляг пока — мы закончим, и я завтрак сделаю.

Рабастан поколебался было, но потом развернулся и ушёл — и Ойген ощутил, что его будто выпустили из узкого и тесного ящика на волю.