Изгои (джен)

Ойген, облачённый в халат и немного сонный, в ожидании завтрака расположился за кухонным столом с ноутбуком. День был ещё молод, но солнечное и тёплое июньское утро обещало чуть позже жару. В кухне вкусно пахло кофе, поджариваемыми тостами и шоколадом — от вафель, но Ойген воспринимал все эти ароматы лишь краем сознания. Задача, вставшая перед ним вчера, была весьма непростой, и он пока с трудом представлял, как соединить в одном уравнении Толлета, переживавшего сейчас непростой этап в жизни, себя, горячо желающего помочь и навсегда застрявшего в Лондоне, и попугая Гарри, ставшего заложником в Уэльсе — тем более что арифметика никогда особо ему не давалась. Честно говоря, до сего момента в ситуации с заложниками он бывал исключительно с другой стороны… но, по крайней мере, он точно знал, что любую проблему следует начинать решать со сбора информации о… противнике, пожалуй, так.

Этим полезным и отчасти даже интересным делом он занялся ещё накануне вечером, вернувшись от Толлета и добравшись до ноутбука, чтобы изучить всю жизнь Адалин, которой она щедро делилась в Зеркалах с первой своей записи. Ойгена всё ещё слегка удивляло, что люди готовы были делиться тем, что обычно пишут в личный дневник, со всем окружающим миром, но дело, видимо, было в том, что интернет давал странное чувство защищённости от всего. Он просидел за её записями до поздней ночи, и решил продолжить с утра.

Адалин Робертс, к удивлению Ойгена, сохранившая фамилию мужа, судя по фотографиям, на которые она не скупилась, была роскошной блондинкой. Да и о себе она писала достаточно много, словно дорвавшись до какого-то окна в новый мир, и Ойген с любопытством смотрел на красивую, ухоженную деловую даму с широким кругом интересов и, судя по аккаунту, массой знакомых.

Пожалуй, он мог бы сказать, что чем-то она даже напоминала ему Нарциссу. Весьма отдалённо, но порой на некоторых фотографиях мелькало очевидное сходство. Было что-то такое в манере держать себя — наверное, он бы даже ей впечатлился. О такой женщине можно было бы только мечтать… если не знать, что за кадром она порядочно пьёт, а выпив, способна не только загнать мужа в шкаф, но и отправить с ушибами и переломами на больничную койку, а теперь ещё угрожать ему жизнью его попугая. И тут же скептический внутренний голос в голове Ойгена не смешно пошутил о том, что это, возможно, это тоже могло бы быть явным сходством, только уже с другой из сестёр Блэк. Два, так сказать, в одном, для какого-нибудь отчаянного человека.

Отчаянный человек в лице Толлета встретился на фотографиях лишь раз — на каких-то общих снимках с друзьями — и определённо, Толлет с его экзотическим имиджем и по-деловому строгая даже в юности Адалин смотрелись приятной и интересной парой.

— Ойген, ну, может быть не с утра, а? — язвительный голос Рабастана оторвал Ойгена на мгновение от Адалин. — Оторвись от ноутбука хоть на полчаса, пока завтракаем!

— М-м-м? — вопросительно промычал Ойген, просматривая очередное фото и отодвигая ногой вьющегося рядом с ним кота.

— Ойген, мы не так часто можем спокойно поесть с утра, чтобы ты никуда не бежал, — продолжил Рабастан уже довольно раздражённо: он не слишком хорошо переносил, когда Ойген игнорировал его в пользу сети и приходил есть в обнимку с ноутбуком, и язвил обычно, пока тот не отрывался от работы.

Кот согласно мяукнул и запрыгнул на подоконник.

— У тебя ещё не готово, — протянул Ойген, скроля ленту немного вверх — и тут Рабастан, не выдержав, подошёл и, заглянув в экран, спросил:

— Чем тебя так эта дама заинтересовала с самого утра, а?

— Что скажешь о ней? — ответил вопросом на вопрос Ойген.

Рабастан в ответ забрал у него мышь и, пролистав с десяток постов с фотографиями, вынес свой вердикт:

— Я бы не советовал. У твоей блондинки что-то резковатое во взгляде на всех фото. Жёсткое. Кто она?

— Бывшая жена Толлета, — чуть-чуть усмехнулся Ойген.

— И зачем тебе его бывшая? — поинтересовался с удивлением Рабастан.

— Точно не за тем, о чём ты подумал. С блондинками мне что-то не особо везёт, — пошутил Ойген. — И я бы с ней никогда не связался, но... всё дело в Гарри. Она держит беднягу в заложниках, — ответил Ойген.

— К-какого Гарри? — вскинул брови Рабастан слегка потрясённо.

— В нашем случае бедный Гарри — это пожилой попугай Толлета, помнишь, он нам рассказывал? — спросил Ойген и добавил, не дожидаясь ответа: — Хочешь поучаствовать в благородном деле спасения попугая?

— Ого, — Рабастан придвинул себе стул и уселся на него верхом. — Значит по освобождению заложника от... кхм, злой ведьмы? И где она его держит?

— Полагаю, в своём мрачном замке в Уэльсе. — Ойген ткнул в фотографию особняка, на фоне которого позировала улыбающаяся Адалин с табличкой в руках «Продаётся». — Да, это проблема, — признал Ойген.

— А что тебе до чужого престарелого попугая? — спросил Рабастан, внимательно глядя на Ойгена — и тот очень серьёзно ответил, глядя брату в глаза:

— Не хочу опоздать. Снова.

По лицу Рабастана промелькнула тень, и Ойген пожалел, что напомнил ему о том, что стало последней каплей, заставившей их переехать как можно скорей, и о чём они оба молчаливо не забывали.

Август две тысячи третьего выдался для них обоих совершенно безумным. Рекламная кампания Зеркал была в самом разгаре, британцы сотнями регистрировались каждый день, и Ойген разрывался между рекламными контрактами, техническими проблемами и новыми сотрудниками, ютившимися во всех частях бывшего интернет-кафе, спасаясь от принимавшего катастрофические масштабы ремонта. Вернее, катастрофическими они казались Ойгену ещё год назад, в этом же он уже был готов поспорить, но... Тогда, если добавить к этому всему внезапные многочисленные интервью, их старых клиентов, проявивших неожиданную и не очень своевременную активность, и ещё миллион связанных с его растущей компанией дел, Ойген приходил домой только спать на неудобном диване, так и не вернувшись в жутковатую после ночного визита спальню с запертой дверью в сад и придвинутому к ней для успокоения совести креслом.

Жить в приютившей их на полтора года квартире после всего того, что там произошло, было тяжело, и они отчаянно искали себе новый дом, раз уж у них появилась финансовая возможность оттуда съехать и не напрягаться каждый раз от теней в саду и ложного ощущения чужого взгляда.

И Ойген был очень признателен за то, что поиски на себя взял Рабастан. Он сам общался с агентами по недвижимости и ездил смотреть, что нашёл, на взятой «в прокат» у какого-то из своих знакомых машине, которую, положа руку на сердце, даже не было жаль, так близко от ретроавто она подошла к развалюхе, но Рабастан получал от своего нового проявления самостоятельности явное удовольствие.

Рабастан сам платил за бензин, и, отобрав то, что выглядело прилично хотя бы на фотографиях, смело отправлялся смотреть вживую, избавляя Ойгена от лишней потери времени и разочарования, которое в прошлый раз принёс ему поиск жилья.

Впрочем, Рабастан умудрялся посвящать себя многим вещам. В частности, как-то само собой получилось, что в отсутствие архитектора Рабастан, поворчав и поругавшись несколько раз с рабочими и даже Уолшем, оказался вдруг во главе ремонта. И вот тогда тот действительно стал слегка напоминать Ойгену катастрофу, но фамильные лестрейджевские рачительность и упрямство превозмогло практически всё, а там, где они были уже бессильны, в ход шли уже дипломатические таланты Ойгена.

Рабастан хмыкал, недовольно тёр подбородок, капризно поджимал губы, настаивая на своём, и кабели расползались по стенам, рамы менялись в окнах, стены передвигались, а лестницы вдруг оказывались там, где они и должны были быть, а тот же Толлет, тихонько присвистнув, просто спокойно разрисовывал выделенный ему от Рабастановых щедрот очередной кусок облагороженной кирпичной кладки.

— Пусть скромный, но я всё же акционер, — пояснял свой творческий пыл Рабастан, загораживая вход в очередную комнату, где ещё не были завершены отделочные работы. И Ойгену оставалось только вздыхать: он просто не понимал, когда Рабастан успевал всё, и его запасы «печенья» были словно неистощимы. А ведь и от утренних прогулок с собаками Рабастан тоже не отказался — вернее, отказался от них на весь июль, и всё же вернулся к ним снова. И вот, не прошло и недели, как, поймав в затянутом плёнкой коридоре бегущего откуда и куда-то Ойгена, Рабастан отвёл его в сторону:

— Мне нужно с тобой поговорить. Не обязательно прямо сейчас, но найди, пожалуйста, время до конца дня.

— Пойдём в пиццерию и кого-нибудь там съедим, — тут же предложил Ойген. — И заодно поговорим. Ты нашёл нам жильё?

— Пока что нет, но я ищу. А если хочешь кого-то съесть, у нас кто-то готовый найдётся дома, — улыбнулся Рабастан.

— Идём, — решил Ойген. — Я всё равно везде опаздываю.

Поговорить им удалось лишь за обедом: весь путь до дома, а потом и время, покуда Рабастан разогревал обед, Ойген не отрывался от телефона, и, закончив очередной разговор, решительно его выключил, понимая, что иначе ни поесть, ни поговорить им попросту не дадут.

— Итак? — сказал Ойген, беря в руки вилку и несколько кровожадно вонзая её в кусок курицы.

— Ты ещё помнишь Бенсона? — спросил Рабастан.

— Хочешь снова взять его на передержку? — обрадовался Ойген. Конечно, он помнил умного и доброго эрдельтерьера, что когда-то жил у них неделю или две, и очень по нему соскучился. — Я сказал бы, что я «за», только смысла в этом мало: я всё равно тут только сплю. Но буду рад и всё такое, так что решай сам. Надолго?

— Насовсем, — Рабастан отложил приборы и сплёл пальцы.

Ойген тоже перестал жевать, проглотив очередной кусок, и спросил:

— Асти, что-то случилось? Почему вдруг?

— Я только узнал, — ответил Рабастан. — Его хозяин умер… рак. Оказывается, он болел давно… Я видел, что он скверно выглядит, но мало ли. Ты знаешь, некоторые всю жизнь выглядят так, как будто завтра в гроб — и ничего. Он потому и не гулял сам... И... тогда весной он от моих услуг совсем отказался — кажется, уезжал. Видимо, лёг в больницу. И я же не знал... меня в парке не было... я даже представить не мог, что Бенсон в начале лета попал сперва на передержку — платную, долгую. Ну а когда хозяин умер, деньги кончились, и Бенсона отправили уже в приют… и он... он там не ест, — Рабастан встревоженно и мрачно посмотрел на Ойгена. — Мне только вчера рассказали… я Бенсона давно не видел, начал спрашивать — и вот. И я подумал... Ойген, я хочу его забрать насовсем. Он меня знает…

— Ты там был? В приюте? — спросил Ойген.

— Ещё нет, — Рабастан поморщился. — Я не успеваю… но я найду время, скажем в пятницу. И знаешь, я подумал, что приехать, а потом уйти — сделать только хуже. Псу не объяснить, что ты вернёшься.

— Забирай, конечно, — Ойген даже не задумался. — Вообще, тебе решать — что я-то? Я тут только сплю, — повторил он и улыбнулся. — Тогда надо искать жильё, куда можно с собакой.

— Да, конечно, — Рабастан тоже улыбнулся. — Я же не мог просто взять и поставить тебя перед фактом.

— Ты знаешь, — признался Ойген, — мне кажется, я бы и не заметил даже. Ну, или далеко не сразу, — он рассмеялся, и они продолжили обед.

В пятницу Ойген провёл обычное уже пятничное совещание, обзвонил партнёров и собрался уйти домой пораньше, решив, что заслужил это — тем более что дома его должен был ждать Рабастан. Ойген позвонил ему с вопросом, что купить, но абонент был недоступен — ну да, конечно, телефоны имеют досадную привычку разряжаться в самый неподходящий момент! Пришлось обойтись своими силами и купить к торжественному ужину всё на свой вкус — впрочем, нельзя сказать чтобы у Ойгена это вызвало какие-нибудь затруднения.

Когда Ойген пришёл, в доме было сумеречно, тихо, и Рабастан нашёлся за компьютером… один. Ойген даже обошёл квартиру — нет, здесь, кроме них двоих, никого не было.

Ойген потоптался на пороге гостиной, постоял там — Рабастан молчал, словно бы его не замечая, сумерки за окном сгущались…

— Асти, что случилось? — спросил Ойген, подходя к нему. — Где наш пёс?

— Нет пса, — пожал плечами Рабастан.

— Что значит «нет»? — уже понимая, что случилось что-то очень нехорошее, спросил Ойген. — Асти? Что случилось с Бенсоном?

— Он умер, Ойген. Просто умер, потому что мы с тобою опоздали — и всё, — ответил Рабастан, наконец, оторвавшись от компьютера и посмотрев на Ойгена.

Ойген замер там же, где стоял, не зная, что сказать — и говорить ли. Это было оглушающе неправильно — так просто… не должно было случиться! Они же… они его ждали, они почти что его уже взяли — и вот…

Тот вечер был единственным за лето, да и за большую часть осени, который Ойген себе освободил, и они с Рабастаном провели его вместе тихо и печально.

— Он умер от тоски, — негромко говорил Рабастан, держа в руках стакан с виски. — В приюте сказали, что у него, похоже, были проблемы с сердцем, а стоит такая жара... Но он же не был старым, Ойген. Я думаю, Бенсон решил, что его все бросили — и умер.

И что мог Ойген сказать на это?

После этого Рабастан словно потух. Нет, он не свалился в депрессию, так втайне боялся Ойген, но переполнявшая его энергия словно вновь незримо из него утекла. Затем на кухне появились таблетки:

— Некоторые вещи лучше предупредить, — неловко пожал плечами Рабастан. — Я побывал у доктора Купера.

Ойген, видимо, не сумел скрыть свою тревогу, и Рабастан даже начал его успокаивать:

— Я знаю, как тебе сейчас важен крепкий тыл. Я просто хочу подстраховаться.

Ойген тогда просто его обнял. Он прекрасно понимал, что Рабастану это нужно, да и сам он порой ловил себя на том, что почти видел в углах квартиры тень их несбывшегося пса… и когда они сумели найти новый дом, был вправду рад, что им удалось, наконец, перевернуть эту страницу.