Изгои (джен)

— Я надеюсь, вы найдёте тех, кто это сделал, — сказал Ойген, когда Рабастан ушёл.

— Вы не очень похожи на ирландца, — заметил детектив, кивнув в ответ.

— Мама похожа, — ответил Ойген, радуясь, что уже придумал этот ответ прежде.

— У меня бабушка, — неожиданно сказал детектив — и встал. — Благодарю вас, мистер Мур. Мы всё проверим. Надеюсь, что ваш брат поправится.

— Я тоже, — Ойген благодарно улыбнулся и тоже поднялся. — Я солгу, если скажу, будто мне жаль, что я не смог помочь. Я рад, что не имею больше к этому никакого отношения.

— Я верю вам, — ответил детектив, внимательно его оглядывая. — Когда вы переехали?

— В январе, — подумав, сказал Ойген. — В конце января, если я не ошибаюсь. Хотя, может быть, в начале февраля… простите, — он с некоторым смущением покачал головой. — Мне тогда было совсем не до чего. Но, кажется, это всё же был январь. Можно по бумагам посмотреть.

— Могу я спросить, почему вы переехали? — невозмутимо поинтересовался детектив. — Социальное жильё — хорошая возможность.

— Прекрасная, — кивнул Мальсибер. — Но я встретил Мэри, — улыбнулся он, надеясь, что детектив сам достроит продолжение, но тот продолжал на него смотреть, и ему пришлось добавить: — И мы съехались.

— И она не возражала против того, чтобы принять и вашего больного брата? — спросил детектив. Его голос звучал очень понимающе, но Ойген не обманывался: он прекрасно понимал, что это должно выглядеть довольно странно.

— Мы с ней это обсудили, — кивнул он. — Она понимала, что я не могу оставить Рабастана. Но нам хотелось вместе жить — и мы решили, что, раз у неё пока что всё равно пустует комната, он там поживёт, покуда не поправится. Я стараюсь, чтобы её это касалось минимально. Мэри удивительная, — добавил он тепло, и улыбнулся ласково и мягко.

Детектив цепко оглядел его, и желудок Ойгена болезненно сжался. Но ведь он не нарушал закона! Даже если детектив всё понял, это ведь нельзя вменять в вину!

— Ну, отношения всегда строят двое, — заметил детектив.

— Конечно, — кивнул Ойген. — И я понимаю, как мне повезло. Я хочу нормальной жизни, — повторил он то, что говорил в самом начале. И добавил, усмехнувшись: — Тюрьма очень вразумляет, знаете ли.

— К сожалению, не всех, — заметил детектив. — Понимаю, вам непросто — и, конечно, неприятно, когда тебя, чуть что, подозревают. Что ж, надеюсь, у вас с братом всё получится. Доброго дня, мистер Мур, и передайте мои самые добрые пожелания мистеру Лестеру.

Когда за полицейскими закрылась входная дверь, Ойген смог, наконец, выдохнуть. И понял, что у него дрожат икры и колени — мелко и вряд ли заметно со стороны, но ощущение было очень противным.

— Они всегда так, — сказала Мэри, подходя к нему. — Чуть что — сразу же идут к тем, кто отсидел. Потому что это самое простое!

— Ну, их можно понять, — возразил он, с удовольствием позволяя ей себя обнять и обняв в ответ. — Они четыре месяца никого найти не могут — конечно, они трясут всех.

— Ну а ты причём? — возмутилась Мэри.

— А им откуда знать? — ответил он вопросом. Его растрогала эта искренняя поддержка, и ему совсем не хотелось думать о её причинах. — Они всё верно делают. Им не в чем обвинить меня, не переживай. Проверят — и отстанут.

— А если нет? — спросила она, с силой прижав его к себе. — Я не хочу, чтобы тебя снова посадили!

— А уж как я не хочу, — засмеялся он. — Ты мне не веришь? Думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?

— Нет, — она вздрогнула и, кажется, почти что испугалась. — Нет, конечно! Ты же не причём?

— Когда мне? — он снова рассмеялся — а потом сказал серьёзно: — Нет, конечно. Абсолютно.

— Но им может понадобиться кого-то посадить, — она нахмурилась. — А вы уже сидели, и…

— Я не думаю, — покачал он головой. — Если б дело было в этом, они пришли бы сразу. Раз прошло четыре месяца — значит, они и в самом деле ищут виноватых. А ты полиции не веришь? — спросил он, и Мэри помотала головой. — Расскажешь, почему?

— Да потому что знаю я, как они работают, — она фыркнула. — Когда мой муж меня ограбил и полдома вынес, думаешь, хоть кто-нибудь пошевелился? Ха! Да мне даже не поверили! Сказали, мол, а как докажете, что эти вещи были?

— Я помню, ты рассказывала, — сочувственно проговорил он, и она уткнулась носом в его плечо. — Но я надеюсь, это всё-таки другое. Терроризм опасен всем: по сути, разыскав реального преступника, те, кто ищет, защищают сами себя. И своих родных. Потому что никогда не знаешь, где и что случится в следующий раз. Полагаю, они настроены серьёзно.

— Я не хочу, чтобы тебя снова посадили, — сказала Мэри, прижимаясь к нему.

— Час назад ты меня побила, — заметил он, смеясь.

— Это же другое! — воскликнула она и шутливо стукнула его ладонью в грудь — и хотя никогда прежде Ойген к таким вещам всерьёз не относился, сейчас ему это очень не понравилось. Так что он не удержался от полушутливого:

— Ну вот. Опять. Скажи, а почему ты не боишься?

— Чего? — спросила она, засмеявшись. — Что ты пойдёшь в полицию пожаловаться?

— Я ведь не просто так сидел, — заметил он с улыбкой, но глядя на неё вполне серьёзно. — Меня ведь не за кражу банки пива посадили.

— А что ты сделаешь? — ответила она довольно легкомысленно, пожав плечами. — Убьёшь меня?

— Нет, разумеется, — на всякий случай не стал он шутить. — Во всяком случае, сознательно. Но Мэри — я ведь спал. А если бы я в голову тебе попал? Случайно? Я не видел, куда бью.

— Да я вообще не думала, что ты меня ударишь, — её голос тут же зазвучал обиженно, и Мэри отстранилась.

— И это странно, — покачал он головой. — Мэри, спящих бить нельзя. Это попросту опасно. Тем более, когда не знаешь наверняка, как человек отреагирует. Давай договоримся, — попросил он очень серьёзно. — Мы всё решаем исключительно словами. Никого нельзя бить, Мэри. Ты стала бы подобное терпеть?

— Нет, — буркнула она, и он кивнул:

— Так почему ты думаешь, что стану я? Никогда не щекочи спящего дракона, — пошутил Мальсибер, и эта привычная шутка резанула его острой болью.

— Я просто очень разозлилась, — в глазах Мэри мелькнуло что-то вроде вины. — Ужасно. Я тебя убить была готова, когда проснулась утром — а тебя всё нет! Я слышала, как ты пришёл — и было почти девять! Ты даже не зашёл ко мне — я же подождала, а ты пошёл к своему брату и всё!

— Я ночь не спал, — объяснил он терпеливо. — И с ног падал. Мэри, почему ты просто мне не позвонила, как проснулась? Или в телефон не посмотрела. Ты ведь знаешь, что звонка не слышишь, если спишь.

— Я злилась, — с обескураживающей честностью ответила она. — А когда я злюсь, я плохо соображаю. Ты ведь знаешь, — передразнила она.

— Ты полагаешь, это тебя оправдывает? — спросил он, вздёрнув брови — и Мэри, засмеявшись, решительно кивнула:

— Да! Пойдём позавтракаем? Мне скоро уходить уже…

— Пойдём, — он подавил вздох. Напряжение ушло, и ему опять хотелось спать, но, в самом деле, надо же позавтракать. И Рабастана накормить. А потом он ляжет и проспит часа четыре.

Когда они уже пили — кто что, Мэри кофе, а он — чай, она, болтая ложкой в чашке, сказала:

— Скажи, ну вот ты спрашивал меня, а почему я не боюсь — ну как тебя бояться? Смотри, — тут же принялась она перечислять: — Ты и ведёшь себя как на каком-нибудь приёме, и говоришь как диктор… да у тебя даже наколок нет! А, кстати, почему?

— А почему у меня должны быть татуировки? — удивился он.

— Ну потому что ты сидел! — засмеялась Мэри, глядя на него как на глупого ребёнка. — Все же делают — а у тебя ну не единой! Я специально смотрела — даже точек на руке нет!⁽¹⁾

Это Ойгену ни о чём не говорило, и он пообещал себе сегодня же найти в интернете информацию о британских тюремных традициях вообще и о татуировках в частности. Однако нужно было что-нибудь ответить, и он сказал после небольшой паузы:

— Есть вещи, которые я решил оставить там и не тащить в новую жизнь.

— Прямо так сразу? — не сдавалась Мэри. — Как только туда попал? Это же традиция — все делают татуировки!

— Полагаешь, это обязательно? — осторожно пошутил он — и услышал с облегчением:

— Я не знаю! Но все, кого я знаю, кто сидел, их делали!

— Возможно, ты просто не знаешь о том, что те, кто их не сделал, сидели? — предположил он, но это не сработало: Мэри задумалась на пару секунд, а потом пожала плечами:

— Я не знаю. А что здесь было? — спросила она, коснувшись пальцем оставшегося от метки шрама. Тот был глубоким и уродливым, и занимал почти всю внутреннюю сторону левого предплечья — и Ойген впервые задумался о том, что шрамы у них с Рабастаном почти одинаковые, и нужно будет придумать какое-нибудь объяснение этому. Не для Мэри, но рано или поздно у них с Рабастаном, как он надеялся, появятся общие приятели, и им придётся что-то объяснить. Даже если они окажутся воспитаннее Мэри и не зададут вопросов вслух. — Здесь же было что-то? Это ведь не просто шрам?

— Четырёхлистный клевер, — ответил саркастично Ойген. — Мэри, давай оставим эту тему. Пожалуйста.

— Но мне же интересно!

— А мне неприятно вспоминать всё это, — отрезал он — и добавил уже мягче: — И ты опоздаешь на работу.

К счастью, вопреки его опасениям, Мэри больше к этой теме не вернулась — да и вообще события этого дня принесли совсем не те плоды, которых боялся Ойген. На Рабастана визит детектива подействовал, скорей, как стимулятор: когда, проводив Мэри, Ойген поднялся к нему с завтраком, тот встретил его вопросом — что уже само по себе было событием, потому что Рабастан до сих пор почти не разговаривал:

— У нас неприятности?

— Полагаю, нет, — ответил Ойген. — Я бы хотел попросить тебя в случае, если детектив захочет поговорить с доктором Купером, дать согласие на это. Он не знает ничего, что тебе могло бы повредить — его слова могли бы доказать, что ты никак не можешь иметь отношения к тому делу, что они расследуют.

— А ты? — подумав, спросил Рабастан.

— А у меня алиби, — засмеялся Ойген. — Тут мне повезло случайно: я был на работе. Ты согласишься?

Рабастан кивнул — и, когда Ойген поставил поднос с завтраком на тумбочку, сказал вдруг:

— Ложись спать.

И хотя прозвучало это резковато, Ойгена его забота тронула почти до слёз.

— Ты найдёшь ведь, чем заняться? — спросил он, идя к своей кровати — и услышал чёткое и вполне ясное:

— Да.

1) Пять точек, расположенных по углам квадрата с точкой в центре — символ времени, проведённого в тюрьме. Точка в центре — это сам узник, точки по краям — четыре стены вокруг него. Эту татуировку можно часто встретить как в американских, так и в европейских тюрьмах, где её чаще всего набивают между указательным и большим пальцами. В английской и американской традиции татуировка может иметь связь с теми бандами, для которых важно число «5», вроде «Латинских королей», символ которых — пятиконечная корона. Исторически татуировка происходит из Вьетнама, где несёт немного другой смысл и означает прежде всего круг друзей — одного человека под защитой других членов банды. Среди других, более редких значений, — тоска и чувство одиночества («я совсем один против всего мира»).

Вернуться к тексту