Изгои (джен)

Ойген перебирал отданные ему Энн ксерокопии газет и страниц ежедневников, всматриваясь в изображённую на трёх фотографиях женщину и пытался понять, могла ли быть запечатлённая на них женщина Нарциссой Малфой. Она была так на неё похожа! Если бы снимки были крупней и чётче… Но они были зернистыми и совсем небольшими, все три — а плёнку теперь уже, конечно, скорее всего, не найти, если только где-то в редакции, но это казалось Ойгену чем-то уже совсем нереальным. Но даже если её отыскать, совсем не факт, что это чему-то поможет. Он в десятый раз перечитал подпись под одной из общих фотографий: «П. Х. Ходжесс» и подумал, что можно отыскать её коллег и расспросить их — если б знать, о чём. Даже если он придумает подходящий предлог, и они действительно начнут о ней рассказывать — что ему это даст? Да ничего. Нет, он подходит не с того конца…

Ойген взъерошил свои волосы на затылке и зарылся в них пальцами. Что на его месте сделал бы любой нормальный волшебник? Ему хватило бы пряди её волос и волос с головы её сына, чтобы воспользоваться одним из десятка заклятий сродства, а на крайней случай можно было обратиться к целителю или юристу. Магглы, вроде бы, тоже умеют так — но, во-первых, Драко был отделен от него непреодолимой стеной Стаута, а во-вторых, не просить же у Хизер локон на память. Допустим, Ойген даже отыскал бы её родителей или других родных — но вряд ли ведь они дадут ему свою кровь? Да и вообще, всё это выглядело как дешёвый детектив. Но должен же он знать! Потому что вот она, Прозерпина Хизер Ходжесс, в ежегоднике учителей за девяносто третий год. Год, когда Нарциссы быть здесь не могло! Что ж, это отметало некоторые версии — и теперь Ойген мог быть уверен в том, что… Хотя нет. Не мог. Если существуют заклинания, способные изгладить из памяти всех само существование целых особняков — почему не существовать чем-то способному массово изменить фотографии? Даже если Ойген о них не знает. Впрочем, это было всё-таки уже на грани фантастики, иначе, читая про террористов, Ойген бы вряд ли случайно наткнулся на статьи про обрушенный летом девяносто шестого Брокдейлский мост.

Он совсем запутался, и со смены уходил настолько глубоко погрузившись в себя, что когда его кто-то чуть было не сбил с ног и бросился на шею, машинально отступил на шаг, подхватил обнимающего и воскликнул недовольно:

— Мэри! — и только потом осознал, что это вовсе не она, а мисс Мэшем. Лаванда.

— Извините, извините! — сбивчиво зачастила она, отпустив его, но пританцовывая на месте. — Простите, пожалуйста, я просто… она нашлась! Вы понимаете, она нашлась! Вы, вы нашли её! И если бы не вы, я даже и не знаю… пожалуйста, пойдёмте, — затараторила она, пока Ойген, начиная улыбаться, смотрел на неё, соображая, что произошло. — Там мама, мы пришли, а вы уже ушли, и я сказала, что я догоню вас, потому что мне сказали, куда вы пошли и что живёте тут… пойдёмте!

— Ну пойдёмте, — согласился он с улыбкой. — И расскажите толком, что случилось.

— Да, конечно, извините, — она помотала головой — такая невероятно счастливая, мисс Мэшем, кажется, светилась, и, не будучи в состоянии устоять на месте, пританцовывала вокруг Ойгена — и ему от её вида стало тепло, легко и весело. — Мамина подруга. Помните, вы делали страницу, чтобы её найти? Она нашлась! В больнице, в Рединге!

— Нашлась? — радостно переспросил Ойген. Эта новость перебила все его раздумья и сомненья, просто улетучившиеся из его головы. — Как? Расскажите!

— Мама знает больше — ну пойдёмте! — мисс Мэшем сделала пару нетерпеливых шагов по направлению к кафе, и Ойген послушно пошёл следом. — Медсестра увидела объявление на одном из сайтов и позвонила в полицию, — торопливо говорила Лаванда, быстро идя рядом с ним. — И нам потом. Вы… если бы не вы!

— Я очень рад, что смог помочь, — сказал он, глядя на идущую им навстречу женщину.

— Мама так счастлива! — воскликнула она в ответ. — Вы даже не представляете — они дружили с детства, она нам… в смысле, ей как сестра! Она чудесная и добрая, и мы все так переживали…

— Ох, мистер Мур, — проговорила подошедшая к ним, наконец, миссис Мэшем, прижимая руки к груди. — Вы даже не представляете… я даже не знаю, как вам выразить…

— Я просто рад, что вы нашли подругу, — сказал он, улыбаясь ей тепло и ласково и сжимая её плечо. — И рад помочь. Что с ней случилось?

— Ох, — она глубоко вздохнула и сжала его руку. — Как оказалось, у Бетани всё это время мозгу зрела опухоль. Она всё жаловалась на головные боли — мы списывали это на мигрень… но мы даже помыслить не могли… Она росла и вот… — миссис Мэшем покачала головой и стёрла краем ладони выступившие на глазах слёзы. — Она и сама не помнит, что с ней случилось и как она оказалась в Рединге. Но сейчас ей дают лекарство и сознание прояснилось. Мне позвонили вчера — и вот… ох, мистер Мур! — она покачала головой, и Ойген, шагнув вперёд, обнял её.

— Я думаю, они нашли бы её всё равно, — сам не зная, почему вступился за полицейских Ойген. — Просто позже.

— Если бы! — воскликнула миссис Мэшем. — Они её уже определили как неизвестную! У неё и сейчас в голове, конечно, мутится — но она и себя вспомнила, и узнала меня! Мы, конечно же, перевезём её теперь сюда, и я её не брошу — говорят, что если сделать операцию, она поправится. И я хотела вас как-нибудь отблагодарить, но в мою пустую голову так ничего и не приходит, — она покачала головой, и Ойген улыбнулся:

— Ну, если кому-нибудь из ваших знакомых понадобится кого-нибудь — присылайте. Или, — его улыбка стала хитрой, — если кто-нибудь из них захочет обзавестись собственным сайтом.

— Да я теперь всем про вас рассказываю! — воскликнула она.

— А у вас есть визитки? — спросила Лаванда, и Ойген огорчённо возразил:

— Нет. Я пока не обзавёлся. Но… но я это исправлю, — пообещал он.

— И дадите нам? — Лаванда с матерью переглянулись, и она настойчиво сказала: — Ма-ам!

— С радостью, — ответил Ойген. Ему даже в голову не приходило обзавестись визитками — а ведь они обе правы! Это первое, что нужно было сделать.

— Ма-ам! — сказала вновь Лаванда, и миссис Мэшем, приобняв её за плечи, проговорила:

— Мы вас приглашаем в воскресенье на обед. В семь часов. Придёте? — спросила она с надеждой.

— С удовольствием! — он даже не задумался ни на секунду. С Нар… нет, пока нельзя даже в мыслях сбиваться — Хизер они встречаются утром, и с полудня он был свободен. Правда, в это воскресенье Лукас вновь позвал его поиграть в сквош — но в два часа. Ойген везде успевал — если не считать танцев. Нет, он мог бы заглянуть туда к девяти, но вряд ли это будет разумно после плотной еды. Что ж, похоже, в это воскресенье придётся их пропустить — нельзя получить всё. В конце концов, семейный обед этого стоит.

Они проговорили ещё долго: миссис Мэшем рассказывала, как её подруга последние пару лет мучилась от головных болей, как отмахивалась от идеи пойти к врачу, как стала нервной и забывчивой в последнее время — они-то списывали это на усталость на работе, а оказывается… Как ездила в Рединг, как и радовалась тому, что нашла подругу, и ужасалась её состоянием, и как говорила с врачами, и с полицией, и, и…

Разошлись они уже окончательно продрогнув, вновь обнявшись на прощанье, и домой Ойген пришёл почти в десять, и мрачное лицо Мэри его вдруг… рассмешило, и он, не сдержавшись, засмеялся и сказал:

— У меня отличные новости. А что у тебя случилось?

— А ты не знаешь, — она обхватила себя руками, и он спросил немного шутовски:

— Дай подумать… я, наверное, снова изменял тебе? Где на сей раз? С кем — даже не спрашиваю: Энн была сегодня, и мы с ней работали. Нас видели. Да?

— Да причём тут она? Мне было очень неприятно смотреть, как ты посреди улицы обнимаешься сразу с двумя, — буркнула Мэри.

— Ты за мной следишь? — спросил он, и Мэри возмутилась вдруг:

— Это не важно! Мне было неприятно!

— На самом деле, это и была та самая отличная новость, — сказал он. — Но я уже не уверен, что тебе захочется послушать.

— Прекрасная новость в том, что ты нашёл кого-то и уходишь? — спросила Мэри — и отвернулась.

А Ойген подумал о том, как соблазнительно сказать ей «да».

— Я делал страницу в сети о пропавшей женщине, — сказал он. — По просьбе её подруги. Вчера она нашлась, и подруга с дочерью приходили поблагодарить меня — это ты и видела. Ужинать пойдёшь? — спросил он, и, не дожидаясь её ответа, отправился в ванную мыть руки. Пора уже было что-то со всем этим делать, сколько он ещё сможет так? И начать стоило с основного: где и с кем могла бы познакомиться Мэри, размышлял он, нарезая курицу. Она же нигде не бывает — только дома и в кафе, где работает. Но там с ней вряд ли кто-нибудь знакомиться — по крайней мере, до сих пор такого не случалось. Значит, надо вытащить её куда-то… в какую-то компанию. Куда? Ойген действительно не представлял. Но люди ведь знакомятся, говорил он сам себе. И Мэри где-то мужа встретила… где, кстати?

— Скажи, — спросил Ойген, оборачиваясь к курящей за столом Мэри, — а где вы с мужем познакомились? И как?

— Какая разница? — ответила она, но Ойген не намерен был сдаваться.

— Мне интересно, — сказал он, бросая кусочки курицу на раскалённую сковороду. Мясо громко зашипело, и он принялся отсчитывать про себя минуту.

Она долго молчала — так долго, что Ойген успел поджарить курицу и бросить к ней мелко покрошенный лук, а затем и помидоры, и когда ему осталось только выдавить чеснок, а паста уже почти сварилась, ответила:

— Подруга познакомила. На вечеринке. У Венди был день рождения, и он там был. С её другом. Она позвала его, чтоб нас познакомить, — она усмехнулась.

— Вряд ли она знала, чем это закончится, — примирительно сказал Ойген, обернувшись к ней и продолжая мешать курицу.

— Нет, не знала, — Мэри вздохнула. — Он был милым. Правда. Просто он… Ну… ему все нравились. И он всем нравился. Он был красивым — почти таким, как ты. И ярким, и… я так гордилась, что он обратил на меня внимание, — сказала она горько.

— Гордилась? — переспросил он, раскладывая пасту по тарелкам. — Почему?

— Ну потому что когда такой крутой парень обращает на тебя внимание — это круто, — ответила она и добавила с горечью: — Тебе не понять.

— Ну почему, — он положил на пасту соус и, поставив тарелки на стол, сел к нему и сам. — Я понимаю. Мне тоже было лестно, когда…

— Это не то! — пылко возразила Мэри. — У тебя было полно девчонок — ну, может, какая-нибудь и была особенно престижной, но у тебя их было много всё равно! Ты сам наверняка был популярным, — она с шумом вздохнула и помотала головой. — А на меня же не смотрел никто. И мама мне твердила, что так и будет, потому что таких, как я, пол Англии. Ты не понимаешь и никогда не поймёшь, как это!

— У меня был близкий друг, — помолчав, сказал Ойген. — Вы чем-то с ним похожи. Я понимаю.

— Нет, не понимаешь! — отрезала она — и решительно взялась за вилку. Он не спорил — тоже взял приборы, и они поужинали молча, глядя в свои тарелки — и Ойген с некоторой грустью думал, что ему должно бы было быть тяжело и неприятно, а он вместо этого… он просто ест. И думает, что в соусе определённо хорошо бы ощущалась паприка, особенно копчёная — и почему он никогда её не покупает?

А потом он вдруг увидел на месте Мэри девочку — застенчивую, юную и не особенно красивую, до ужаса напомнившую ему Маркуса — и, проглотив внезапно возникший в горле комок, встал и, подойдя к ней, обнял со спины, прижал к себе и прошептал:

— А давай посмотрим твои школьные снимки? И вообще старые фотографии. Ты мне никогда их не показывала.

— Нечего смотреть там, — Мери сжала его руки и прислонилась щекой к лежащему на её плече локтю Ойгена.

— Ты мне никогда о школе не рассказывала, — шепнул он ей на ухо. — Я вообще почти что ничего о тебе не знаю. А мне интересно.

— Зачем тебе? — она прижалась к нему, словно прячась от чего-то, и он, поскольку у него не было толкового ответа, сказал только:

— Странно жить с тем, кого почти не знаешь.

— Не было там ничего хорошего, — прошептала Мэри — но Ойген и не думал отставать. В конце концов, он в самом деле плохо её знал — и должны же были у неё хотя бы детстве быть какие-нибудь увлечения и интересы?