Изгои (джен)

Впрочем, выход был, и Ойген его видел — даже два. Во-первых, он мог оставить себе только обычные дневные смены — и тогда бы успевал вернуться чуть больше, чем за девять часов. А во-вторых, он мог приноровиться заезжать домой посреди работы — но тогда придётся сдвинуть два других приёма, но зато они в деньгах не потеряют. Да, определённо, так будет разумнее.

Тем вечером, вернувшись домой с приобретёнными лекарствами и закончив ставшие уже почти рутиной дела, Ойген долго стоял у окна и смотрел в тёмное, затянутое тучами небо, на которых отражался свет города. И вспоминал — своё детство, школу… друзей… их всех — тех, кто тоже, как и они, выброшен в этот чуждый и чужой мир. И гадал, что забрали, например, у Руди? Кроме брата? А у Руквуда? У Роули? У… Эйва?

И кого объединили с кем? Всем ли повезло так, как ему? Хотя нет, всем и не могло: ведь кто-то оказался с тем же Руквудом. Или с Кэрроу, к примеру… если он вошёл в программу. Или же она. И что же с Беллой?

Какие они были, всё-таки, глупцы! Зачем, зачем? Нет, он, конечно, помнил, он прекрасно помнил, почему пошёл туда, и принял метку, он вовсе не оправдывал себя — но Мерлин, как же это было больно! Сейчас, вот в этот самый миг он думал, что лучше бы ему остаться в Азкабане. Возможно, он бы уже умер там, или сошёл с ума, но он не мучился бы каждую секунду от того, что потерянный им… ими всеми мир так рядом! Буквально руку протяни… или дойди до всем известного переулка — и…

Вот только им туда больше никогда не войти.

Заснул он поздно и спал плохо, и проснулся вымотанным и не выспавшимся. Полежал немного с закрытыми глазами, ловя себя на том, что понимает Рабастана. И что ему тоже хочется просто никогда не открывать глаза и лежать, натянув на голову одеяло. И не таскаться в холод, дождь и снег по городу. Но если он так сделает, они умрут. Вдвоём. От голода. Ну, или ещё хуже: их найдут и запрут в клинике. Как сумасшедших. Нет, нужно подниматься…

Потянулись дни один серей другого: проснуться, сделать укол… это оказалось как-то очень просто, он даже сам не ожидал — действительно, шприц, дезинфекция, правильный угол… и не торопиться. И, может быть, и хорошо, что Ойген не в состоянии был больше понимать, не делает ли больно — а сам Рабастан никак на его действия не реагировал. Потом поднять его — и в туалет… потом умыть, и завтрак, и таблетки… и как страшно уходить, не зная, что здесь будет! Что, если Рабастану станет плохо? Что, если он… Конечно, Ойген запирал окно и дверь, и снимал ручки с рам. И вентиль с газовой трубы снимал. Но ведь при желании…

Но, к счастью, то ли судьба всё же решила смилостивиться над ними, то ли этот Купер был действительно профессионалом, но хуже Рабастану не было — как, впрочем, кажется, и лучше. Хотя… Может быть, так только казалось, но теперь он крепче и спокойней спал — а в субботу, когда Мальсибер забежал в обед домой, он обнаружил в ванной валяющееся на полу полотенце. И замер, пытаясь справиться с дыханием и бешено заколотившимся сердцем. Он точно знал, что оставлял его на сушителе — и даже если бы оно с него упало, оно лежало бы не рядом с раковиной. Точно нет.

— Асти, — отдышавшись кое-как, позвал он, входя в комнату — и зажал себе рукою рот, увидев, что тот спит. Не просто лежит без движения с закрытыми глазами, а именно что спит, спокойно и расслабленно.

И что стакан с водой, оставленный Ойгеном с утра на тумбочке возле его кровати, пуст.

Глупо улыбаясь, Ойген тихо подошёл к своей кровати, продолжая смотреть на Рабастана, и сел — почему-то на пол. И заплакал — сперва тихо, а потом и разрыдался, зажимая рот руками, чтобы не разбудить случайно Рабастана. Он и сам не знал, почему плачет, но даже не пытался сдерживаться, выплёскивая с этими слезами всё, что копилось в нём последние недели, а может быть, и месяцы.

Впрочем, Рабастана всё равно пришлось будить, и, хотя в его глазах была по-прежнему тоска, настроение Мальсиберу это испортить не могло. Да его, пожалуй, сейчас вовсе ничего бы не могло испортить — и вторую смену он отработал на одном дыхании, а в воскресенье вдруг проснулся сам, без всякого будильника. Было около полудня: утром он вставал, конечно, к Рабастану, но потом опять лёг спать, а проснулся… выспавшимся. И даже не сразу понял, почему так странно себя чувствует и что с ним не так… или, вернее, так. Ему хотелось… жить, да, просто жить, и есть хотелось, и не как обычно, когда у него в какой-то момент просто начинало ныть внутри, а по-настоящему. Хотелось чая и яичницы с беконом, а ещё сконов — он вообще не помнил, когда ел их в последний раз! Надо будет их купить — а лучше отыскать рецепт и сделать. Говорят, что это не так сложно…

Ему нравилось готовить: то, как из простых продуктов получалось что-то новое, совсем самостоятельное и отдельное, было увлекательно и почему-то успокаивало. Ещё бы тех продуктов было больше — но, с другой стороны, как раз их ограниченный набор его подталкивал к тому, чтобы что-нибудь изобретать, пусть даже не всегда удачное. Зато он выяснил, что из размятой в пюре фасоли получаются отличные паштеты — порой настолько разные, что даже и не скажешь, что у них одна основа. И что пюре картофельное можно жарить, и можно сделать из него нечто вроде котлеты и сунуть внутрь что-то… сыр, к примеру, если он, конечно, есть, и выйдет вкусно и не так уныло, как обычная картошка. Но как же он скучал по мясу! По хорошей сочной отбивной, по ростбифу, по стейку, по жареному, наконец, цыплёнку… но пока что они не могли себе подобного позволить.

Да, пока.

И сейчас, сегодня он сделает шаг в сторону того, чтобы это изменить.

В этот раз в интернет-кафе Мальсибер пришёл в три пополудни — потому что лекарства есть лекарства, и они привязывали его к дому — но зато уйти сегодня он мог в девять. Шесть часов — довольно, чтобы успеть всё. Хотя, конечно, он бы предпочёл прийти домой пораньше — но сегодня Ойген планировал побольше пообщаться с мисс Тайлер… или, кстати, миссис? Он был вполне уверен в том, что сейчас в том доме она жила одна, но вот была ли она миссис или мисс, не помнил. Впрочем, это можно и спросить…

Кажется, она ему обрадовалась, и они немного поболтали, прежде чем он сел к компьютеру. Ни о чём и обо всём: погода, пробки… о, о пробках Ойген знал, наверно, всё: хоть он и ездил на подземке, но разговоры слушал, и потом, ему нередко приходилось пересаживаться на автобусы. Да, о пробках можно было говорить почти так же долго, как и о погоде.

— Вам бы скутер, — сказала она вдруг. — И никакие пробки не страшны!

— Для этого нужны права, — возразил он с шутливым вздохом. — Я сейчас учусь — но пока нет ни времени, ни денег.

— У вас нет прав? — она округлила свои блёклые глаза. — Но как же?

— Я был очень молод, когда сел в тюрьму, — абсолютно честно сказал он. — Вот и не успел.

— В тюрьму? — она даже побледнела. — Вы… но…

— О, — он горько скривил рот. — Это… глупая и грустная история. Мне было восемнадцать и… ИРА, — сказал он осторожно. — Я был такой дурак… мы оба.

Он был, опять же, честен — и это, видимо, сработало: в отличие от него, она, похоже, не была лишена обычной человеческой эмпатии. Да и потом, цинично думал он, женщины её лет и внешности нередко любят кающихся грешников. Тем более, внешне привлекательных.

— И вы… вы… с братом, да? — спросила она после длинной паузы.

— Да, с ним, — кивнул Ойген. — И вот мы вышли — и пытаемся жить заново. Честно. Это, — он взъерошил себе волосы, — сложно. Не то чтобы мне, например, хотелось воровать, но, — он мотнул головой, — иногда соблазн так велик. Но я не думаю, что у нас будет третий шанс. Я даже школу толком не закончил, — признался он. — Только среднюю ступень. Сейчас жалею, но… — он покачал головой.

— Но вы же ещё молоды, — с нажимом проговорила Мэри. — Сколько вам лет?

— Сорок, — отозвался он. — Половина жизни. И я пропустил всё, — он обвёл рукою зал. Чтобы не мешать, они отошли от стойки в самый угол, к двери, что вела куда-то вглубь и на которой висела табличка «Для персонала». — И пытаюсь вот нагнать… но времени свободного пока так мало. Да и денег.

— А как ваш брат? — она смутилась почему-то — он увидел это, но даже и предположить не мог причину.

— О, это лучшее, наверное, на сегодня, — ответил он — и честно рассказал ей всё. И про визит к доктору Куперу, и про первый результат, и про лекарства и уколы… — Пожалуй, это то, чем я действительно горжусь, — закончил он с улыбкой.

— Вы такой молодец! — сказала она, и он с некоторым усилием удержал лицо. Да кто она такая, чтобы раздавать ему подобные характеристики?! «Молодец»! — У вас теперь совсем не будет времени, — она вздохнула.

— Да, кажется, не будет, — он кивнул. — Но я надеюсь выбираться к вам на пару-тройку часов в воскресенье. Иногда хотя бы.

— Далеко вам ехать? — спросила Мэри. — Где вы живёте?

— Мне стыдно говорить, — ответил он, чуть дёрнув углом рта. — В самом отвратительном месте Уолворта, там ещё такой уродливый слон. Я очень хочу однажды выбраться оттуда — по-моему, нет места на земле паршивей, тем более, для человека в тяжёлой депрессии.

Она сочувственно покачала головой и прикрыла рот рукой, и он заметил, что ярко-розовый лак на её ногтях уже немного облупился. И что сами ногти у неё маленькие, некрасивой полукруглой формы.

— Хейгейт Эстейт? — спросила она сочувственно. — Вам точно нужно переехать.

— Нужно, — согласился он. — Но другое социальное жильё нам не дадут — да я и не уверен, что там будет лучше. А снимать что-то самостоятельно пока что мы не можем.

— Можно комнату, — предложила она.

— Да, можно, — на всякий случай согласился он. — Но за те деньги, что мы платим сейчас, мы вряд ли найдём что-нибудь действительно приличное. И потом, ведь нужно место с понимающим хозяином — не думаю, что что-то подобное просто отыскать, тем более, за эти деньги.

К стойке подошли двое подростков, и Мэри отправилась работать, а Мальсибер глянул на часы и, обнаружив, что потратил уже полчаса, сказал, когда подростки отошли:

— Я совсем вас заболтал. Пойду я поработаю.

— Конечно, — она выдала ему логин с паролем. И спросила: — Вы надолго?

— Свободен я до вечера, но денег у меня на час, — ответил он, чуть улыбнувшись.

— Это ничего, — ответила она и тоже улыбнулась. — Работайте, сколько вам нужно… я сделаю вам скидку. Как обещала, — она выдала ему пароль с логином, а потом вдруг предложила: — Не хотите пообедать у меня? Я до восьми сегодня, и у меня палтус и картофель с белым соусом.

— Вы меня приглашаете? — он улыбнулся солнечно, тепло и чуточку смущённо.

— Почему бы нет? — ответила она вопросом. — Палтус большой. И здесь недалеко.

— Я даже не помню, когда ел его в последний раз, — признался он. — И я не устою и принимаю приглашение. Мне, к сожалению, нужно будет уйти в девять — лекарства нужно принимать по графику, — предупредил он, чувствуя себя слегка неловко. Так всё-таки не делается.

Но её это, похоже, не смутило:

— Если вы будете есть быстро, вы успеете, — пошутила она.

— Я буду рад, — сказал он — и пошёл к компьютеру, давя в себе недовольство собственными действиями. Они должны выбраться — и это их билет, твердил себе он. И он ни к чему её не принуждает — он даже, в некотором роде, попросту идёт за ней. На поводу.