Изгои (джен)

Оставшиеся до воскресенья дни Ойген, насколько это позволяла ему работа, буквально не поднимал головы от компьютера, и приходской сайт быстро обрёл вполне конкретные очертания. Если бы Ойгену не приходилось прерываться на посетителей и заново собирать упущенные случайно мысли, то процесс шёл бы ещё быстрей, впрочем, функционалом календаря он гордился.

Мэри всё это время была на удивление тиха — настолько, что Рабастан даже спросил как-то утром:

— Что ты с ней сделал?

Он даже не пытался называть Мэри по имени, но каждый раз так интонировал голосом это обезличенное «она», вкладывая него вполне характерный смысл, что Ойген каждый раз невольно начинал улыбаться.

— Ушёл, — ответил Ойген. — Оказалось, нужно не ругаться, а просто разворачиваться и уходить. На самом деле, это грустно.

— Ты её жалеешь? — Рабастан нахмурился — и Ойген рассмеялся:

— Да. Она ведь так сама меня буквально провоцирует на то, чтобы не считаться с ней. Я всё думаю, как объяснить ей… а потом как представляю этот разговор… — он покачал головой.

— Когда мы уедем? — Рабастан умел быть удивительно настырным.

— Явно не в этом году, — вздохнул Ойген. — Прямо сейчас у нас нет денег на аренду чего-то приличного, а декабрь, говорят, по заказам провальный месяц: все готовятся к Рождеству. Так что, видимо, до февраля можно и не надеяться. Извини, — он чуть развёл руками. — Тебе здесь очень тяжело?

— Теперь нет, — ответил Рабастан.

Собранный Лукасом компьютер Ойген забрал в понедельник, без сожалений отдав за него половину отложенных денег. Они поставили его в их с Рабастаном комнате, без труда отыскав в интернете тематические площадки, где подержанные вещи искали себе новых хозяев. Приличный стол и пара удобных стульев достались им практически за бесценок, и теперь Рабастан мог спокойно работать за компьютером в одиночестве. А вот с интернетом пришлось повозиться — но с помощью Джозефа они творчески переосмыслили плинтуса и потянули моток витой пары на второй этаж так, что сверлить ничего не пришлось.

С тех пор как компьютер занял своё место в их комнате, они не разу не поссорились с Рабастаном по поводу того, кому он сейчас нужней: тот на удивление безропотно уступал Ойгену, если он высказывал желание поработать — впрочем, время они старались поделить поровну. Днём, в отсутствии Мэри, Ойген часто продолжал работать в гостиной; вечерами же Ойген добирался до компьютера не раньше девяти — и Рабастан обычно в это время уже спал. Он теперь ложился очень рано, и вставал с рассветом, чему Ойген несказанно радовался — это было ещё одним признаком выздоровления.

— Значит, ты потерпишь? — спросил Ойген, и Рабастан пожал плечами:

— У меня нет выбора. Я понимаю, что мне следовало бы найти работу, но это не то, чего бы мне сейчас хотелось по-настоящему, — и он указал глазами на вазочку, в которой печенье как раз опять почти подошло к концу.

— Да мы, вроде бы, не голодаем, — засмеялся Ойген. И подумал, что ему нравится такая прямота — и… нравится не то что содержать Рабастана — нет, получаемого тем пособия хватало на всё, кроме лечения. Но ему нравилось то, как они жили: и то, что он по-прежнему оплачивал лекарства — которых, правда, стало уже меньше — и сеансы доктора Купера, позволяло Ойгену чувствовать себя сильнее и солиднее, чем он был на самом деле. — Но, впрочем, у меня есть просьба. Помоги мне подобрать графические материалы! Это несложно, но отнимает время.

Рабастан, конечно, согласился — он ни разу не отказывал Ойгену ни в одной из его просьб, от чего тот порою чувствовал себя несколько неловко. Впрочем, чувство это было мимолётным — в конце концов, он ведь его не заставлял, не так ли?

Помощь Рабастана оказалась кстати, и к воскресенью большая часть работы оказалась уже сделаной. О том, что он взял выходной, Ойген сказал Мэри накануне вечером, заявив сразу:

— Днём и утром у меня дела — если я освобожусь пораньше, и у тебя будет желание и настроение, можем вечером сходить куда-нибудь. Но поручиться не могу.

— А что за дела? — спросила Мэри грустно, глядя на него взглядом провинившегося эльфа — и Ойген с некоторым удивлением ловил себя на том, что это раздражает его больше, чем её истерики.

— Компьютерные, — коротко ответил он.

— Ты раньше никогда не брал выходные из-за этого, — её взгляд стал ещё несчастнее.

— Не брал, — согласился он. Они завтракали, и Ойген никак не мог дождаться, когда она уйдёт — и это было и нечестно, и неправильно, он прекрасно это понимал, но ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел. — Всё меняется, пока мы живы.

— Пойдём потом в кафе? — попросила Мэри. — Завтра вечером? Когда ты вернёшься?

— Если я не поздно вернусь — почему нет, — согласился он. — Но я не могу пообещать — я не знаю, когда освобожусь.

Она послушно закивала, и Ойген снова подавил раздражение. А когда она ушла — задумался. Нет, так дальше жить нельзя — он должен что-нибудь придумать и перестать так злиться. Она, в конце концов, ни в чём не провинилась перед ним — напротив, она помогла ему в самый тяжёлый миг и приютила их обоих, она терпела Рабастана… нет, не то, оборвал он сам себя с досадой. Так ничего не выйдет. Как, оказывается, это сложно! Прежде ему никогда не доводилось вызывать в себе искусственно к кому-то чувства — хоть добрые, хоть нет, и, как оказалось, он понятия не имел, как это делается. Но ведь это же наверняка возможно! И потом, он ведь действительно хотел отплатить Мэри добром за добро — но у него ничего не выйдет, если он так будет относиться к ней.

Впрочем, о Мэри ему сейчас категорически не думалось: все его мысли возвращались к Нарциссе. Что же с ней всё-таки произошло? Ойген был почти уверен, что к случившемуся с ней не имеют отношения ни Аврорат, ни Министерство. Что это за наказание, если она ни с чем сравнить не может свою нынешнюю жизнь? Сама по себе она явно живёт неплохо: ей, похоже, нравится её работа… нет — так не наказывают. Но что же тогда? Кому и зачем понадобилось её зачаровывать? Зачем этот неизвестный стёр её память и заменил другой? Кому и как она перешла дорогу настолько? Или это была попытка её защитить — уже в Азкабане до него доходили какие-то странные слухи…

У колонны Нельсона Ойген был без десяти девять утра. Нарциссу на другом краю площади он увидел через несколько минут — и улыбнулся, когда она подошла к колонне ровно в девять. Да, это была ещё одна её черта… всей их семьи.

— Доброе утро, — Ойген поклонился и прижал руку к груди. Он пришёл без цветов: эта встреча свиданием не была, и он не позволил бы себе даже намёка на что-то подобное. — Погода нас жалеет и решила придержать немного дождь.

— Вероятно, этим утро потоп перенесли в другое место, — ответила она. — Вы завтракали?

— Нет, — признался он. — В отличие от брата, я просыпаюсь не с птицами и солнцем, а, скорее, со звонком будильника. И всегда стараюсь этот момент отсрочить.

— Мне жаль, что я помешала вам выспаться в ваш выходной, — сказала она, ведя его через площадь к одной из боковых улиц.

— Я высыпаюсь в будни, — улыбнулся он. — Работаю с полудня или с четырёх. Один раз можно встать пораньше.

— Какой необычный график, — она взглянула на него с некоторым удивлением.

— Интернет-кафе открыто круглосуточно, — пояснил он. — Каждый из администраторов заступает в своё время — и оно порой бывает странным. Мне легче ложиться за полночь, чем просыпаться на рассвете.

— Прекрасно, — она чуть улыбнулась. — Значит, меня не будет грызть вина.

— Никто не смеет грызть вас, — галантно подхватил он, и она вдруг рассмеялась:

— Ну, кое-кому это иногда дозволено.

— Мне с детства говорили, что я любопытен, словно кошка, — сказал Ойген. — Кто же получает иногда такую удивительную привилегию?

Она снова засмеялась и ответила:

— Как раз коты. Мистер Лайт иногда держит в зубах мой палец, если желает вдруг привлечь моё внимание.

— У вас живут коты? — он почему-то очень удивился. В Малфой-мэноре не было никаких кошек — может быть, из-за павлинов?

— Живут, — они свернули за угол и почти сразу подошли к кофейне. — Мы пришли — и здесь прекрасные сэндвичи с индейкой. А вот с ветчиной я не советую. Если вы, конечно же, едите мясо, — спохватилась она, входя в распахнутую им перед нею дверь.

— Конечно, ем, — Ойген не удивился: вегетарианство, веганство и тому подобные пристрастия были в моде. — И собираюсь проверить, насколько хороша у них индейка. Вы позволите вас угостить? — спросил он, когда они подошли к стойке.

Она задумалась — и всё-таки ответила, помедлив:

— Почему бы нет. Благодарю. Чай, пожалуйста, — сказала она девушке за прилавком. — Дарджилинг. И итон мэсс.⁽¹⁾

— Мне то же самое, и сэндвич с индейкой, — Ойген вынул бумажник и, расплатившись, сам забрал поднос.

Зал был почти пуст: завтрак давно закончился, до ланча было ещё долго, а туристы, очевидно, ещё сюда не добрались. Так что Ойген с Нарциссой-Хизер сели у окна, и он спросил:

— Вы говорили, — ему хотелось сгладить, кажется, неожиданно возникшую неловкость, — что у вас живут коты. Их много?

— Двое, — ответила она, задумчиво помешивая ложечкой чай — беззвучно. Она делала это скорей машинально, так как пакетик сахара всё ещё сиротливо лежал на подносе. — Или полтора… как посмотреть.

— Полтора? — спросил он озадаченно. — Как это может быть?

— Мистер Руквуд предпочитает не злоупотреблять моим вниманием, — ответила она с улыбкой, и Ойген чуть не уронил свой сэндвич.

Вот и всё.

Подобных совпадений не бывает. Руквуд — не Блэк и не Смит, такие клички случайно из подсознания не всплывают. И вообще не всплывают, если опытный менталист работал долго, вдумчиво и хорошо. Значит ли что… Ойген оборвал мысль и произнёс:

— Какое необычное имя, — и на всякий случай положил на тарелку свой сэндвич.

— Мне кажется, оно из старой детской сказки, — сказала Нарцисса. — Которую я, правда, никак не могу вспомнить — но я многое забыла после аварии. Мне обещали, что вся память восстановится, но некоторые детали, к сожалению, пропали безвозвратно, — она чуть покачала головой и грустно улыбнулась.

— Аварии? — сочувственно переспросил он.

— Три года назад, — она кивнула. — Всё давно прошло, но некоторые вещи я, к сожалению, так и не вспомнила.

— Мне кажется, я тоже встречал где-то это имя, — сказал он. — Возможно, вправду в сказке. Но я вообще не слишком хорошо запоминаю имена, — он улыбнулся.

Три года назад. Практически сразу после финальной битвы… или же суда. Возможно, кто-то в самом деле мстил — но не самой Нарциссе и не отнюдь не за несговорчивость. Ойген легко мог представить себе чувства большей части волшебного населения при известии о том, что Малфои снова выбрались сухими из воды. И мнение визенгамотского большинства вряд ли хоть что-то значило для тех, кто лишился по их вине близких. И нет мести лучшей, чем отобрать любимого. Но это был просто один из многочисленных вариантов…

Почему же её тогда просто не убили? Не свели с ума, как в своё время Лонботтомов? Не прокляли? Для Люциуса она ведь так и так исчезла — зачем было идти на такие сложности: она свободно гуляет по Лондону, и, если какому-то волшебнику так неожиданно же повезёт, как ему, он сможет её вернуть? Очевидно, в её голове жили воспоминания какой-то магглы — но ведь та жила не в пустоте! У неё должна быть родня, подруги и коллеги — как так вышло, что никто не заметил подмены? Может быть, она переехала? Но всё же… нет, всё это очень странно. И тут Ойген похолодел вдруг от мысли, которую прежде упускал — смогла ли Нарцисса сохранить свою магию? Или же, как они с Рабастаном, была теперь магглой? И могло ли это быть связано с тем, через что они добровольно прошли...

Впрочем, для того чтобы обдумать всё это, у него ещё будет время — а сейчас они разговорились о том, в чём Ойген чувствовал себя не слишком уверенно — о детских книгах и сказках. Врать было уже почти привычно:

— В детстве мне не слишком нравились все эти истории, и я предпочитал что-нибудь историческое… возможно, даже с драконами. А когда стал уже старше, меня было не оттащить от научно-популярной литературы. Ну знаете, все эти тропические лягушки и амазонские джунгли — а вот теперь я жалею, и пытаюсь восполнить упущенное. Наверное, именно в этом возрасте сказки начинаешь ценить, — закончил он.

— А Шекспира вы, вероятно, читали в школе, — улыбнулась она.

— Шекспир вроде бы не писал сказок! — запротестовал Ойген.

— Учитывая, как он обращался историческими реалиями, — возразила ему со смехом Нарцисса. — Вот взять, например, беднягу Макбета.

— Ну, в таком случае, это довольно злая сказка, — заметил он. — И ведьмы эти, склонившиеся над котлом… кстати, меня всегда удивляло, что этой сцене в живописи уделено не так уж и много работ.

— А отрывок с Гекатой вообще теряют в большинстве постановок, — глаза Нарциссы слегка блеснули. — Но я могла бы показать вам несколько интересных работ на эту тему. Хотите?

— Хочу! — кивнул он — и слегка демонстративно залпом допил чай, вызвав этим у неё ещё одну улыбку.

1) Итон месс (Eton mess) — традиционный английский десерт, состоящий из смеси клубники, накрошенного безе и взбитых сливок или заварного крема. Первые упоминания об итон месс относят к 1893 году. Считается, что он появился в Итонском колледже, где подаётся на ежегодном матче по крикету против учеников школы Харроу. Итон месс в 1930-х годах продавали в школьных закусочных (tuck shop). Изначально его делали либо с клубникой, либо с бананами, смешанными с мороженым или сливками. Безе стали добавлять позже. Итон месс можно сделан со многими другими видами фруктов, но клубника считается более традиционной.

Вернуться к тексту