Изгои (джен)

Воскресенье оказалось очень длинным. Хотя Ойген с Мэри и проснулись поздно, и почти сразу после завтрака уже вышли, чтобы не опоздать в кино, ему казалось, что время тянется, словно патока. Возможно, потому что он успел привыкнуть проводить воскресное утро иначе, и сейчас ему не хватало и Нарциссы, и их разговоров, картин — а может быть, он просто находился в предвкушении похода в оперу, и отвлекаться на комедию ему совершенно не хотелось. Хотя «Любовь зла» оказалась неплоха, и он бы оценил её, наверное, да и игравшая главную роль актриса показалась ему интересной — но мораль! Да, Мэри выбрала прекрасно — вот только она сама совсем не напоминала Розмари. Ничем, кроме размера, не удержался Ойген. Впрочем, фильм ему, скорей, понравился, но закончился он в два, и потом Мэри предложила пообедать, а у него не хватило духа отказать ей.

Нет, ему не было жалко денег — вернее, не должно бы было быть. Но сейчас, когда они сидели в кафе и ели жареного цыплёнка, Ойген с удивлением отчётливо понимал, что злится на неё за эту трату — хотя сумма была небольшой, да и сам он уж к чему-к чему, а к скупости не был склонен никогда. Но сейчас он почему-то злился — почему? Почему он, даже не задумавшись, потратил сотню фунтов на билет Нарциссы — а сейчас раздражался от потери максимум двадцатки? Это было мелочно и гадко, и самое странное — Ойген ничего не мог с собой поделать, и был сам себе неприятен из-за этого… и только больше злился. Хорошо хоть Мэри ничего не замечала и болтала про кино, близящееся Рождество, подруг и посетителей в кафе, в котором она подрабатывала официанткой.

— Знаешь, я там больше устаю, конечно, — говорила она очень довольно, — но там интереснее. Ну правда: там всё время что-то происходит, я хожу туда-сюда — никакой аэробики не надо… а в интернет-кафе я что? Сижу и всё. Там скучно.

— Там есть интернет, — Ойген ухватился за эту тему: здесь была внезапная загадка, на самом деле заинтриговавшая его. — Как при интернете может быть скучно?

— А что там делать? — пожала Мэри плечами. — Новости читать? Пасьянсы я раскладывать не слишком-то люблю…

— Там форумы есть разные, — ответил он. — Любителей всего на свете.

— Чего, например? — она поморщилась. — Кулинарии и вязания?

— И это тоже, — кивнул он. — Но есть, к примеру, форумы любителей какого-нибудь киножанра — от комедий до арт-хауса. Или, например, я как-то видел форум поклонников творчества сестёр Бронте, — он побоялся прямо называть любовные романы, и постарался найти наиболее близкий им аналог. — Или садоводства, — продолжал он весело, увидев в глазах Мэри интерес. — Мне кажется, там можно отыскать кого угодно.

— Ты это и делаешь? — спросила она, и он кивнул:

— В том числе. Есть форумы для тех, кто, как и я, осваивает программирование… или для тех же любителей оперы, — он улыбнулся. Было уже три — и всё равно до того момента, как он выйдет из дома, оставалось ещё томительно много времени.

— Может быть, ты не пойдёшь? — спросила Мэри, накрывая его руку своей. — Сходишь в другой раз… а этот день мы вместе проведём? Давай?

— Давай не будем менять планы, — он взял её за руку. — И ты же собиралась позвать Венди с Хелен?

— Я могу им позвонить, — быстро проговорила Мэри. — Давай побудем вместе!

— Мэри, я хочу пойти, — возразил он. — У меня ведь тоже выходной.

— Тебе разве со мной плохо? Скучно? Да? Не интересно? — спросила она быстро и очень расстроенно.

— Мы с тобою это обсуждали, помнишь? — спросил он как можно мягче. — Что не все наши интересы совпадают, и совсем не обязательно кому-нибудь из нас приносить себя в жертву другому.

— Ну да, — она вздохнула. И тут же спросила: — А в Рождество? Ты же возьмёшь выходные?

— Выходной, — поправил он. — На двадцать пятое. Возьму, да.

— Только на двадцать пятое? — она расстроилась. — Возьми хотя бы пару дней!

— Не могу, — возразил Ойген. — В декабре и так заказов мало — да и в начале января обычно тоже. Так что только двадцать пятое. Мы ведь это обсуждали?

— Но это так мало! — воскликнула Мэри. — Всего один день! Давай хотя бы два?

— Я уже обсуждал это с Уолшем, и мы остановились на двадцать пятом. Мэри, — терпеливо проговорил Ойген, — я ведь не обижаюсь на тебя за то, что ты не хочешь взять лишний выходной, чтобы побыть со мной в те дни, когда я ухожу работать с четырёх, — она смущённо отвела глаза, но он продолжил, — потому что понимаю, что не в нашем с тобой положении отказываться от нескольких десятков фунтов. Давай закончим этот разговор? — попросил он и предложил: — А чтобы не так сильно расстраиваться, давай закажем по десерту?

На этом они и помирились, и Ойген даже заказал с собой полдюжины баттенбергов⁽¹⁾ , чтобы окончательно утешить Мэри. И уже дома, где они оказались к четырём, попросил — правда, без особенной надежды:

— Оставьте нам с Рабастаном парочку на утро?

— Как получится, — кокетливо сказала Мэри. Спорить он не стал — они устроились в гостиной, и прежде, чем начать, наконец-то, собираться в оперу, Ойген вместе с Мэри посмотрел какое-то развлекательное шоу, от которого его мысли были настолько далеки, что он даже не запомнил, чему оно было посвящено. — Мне так не хочется, чтобы ты уходил! — сказала она, когда он, наконец, поднялся. — Ну правда… было же так хорошо!

— И дальше будет, — пообещал он, целуя её в лоб. — Сейчас придут твои подруги, и вам будет весело.

— Но с тобой бы было ещё веселее! — воскликнула она, цепко держа его за руку. — Ну оставайся! А? Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Мэри, мне пора, — он попытался высвободиться, но она держала очень крепко, и Ойген, в конце концов, поморщившись, нахмурился и потребовал: — Всё. Отпусти.

— Не хочу! — Мэри кокетливо замотала головой. — Я тебя не отпускаю!

— Хочешь побороться? — он склонил голову на бок, и, видно, было что-то в его взгляде, что заставило её почти немедленно разжать пальцы и обиженно сказать:

— Нет, не хочу.

— Хорошего вечера тебе, — он улыбнулся и ушёл наверх — где обнаружил тихо сидящего за компьютером Рабастана. — Привет, — Ойген подошёл к нему и остановился рядом — так, чтобы экран компьютера оказался за его спиной. Сам Ойген весьма спокойно относился к тому, что кто-то следил за его работой, а вот Рабастан этого не переносил — по крайней мере, прежде. — Можешь отвлечься ненадолго?

— Ты идёшь в оперу, — сказал тот, поднимая взгляд. — На Тоску.

— Иду, — кивнул Ойген. — Но, думаю, что Мэри не стоит знать название. Не так сложно узнать, где её дают сегодня — может выйти очень неловко. Потому что я иду в Ковент-Гарден, и билет стоит почти сотню, — попытался объяснить он — и наткнулся на полнейшее недоумение во взгляде Рабастана. — Она не поймёт такого, — вздохнул Ойген. — И обидится.

— Как скажешь, — недоумения в глазах Рабастана меньше не стало.

— Ты прав, — Ойген вздохнул. — Конечно, это не её дело. И деньги не её, — Рабастан кивнул, и Ойген улыбнулся, — но она всё равно обидится. И сильно. Я не хочу с ней ссориться, тем более, сейчас и по такому поводу. Ты мог бы просто ей сказать, что ты не знаешь никаких деталей?

— Да хоть что ты на самом деле идёшь улицу мести, — пожал плечами Рабастан, и тут же добавил: — Я бы сходил на что-нибудь полегче. И повеселее. Не сейчас, конечно — в следующем году.

— Мы сходим, — заулыбался Ойген. — Непременно! Вместе и решим, на что.

Рабастан кивнул и несколько нетерпеливо глянул на экран — и Ойген, оставив его в покое, начал собираться. Как он жалел, что здесь нет зеркала! Здесь, в доме, зеркал было два: одно, поменьше, в ванной комнате, второе — в коридоре. И Ойген вовсе не был уверен, что хочет разглядывать в нём своё отражение: Мэри ни разу не видела его в костюме, и наверняка, сейчас увидев, решит, что… в общем, они опять поссорятся. Он был, в целом, готов к этому потом, по возвращении — но не сейчас. Поэтому и куртку он, когда они вернулись домой с Мэри, принёс сюда, наверх — и вместо зеркала использовал оконное стекло, благо, уже начало темнеть, и он неплохо себя видел.

Спустился Ойген вниз уже одетым и, поцеловав вышедшую проводить его Мэри, вышел в сгущающиеся сумерки. И хотя он вовсе не опаздывал, Ойген поймал себя на том, что он не то чтобы спешит — он просто не мог медленно идти. Он ждал, он предвкушал, и в его голове вертелись обрывки арий и куски хорошо знакомого сюжета — а ещё вот это общее ощущение спектакля, того мира, что на пару часов рождался в смеси музыки и голосов и таял вместе с ними. Почти чудо…

К Ковент-Гардену Ойген подошёл немного раньше назначенного времени, и минут пять ждал на ступенька Питера, разглядывая входящих в театр людей. По большей части это были пары, хотя нередко встречались и родители с детьми, и целые компании, и — реже — одиночки. И все они — все! — тоже ждали. Предвкушали удовольствие, которое им предстояло разделить на всех. И Ойгену казалось, что он чувствует и резонирует с их ожиданием, и это ощущение само по себе его слегка пьянило.

— Простите, что заставил ждать, — сказал подошедший Питер, и Ойген качнул головой, протягивая ему руку для приветствия:

— Нет, это я приехал раньше, — и только в этот момент подумал, что им совсем не обязательно было договариваться о встрече: билет-то он отдал заранее. Но, впрочем, идти по галерее было как-то правильнее, что ли, думал он, пока они шли к высоким тёмным дверям.

Он прежде бывал здесь с родителями, но теперь не узнавал почти что ничего. Конечно, Ойген прочитал, что здание театра сильно перестроили с тех пор, но всё равно он чувствовал себе невероятно странно: как будто бы его реальность снова изменилась. Но это было даже хорошо, решил он, когда они с Питером уже поднялись наверх и уселись на свои места. По крайней мере, воспоминания не будут отвлекать его от действа.

Все эти размышления ни капли не мешали Ойгену болтать с Питером о всякой светской ерунде вроде погоды, той же перестройки Ковент-Гардена и об исполнителях.

— Давно хотел услышать Марич живьём в Тоске, — признался Питер. — Но мне всё не везло: мы с ней не совпадали.

— Мне стыдно, — вздохнул Ойген, — но я её не знаю. Я… много пропустил.

— Впервые я её услышал в «Дон Жуане», — охотно поделился Питер. — Она пела Эльвиру — и, по-моему, к концу спектакля половине зала хотела растерзать героя. Но окончательно Марич покорила меня, как ни странно, в «Севильском цирюльнике» — вот что я посоветовал бы вам послушать с ней. Такой Розины нет ни у кого. Признаюсь, я тогда как никогда понимал беднягу Бартоло. У неё изумительное чувство юмора: увидите билеты на какой-нибудь концерт — именно концерт — сходите.

— Розина ведь обычно меццо? — полувопросительно проговорил Ойген, и Питер кивнул:

— Она меццо, безусловно. Была. Но вы услышите, — он довольно улыбнулся и пояснил: — Люблю открывать кому-то новые голоса.

А потом зазвучала увертюра, поднялся занавес — и на сцене показалась церковь. И… мир вокруг исчез, и из голосов и музыки возник другой — иного времени и места. И когда зазвучала Recondita armonia, Ойген почувствовал, что плачет: отец когда-то напевал её для мамы, а она смеялась и меняла цвет своих волос. Давно… как это было давно! В иное время, в другом мире… уже почти не с ним.

1) Баттенберг представляет собой пирожные или целый бисквитный торт, «одетый» в марципановую глазурь. Главная особенность этой британской сладости заключается в разноцветных коржах: розовом (клубничном) и жёлтом (лимонном). Их разрезают и скрепляют при помощи абрикосового джема таким образом, чтобы на срезе получалась характерная шахматная клетка.

Вернуться к тексту