Изгои (джен)

Пятого ноября погода выдалась вполне приличной: обошлось, по крайней мере, без дождя, а днём между туч даже попыталось прорваться солнце. Рабастан с заметным облегчением остался дома, и Ойген знал, что он просидит всё время за компьютером — заодно он обещал проследить за ростбифом, который, хоть и не был традиционным в Ночь костров блюдом, сам по себе при должной нарезке и сервировке одним лишь объёмам придавал респектабельности любому столу, и это не говоря о том, как им соблазнительно пахло. Сами Ойген и Мэри после довольно позднего завтрака выбрались погулять по центральным улицам Лондона — правда, надолго её не хватило, и примерно через полчаса она начала жаловаться, что замёрзла. Мёрзнуть ей было никак нельзя, это Ойген знал, и потому они сначала согрелись чаем с пирожными в небольшом, но уютном кафе, а затем, ещё немного погуляв, в другом.

Ойген с наслаждением впитывал пропитавшую город атмосферу грядущего праздника, и жалел лишь, что не может часами бродить по оживлённым, несмотря на то, что сегодня был понедельник, улицам и площадям. К вечеру людей соберётся больше, и Ойген согревал себя иллюзорной мечтой, что можно будет спонтанно знакомиться с кем-нибудь, и, возможно, даже танцевать под расцветающими в небесах фейерверками — но Мэри, к сожалению, всё это интересовало мало. Впрочем, впереди у него будет ещё много праздников, решил он, и в кинотеатр шёл с отличным настроением.

Сказать по правде, от фильма он ничего особого не ожидал — одно название «Женские сплетни» чего стоило! — однако тот совершенно неожиданно ему понравился, так же, как и актрисы в главных ролях, особенно та, что играла Кору. Они были почти настоящие, эти двое — да, конечно, это всё была игра, но игра прекрасная. И как же он соскучился по ним, таким вот женщинам! И по разговорам. И по приятельству, обычному приятельству, не требующему заботы и ответственности, от которых он до смерти уже устал, а позволяющее просто развлекаться вместе: болтать, гулять, играть во что-нибудь… и никому и ничего не быть должным. Не выбирать особо слов, и говорить об интересном, а не ходить по кругу меж трёх тем, которые и сами по себе не слишком-то заслуживают внимания, а уж постоянно повторяясь, быстро и наверняка набивают оскомину.

Чтобы Ойген не замкнулся в подобном кругу, ему требовался фундамент, которого просто не было — культурный фон, позволявший всем его потенциальным приятелям чувствовать себя раскованно и комфортно. То, что в нормальном общении, словно вода в аквариуме, позволяет рыбкам свободно дышать и плавать. Он воспитывался в другой культуре и многое ему было чуждо, это была не его вода, но он хотел и должен был адаптироваться. А значит, вдруг сообразил он, нужно начинать сначала — например, с детских книжек. Ну и фильмов, разумеется. Он должен определить круг общеизвестных книг и фильмов, прочитать и посмотреть их — и тогда ему куда проще будет вписаться и стать своим. Они с Рабастаном смогут.

— Скажи, а у тебя была любимая книга в детстве? — спросил Ойген, когда они вышли на улицу. До начала вечеринки у них дома оставалось ещё почти полтора часа — но пока они дойдут, пока накроют на стол, пока, наконец, он всё приготовит…

— Я не помню, — ответила Мэри. — Была, наверное. Но я, вообще, всё это не любила. Я предпочитала мультфильмы — пока родители домой не приходили.

— А мультики какие? — в конце концов, все здешние дети их смотрели. И вряд ли Мэри отличалась большой оригинальностью.

— Давай такси возьмём? — попросила она, ёжась. — Холодно!

— Давай, — не стал он спорить. Он и так уже потратил сегодня столько, что одной поездкой больше, одной меньше… — Так какие?

— Да не помню я уже, — раздражённо отмахнулась Мэри, и он тут же сменил тему. Не страшно — спросит у кого-нибудь другого. Вот у той же Энн, к примеру — тем более что у неё есть младшие братья и сёстры, и мультфильмы они любят.

Дома одуряюще пахло ростбифом… и яблочным пирогом. Едва почувствовав, Ойген мгновенно вспомнил этот запах, и его накрыла такая мощная волна ностальгии, что держать лицо не получалось и пришлось долго возиться, вешая их с Мэри одежду.

— Я позволил себе добавить к вашему меню яблочный пирог, — сказал вышедший к ним навстречу, мелодично позвякивая колокольчиками на ногах, Рабастан. — Как вы погуляли?

— Тебе бы не понравилось, я думаю, — тут же сказала Мэри. — Там шумно и толпа людей… Пирог? — спросила она удивлённо. — Может быть, тебе поваром в кафе устроиться?

— Не сегодня, — засмеялся Ойген, обнимая её за плечи. — Может, в следующем году. Пирог — это чудесно, — улыбнулся он Рабастану. — Спасибо. Я уже не помню, когда ел его.

— Я надеюсь, получилось, — ответил Рабастан и, коротко кивнув им, вернулся в гостиную.

— А он с нами будет?.. — спросила Мэри.

— Не уверен, — кажется, успокоил её Ойген. — Я думаю…

— В любом случае, скажи ему, пусть снимет эти колокольчики! — потребовала она очень громким шёпотом. — Стыдно же, ну в самом деле!

— Если тебе это больше не нужно, — всё-таки не удержался Ойген, — я могу…

— Нет, пусть носит — но ведь не при людях же! Скажи, — она дёрнула его за руку, подталкивая к дверям гостиной, и Ойген послушно отправился туда.

Рабастан сидел за компьютером, и на его появление не среагировал — и Ойген, помятуя, как остро тот прежде реагировал, когда его отвлекали от работы, извинился:

— Прости, Асти. У меня вопрос и просьба, — Рабастан промычал что-то невнятное, не отрываясь от экрана, и Ойген, сочтя это разрешением, сказал: — Мэри спрашивает, будешь ли ты с нами праздновать? — Рабастан мотнул головой, и Ойген, буквально кожей ощущая напряжение, быстро проговорил: — Мэри просит тебя на сегодня снять браслеты с колокольчиками, потому что это неприлично.

Рабастан чуть слышно хмыкнул, хоть и не улыбнулся, и, по-прежнему не отрываясь от экрана, наклонился, снял с щиколоток кошачьи ошейники и сунул их в карман. И Ойген, смеясь беззвучно, тихо вышел, закрыв пока что дверь.

Ванна оказалась заперта, и за дверью шумела вода: Мэри принимала душ, а после, видимо, собиралась «приводить себя в порядок». Вероятно, всё оставшееся время — по крайней мере, Ойген надеялся на это. Тогда он всё спокойно приготовит, а переодеваться ему и так особо не во что — разве что сменить рубашку на белую.

Так и вышло — и к приходу гостей сосиски, куриные ножки и картофель уже запеклись, а салат был заправлен. Рабастан закончил свою работу и, забрав пару картофелин и ножку, ушёл ужинать к себе, а Ойген даже успел не только переодеться, но и погладить свою рубашку, которая, хотя и висела в шкафу чистой, успела там слегка помяться.

Вечер вышел, в общем-то, весёлым: Мэри в своих новых джинсах и стильном джинсовом же пиджаке, из-под которого виднелась фиолетовая водолазка, блистала, или, по крайней мере, пыталась это делать, Ойген же старательнейше оттенял её, а гостям просто было весело. Николь с Полом, высоким худощавым мужчиной за тридцать, принесли с собой «Монополию», которой Ойген неожиданно увлёкся настолько, что в какой-то момент забыл о Мэри и принялся играть всерьёз — и опомнился только когда увидел выражение её лица и понял, что, похоже, вот-вот выиграет. Или же, по крайней мере, окажется среди победителей. Однако это было совсем не то, что следовало сделать, и остаток игры он старательно исправлял едва не совершённую ошибку и закончил хоть и с выигрышем, но совсем скромным. А вот Мэри всё же проиграла и расстроилась — и остаток вечера Ойген веселил гостей практически один. Впрочем, в тягость ему это не было — и всё же, когда они отправились смотреть фейерверк, он ощутил некоторое облегчение.

Он не ждал от фейерверков ничего особенного, однако они оказались неожиданно хороши, и возвращался Ойген в прекрасном настроении. А дома сам собрал так и оставшуюся на столе посуду и, переодевшись, сам же пошёл мыть.

Мэри почти сразу же пришла на кухню, но о том, что это её обязанность, не вспомнила — просто села и курила молча некоторое время. А потом сказала:

— Ну, зато сыграли. Было весело.

— Ты расстроилась? — спросил он, отставляя очередную намыленную тарелку в сторону. Полоскать потом их в заткнутой пробкой раковине и тут же ставить на сушилку он так и не сумел привыкнуть, и старался попросту не думать о том, что Мэри именно так делает, экономя воду. Сам же Ойген всё-таки споласкивал их под струёй воды — и сейчас надеялся, что Мэри не обратит внимания на это.

— Ну, бизнес — это не моё, — вздохнула Мэри. — Я знаю. Нет, играть сперва азартно, но потом… а ты почти что выиграл, — она опять вздохнула.

— Если бы мы поиграли ещё полчаса, я ушёл бы в минус, — возразил он. — Ты вообще не любишь игры? Никакие?

— Я не люблю соревноваться, — ответила она помедлив.

— Ну и правильно, — легко поддержал её Ойген, оборачиваясь. — Хотя я люблю азарт. И соревнования люблю.

— А проигрывать? — спросила Мэри, чуть сощурившись. — Или ты всегда выигрываешь?

— Нет, ну не всегда, конечно, — засмеялся он. — Проигрывать досадно, я согласен — но игра сама по себе прекрасна. Кто-то должен проиграть, — он улыбнулся. — Иногда это могу быть я — и что такого?

— А мне неприятно, — она нахмурилась.

— Я понимаю, — кивнул он сочувственно и спросил чуть-чуть игриво: — Может быть, я попробую тебя утешить?

— Попробуй, — Мэри против воли улыбнулась и добавила кокетливо: — Только, может быть, посуду домоешь?

— Обязательно, — решительно кивнул он и вернулся к своему занятию — а Мэри, посидев ещё немного, ушла, судя по всему, в ванную, так что посуду Ойген сполоснул нормально.

Мэри ждала его в спальне в блестящем красном, имитирующем шёлк белье, и Ойген почему-то вдруг остро пожалел её — и, может быть, поэтому он этой ночью был так нежен. И даже шепнул ей, вставая уже после:

— Пойдём со мной? Внизу покуришь, — но Мэри помотала головой и проговорила с игривой томностью:

— Я донельзя устала… вот если б ты отнёс меня…

— Там узко, — к счастью, быстро нашёлся Ойген, прекрасно понимавший, что поднять-то он её поднимет, безусловно, но вот на руках вниз наверняка не донесёт. — Мы не развернёмся. Эта лестница категорически не предназначена для романтики, — вздохнул он, и Мэри рассмеялась. — Доброй ночи, — сказал он, когда она взялась за сигарету.

— Может быть, останешься? — попросила она. — Так было хорошо…

— Я не могу, — качнул он головой, целуя её пальцы. — Ты же знаешь. Спокойной ночи, — он забрал одежду и, накинув одну рубашку, вышел из комнаты. Спустился вниз, привычно включил кран в ванной и, подставив под струю презерватив, смотрел несколько секунд, как он набухает шаром от воды — а значит, цел. Потом вывернул его, промыл как следует, взял ножницы из ящика, разрезал, и только после этого выбросил в ведро. Всё как всегда… Ойген отчаянно зевнул, умылся, вытерся — и, опять зевая, пошёл наверх в их с Рабастаном комнату.