Изгои (джен)

— Кому? Что? Мэри? — Ойген несколько наигранно поднял руки, прикрывая голову, и немедленно получил по ним несколько шлепков.

— Я тебе это говорила! И с тобой! Зачем ты всё рассказал?!

— Да что рассказал? Мэри, уймись! — он крепко перехватил её руки и поднялся. — Хватит меня бить. Скажи словами, что стряслось?

— Ты рассказал про яд! — возмущённо воскликнула Мэри, ни капли не заботясь о том, что дверь открыта, и что даже если Рабастан и не стоял бы сейчас практически в дверном проёме, он бы всё равно её услышал. — И что я его боюсь! И что он подкрадывается! Зачем?!

— Но ведь нужно было что-то с этим сделать, — с некоторым удивлением ответил Ойген. — Как я должен был бы объяснить, к примеру, что ты мало того, что не ужинаешь с нами, но я ещё и готовлю для тебя яичницу? И как попросить Асти не ходить так тихо, ничего не объяснив?

— Не знаю! — она всплеснула руками. — Как-нибудь! Но так нельзя! Так неприлично, ты не понимаешь? Вот что я теперь должна делать?

— Может, ужинать? А? — Ойген улыбнулся и очень грустно посмотрел в свою тарелку. — Мэри, я ужасно голоден. Пожалуйста, давай поужинаем? Вместе или нет — как хочешь. Но нельзя так обращаться с человеком, который целый день не ел.

— Ты о чём-нибудь вообще можешь ещё думать, кроме еды? — возмутилась Мэри. — Ты понимаешь, в какое положение меня поставил?

— Не то чтобы я не привык врать, — вздохнул он. — Но я знаю наверняка, что делать этого с близкими людьми не нужно: ничего хорошего не выйдет. Поверь, я был деликатен. Асти вовсе не безумен — он прекрасно понимает всё ничуть не хуже нас с тобой, — сказал он — и, увидев краем глаза, как Рабастан с подчёркнутым изумлением вздёрнул брови, прикусил изнутри нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. — Мэри, ну пожалуйста, давай поужинаем. А потом продолжим — у нас целый вечер впереди.

— Да не хочу я есть! — воскликнула она. — Ты дурой меня выставил — как я теперь с ним буду?

— Но послушай, — Ойген сам обрадовался пришедшей к нему в голову идее, — если тебе кажется, что ты глупо и неловко выглядишь в его глазах — значит, ты считаешь Асти вполне разумным, так? Ведь чего стесняться перед психом?

— Ну… — она задумалась и замерла так на какое-то время, и Ойген снова бросил быстрый взгляд на Рабастана, и с радостным облегчением увидел на его лице ироничную полуулыбку. — Наверное. Не знаю. Что ты вечно меня путаешь? Хелен говорит, что такие лекарства…

— Ты с ней обсуждала лекарства моего брата? — негромко поинтересовался Ойген, и что-то в его голосе заставило Мэри побледнеть.

— А с кем мне ещё было? — защищаясь, спросила она. — Да, обсуждала! Потому что я боялась, а ты ничего не говоришь! Твердил про…

— Я правильно тебя понял, — перебил он неторопливо, — что ты полагаешь допустимым и даже правильным обсуждать с посторонними людьми семейные проблемы? То есть, — он задумчиво оглядел её с ног до головы, — на твой взгляд, я имею полное право обсуждать с друзьями наши с тобой ссоры? Скажем, — он пока не собирался позволять ей отвечать, — в это воскресенье, когда меня спросят, почему я пришёл играть в сквош один, я могу всем передать твои слова? И посоветоваться, вероятно, как бы можно было в будущем подобное предотвратить? И как — и стоит ли — тебя всё-таки уговорить прийти в другой раз? Верно?

Боковым зрением он видел, что Рабастан, едва он начал этот монолог, неслышно исчез — то ли из деликатности, то ли потому, что слушать это ему было неприятно. И Ойген очень хотел бы знать причину.

— Это… это другое же, — прошептала Мэри, отступая от него на шаг.

— Разве? — удивлённо спросил он. — В чём разница, позволь узнать?

— Хэлен не чужая! А эти… ты их почти не знаешь!

— Хелен не твоя сестра, — жёстко сказал он. — Она тебе не мать, не дочь и даже не кузина. Она посторонняя. И её ни коим образом не касается чужой диагноз.

— Она моя подруга, — упрямо возразила Мэри.

— Она. Чужая, — отчеканил он. — Хэлен — злая дура, не способная выстроить хоть с кем-то отношения, и отчаянно завидующая тем, кто это умеет. Например, тебе. И делающая всё, что в её силах, чтобы их разрушить. Наглая и любопытная женщина, живущая чужими жизнями, потому что своей у неё нет. Но наблюдать за чужим счастьем скучно и завидно — куда как интересней видеть ссоры и обиды. Твоё право с ней дружить — но я её не выбирал в подруги. И мой брат — тем более. Она ссорит нас, ты понимаешь? — спросил он уже мягче.

— Она обо мне заботиться! — запротестовала Мэри. — Ты просто не понимаешь — она никому не нравится, и…

— …и теперь я понимаю, почему, — снова перебил он. — Тех, кто ссорит всех друг с другом, недолюбливают.

— Она нас не ссорит! — Мэри вскинула голову. — Она просто соглашается со мной, что это странно! Это правда странно, когда взрослый человек мочится под себя и пьёт такие лекарства — а потом вдруг раз и встаёт, и всё, будто ничего не было!

— Не вдруг, — Бастет, до чего же ему надоело это повторять! — Мы очень долго подбирали терапию. И от «мочится под себя» до «ездит сам в музей» прошло несколько месяцев.

— Не бывает такого от обычной депрессии! — запальчиво воскликнула она.

— Бывает, — он вздохнул. — И мы с тобой сейчас не это обсуждали. Мэри, это непорядочно и чревато судом — обсуждать с другими людьми такие чужие медицинские диагнозы без согласия их обладателя. Асти не давал тебе такого разрешения. Я тоже.

— Ты теперь мне будешь запрещать, что говорить и как? — она сощурилась.

— Ну что ты, — мягко возразил он. — Я просто буду считать себя вправе делать ровно то же самое. В конце концов, если я живу в твоём доме — почему бы мне не играть по твоим правилам?

— Ты и так так делаешь, — буркнула она чуть слышно. — Наверняка.

— Нет, Мэри, — проговорил он с сожалением. — Не все люди непременно делают подлости за твоей спиной, как только подвернётся шанс. Мэри, — он подошёл к ней и положил ладони ей на плечи. — Я не хочу, чтобы ты обсуждала с Хэлен нас с тобой или, тем более, Асти. Мне это крайне неприятно.

— Она не дура, — прошептала Мэри почти умоляюще.

— Она неумна, — ответил он. — И, что намного хуже, недобра. Плохое сочетание. Мы ссоримся с тобою каждый раз, как вы с ней встретитесь. Ты замечала?

— Не каждый, — Мэри всхлипнула и ткнулась лбом в его плечо, и Ойген обнял её и успокаивающе погладил по волосам. — Но мне правда неуютно. Я боюсь. И я не понимаю.

— Это моя ошибка, — сказал он. — Я её исправлю… и Асти тоже. Он хороший и совсем нестрашный. Точно не страшней меня. Давай поужинаем, — вернулся он к тому, с чего всё началось, — а после разберём инструкции к лекарствам. Пожалуйста. Иначе я сейчас тут упаду в голодный обморок, — он засмеялся, и она, судорожно вздохнув, подняла голову и тоже улыбнулась. — Поешь с нами? — спросил Ойген, улыбаясь ей в ответ. — Или принести тебе в гостиную?

— Поем, — она вздохнула и, когда он разомкнул объятье, села на ближайший табурет. — Только я не хочу теперь всё время завтракать и ужинать втроём, — тут же заволновалась она снова. — Я хочу с тобой, вдвоём.

— Никто не говорит о том, что мы прикованы друг к другу, — пообещал он. — Конечно же, мы не обязаны всё время делить трапезу. Уверен, что мы что-нибудь придумаем. Но сейчас я хочу есть — и пожалуйста, давай просто поужинаем втроём. Честное слово, в рагу яда нет, и Асти не кусается — но если ты боишься, я сяду между вами, — улыбнулся он, и Мэри, глубоко вздохнув, кивнула. — Я схожу за ним, — он грустно посмотрел на остывшее рагу в тарелках и, решительно переложив его в сковороду, зажёг газ. И, только подогрев его, накрыл сковороду крышкой, погасил огонь и пошёл за Рабастаном, очень надеясь, что тот воспринял всё это нормально.

Рабастан нашёлся в комнате — полулежал на своей кровати и листал какую-то небольшую книжку в неожиданно яркой обложке, которую, впрочем, тут же опустил, едва Ойген вошёл в комнату.

— Идём ужинать, — позвал он, и Рабастан легко поднялся. — Ты как?

— Я потом задам тебе вопрос, — пообещал Рабастан и, проходя мимо, похлопал его по плечу — тепло, поддерживающе и несколько насмешливо. Это, и позвякивающий при каждом его шаге колокольчик развеселили Ойгена, и на кухню он вернулся в прекрасном настроении.

Мэри настороженно смотрела, как Рабастан садится за стол, и как Ойген раскладывает заново рагу, и долго и как-то неуверенно жевала поначалу, словно бы прислушиваясь к своим ощущениям. Ойген, разгоняя напряжённое молчание, заговорил о работе, и, в целом, к середине ужина атмосфера потеплела, и Мэри даже включилась в разговор. Рабастан, правда, молчал — зато, когда они поели, взялся мыть посуду. К некоторому удивлению Ойгена, Мэри даже возражать не стала — напротив, взяла его за руку и буквально утащила с собой в гостиную. Но если Ойген ожидал, что они немедленно приступят к изучению инструкций к лекарствам Рабастана, он ошибся: сперва Мэри включила свой ситком, и, удобно устроившись на диване, почти потребовала:

— Обними меня. Обожаю вместе смотреть телек.

Он послушался, и они смотрели очередную серию «Невероятных», и Мэри, как обычно, возбуждённо комментировала всё подряд, и Ойгену лишь оставалось ей поддакивать и порой задавать вопросы. А когда серия закончилась, Мэри протянула:

— Здорово же иметь такую подругу!

— У тебя их целых три, — весело напомнил он и не удержался: — Вот честное слово, лучше бы ты так с Николь дружила, как с Хелен!

— Почему с Николь? — тут же подозрительно нахмурилась Мэри.

— Она мне показалась самой дружелюбной, — ответил он — и тут же пожалел об этом, но было уже поздно.

— Ну конечно, — Мэри сощурилась и сразу перестала улыбаться. — Николь дружелюбная и милая, да? Она тебе нравится?

— Я её почти не знаю, — осторожно возразил он. — Но она мне показалась…

— Я видела, как ты на неё смотрел, — она неприятно усмехнулась. — Нет, я понимаю — она худенькая, миленькая — да?

— Мэри, — он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Посидел так с полминуты — Мэри молчала — открыл глаза снова, выпрямился и сказал: — Мы собирались посмотреть инструкции к лекарствам. Принести?

— Давай, — Мэри улыбнулась, как ни в чём не бывало. — Может, ещё чая принесёшь?

— Конечно, — Ойген тоже улыбнулся ей и отправился за инструкциями, очень надеясь, что на этом разговоре вечер всё-таки закончится.