Изгои (джен)

В очередное воскресенье Мэри прямо с порога огорошила его предложением:

— Моя сменщица уходит, — сказала она радостно. Сегодня на ней был голубой плюшевый костюм с зелёным топом. — Я поговорила о вас с хозяином, и он готов встретиться с вами в понедельник. В десять. Вы говорили, что завидуете мне и очень бы хотели тоже так работать — у вас будет шанс!

«Зачем?» — хотел было спросить замотанный донельзя Мальсибер, но успел подумать прежде, чем это произнёс. Она предлагала ему место! Работу, на которой вряд ли платят меньше, чем он получал сейчас, зато сидеть здесь, у компьютера и с интернетом, и получать ещё за это деньги — это… это называется «везение». Если, конечно, он понравится работодателю.

— Что вы ему обо мне сказали? — спросил он осторожно, благодарно улыбнувшись ей.

— Всё, — ответила она. — И про тюрьму, конечно. Но он… ирландец, и… — она улыбнулась торжествующе, а вот Ойген похолодел. Но ничего. У него как раз есть несколько часов, чтобы подготовиться. Нет, он знал, конечно, что такое ИРА — но настолько в общем, что, случись это собеседование сейчас, попросту сбежал бы. Но до завтра у него есть время… и надо будет утром позвонить на работу и предупредить, что он опоздает. Девочки в их офисе его жалели — за брата и вообще — и, может быть, они его прикроют. В конце концов, за те семь… нет, уже почти восемь месяцев, что Ойген там работал, это в первый раз. Скажет им, что разболелся…

Восемь месяцев… ещё немного — и будет год с тех пор, как они с Рабастаном оказались здесь. Ну, как немного… это было в мае — на вторую годовщину смерти Лорда и сражения за школу, а сейчас весна едва начиналась. Прежде Ойген очень любил это время, когда ещё холодно и сыро, но воздух уже пахнет по-другому, обещанием, надеждой, предвкушением, и даже мокрый ветер вызывает не желание поглубже замотаться в шарф и капюшон надвинуть на глаза, а улыбаться и вдыхать его всей грудью. Но сейчас он просто мёрз на этом влажном воздухе и ненавидел грязь и лужи, и вечно отсыревшую уже к середине дня одежду, и простуду, что стала его спутницей и от которой нельзя было просто выпить Бодроперцовое. Да и не помогло бы оно ему, наверное: зелья же не действуют на магглов. Вроде бы. От общей разбитости ему ещё сильней хотелось спать, его знобило постоянно, от насморка кожа на крыльях носа воспалилась, огрубела и больно трескалась — так же, как и губы — и болело горло, потому что приходилось дышать ртом. Отлежаться бы — но денег и так не хватало, и он не мог позволить потерять себе пару дневных заработков. Да и воскресенье пропустить он не рискнул: они с Мэри и так виделись только раз в неделю.

— Спасибо, — он достал из кармана квадратик туалетной бумаги, что использовал вместо носовых платков, потому что это было значительно дешевле, чем покупать бумажные, а любая ткань натирала кожу ещё больше. — Я несколько не в форме, но, надеюсь, он меня простит.

— Простит, конечно, — она уверенно кивнула и спросила озабоченно: — Вы простудились?

— Да, — Мальсибер улыбнулся. — Можно у вас чая попросить? Горячего?

— У меня есть Лемсип, — предложила она тут же. — Лимонный. Хотите?

— Хочу! — он оживился. Девочки на складе уже угощали его им, и Ойген, попробовав, был очень удивлён: на вкус тот был куда приятнее того же Бодроперцового, пусть и не настолько эффективным. Может быть, у магглов не работает тот принцип, что справедлив для зелий: чем эффективнее — тем мерзче вкус?

Он хотел было купить это лекарство, но так пока и не решился. Он сам над собой смеялся — мол, вот уж не думал никогда, что станет таким скрягой — но ведь это же простуда. Обычная простуда! Тратить деньги на неё — которых нет — ему казалось глупым. Хотя и очень соблазнительным. К тому же, и в простуде были плюсы: по крайней мере, ему абсолютно не хотелось сейчас есть, и вполне хватало чая и какой-нибудь фасоли к ужину. Из банки.

— Я сделаю сейчас, — сказала она, открыв свою сумку, и добавила с упрёком: — Зачем же вы приехали? Вам отлежаться бы сегодня.

— Хотел увидеть вас, — ответил Ойген честно. — И, видите — был прав, — он улыбнулся. — Если завтра всё получится — я буду очень вам обязан. Бесконечно.

Она зарделась — было видно, что его слова приятны ей — и, кажется, смутилась. Впрочем, вот сейчас ему уж точно было не до её эмоций.

— Может, вам домой поехать? — предложила Мэри. — Я вам дам с собой лекарство… и у меня ещё есть Отривин — там, правда, только полфлакона.

— А это что? — спросил он. Голова болела — несильно, скорее даже она была просто тяжёлой, и, если б сейчас лечь, прошла. Но ему нужно было почитать про ИРА. Ну хоть что-то.

— Капли в нос, — она поставила перед ним маленький белый флакончик с голубой наклейкой. — Берите насовсем.

— Спасибо, — он не стал спрашивать, как им пользоваться. Разберётся.

Мэри скрылась за той самой приватной дверью, и вернулась со стеклянной кружкой с жёлтой жидкостью внутри, от которой шёл горячий пар.

— Правда, ехали бы вы домой, — сочувственно сказала Мэри, ставя кружку перед ним.

— Я не могу, — вздохнул он. — Мне нужно поработать.

— Садитесь вон туда, — сказала она, указывая в самый угол. — Там нет сквозняка… вы ели что-нибудь сегодня? — внезапно спросила она строго, глядя, как он пьёт лекарство.

— Я пил чай, — ответил он. — Мне есть совсем не хочется. А с вас — пароль с логином, — добавил он с улыбкой.

— Нужно есть, — она нахмурилась. — Вам нужны силы.

— Я поужинаю, — пообещал он искренне. — А теперь можно мне…

— Держите, — она вздохнула почему-то и, протянув ему крохотную бумажную полоску.

Ойген сел работать, и через некоторое время почувствовал себя намного лучше: куда менее разбитым, да и голова прошла, и нос дышал почти свободно. Надо будет всё-таки купить этот Лемсип, твёрдо решил он. Действует он долго и, в конце концов, ну может же Мальсибер хотя бы лекарство себе позволить! Один раз.

Итак, ИРА. Надо будет дома перечитать свои бумаги — там есть точный приговор. И тюрьмы! Он забыл про тюрьмы! А ведь он даже не представляет, как они выглядят и… и в какой из них он якобы сидел. Ох, как глупо… Впрочем, он такого не найдёт, наверное — но хоть что-нибудь же есть. Конечно же, он может отказаться обсуждать эти моменты, но общее-то представление иметь о них он должен.

Концу дня настроение у него было препаршивое. Да, теперь он понимал, почему им записали в дело именно участие в ИРА — им и в маггловском мире от прошлого не скрыться. Впрочем, это справедливо, твердил он себе. Но всё же хорошо, что Рабастан пока не знает… и, возможно, не узнает. Ему точно незачем.

Закопавшись в это всё, он потерял счёт времени, и когда кто-то похлопал его по плечу, дёрнулся от неожиданности.

— Мэри?

— Моя смена кончилась, — сказала она. — И я просто требую, чтоб вы пошли со мной.

— Вы очень добры ко мне, — он бы посидел ещё, но, с другой стороны… нет, хватит. В конце концов, он здесь не только для работы.

Правда, есть ему всё так же не хотелось, но… в конце концов, он ведь идёт туда не развлекаться. Хотя вот именно сейчас ему отчаянно не хотелось ничего изображать, и он был противен сам себе.

— Вас нужно накормить, — сказала она твёрдо. — И вы должны пообещать, что завтра после собеседования поедете домой и ляжете.

— Посмотрим, — наверно, надо было ей соврать. Или не соврать, а согласиться… и действительно пропустить один день. А то он уже начинает кашлять.

До дома Мэри они дошли молча: она решительно прерывала все его попытки с ней заговорить, заявляя, что на улице слишком холодно, и ему сейчас это вредно. После третьей попытки Ойген сдался: честно говоря, болтать ему и вправду не хотелось. Ему вообще хотелось только лечь в кровать и спать — но до этого было ещё часа три. Зато завтра можно не выскакивать из дома в полвосьмого и после процедур поспать ещё пару часов. И да, пожалуй, он последует совету и не выйдет завтра на работу. Отлежится… выспится. И купит Лемсип.

— Я бы предложила посидеть в гостиной, — сказала Мэри, когда они вошли в дом. — Но там… несколько не убрано, — она смутилась, а Ойген даже сквозь ту муть, что наполняла сейчас его голову, удивился. То есть в кухне прибрано, выходит? Но шутить на эту тему он не стал — кивнул только:

— Что вы, это вовсе незачем. У вас на кухне замечательно.

— Вы милый, — она почему-то погрустнела и вздохнула. — Я и сама знаю, как живу. Но вам спасибо.

Он смолчал, кивнув и очень сожалея, что согласился на визит сегодня — потому что сейчас от застарелого запаха табака его отчётливо мутило и першило в горле. А что будет с ним, когда она закурит?

Это, впрочем, Ойген быстро выяснил, так зашедшись кашлем, что Мэри очень встревоженно на него поглядела и сама потушила сигарету.

— Извините, — сказала она, грустно посмотрев на наглухо заваленный пакетами и какой-то мелочью вроде пластмассовых фигурок, ручек, чашек, ложек и ещё груды непонятной ерунды подоконник. — Тут окно открыть нельзя…

— Тогда вы не могли бы не курить сегодня? — попросил он. — Я и так… вы извините, — он выпил поданную ею воду и смог почти нормально говорить.

— Ну что вы, — Мэри даже руками замахала на него. — Это я дура, не подумала. Вам там удобно? — спросила она заботливо, взволнованно его оглядывая. — Может быть, хотите стул?

— Хочу, — признался он. Да, это было невежливо, но его спина раскалывалась, настырно требуя возможности опоры. Размял бы её кто… хотя бы поясницу. Или плечи.

Она вышла и вернулась со стулом с изогнутой спинкой и весьма засаленной обивкой — но Мальсиберу было абсолютно всё равно. Не голым же он тут сидит…

— Спасибо, — он взял руку Мэри в свои и поцеловал. Она вдруг замерла, и он, подняв на неё глаза, поймал её взгляд и снова медленно прижался губами к её руке. Её кожа пахла табаком, и на ощупь была грубой и шершавой — впрочем, его собственные руки давно выглядели ещё хуже.

Мэри стояла и смотрела на него растерянно и почему-то жалобно, а потом неуверенно протянула вторую руку, но та так и не коснулась Ойгена, замерев буквально в паре точек от его волос. Он медленно и мягко перехватил её и, подтянув к своему лицу, положил ладонь Мэри себе на щёку — и подумал, что, наверное, мысль махнуть рукой и позволить себе начать отпускать бороду была не самой лучшей, но когда он заболел, сил ещё и на это у него не стало. А потом Ойген поднялся и уже сам взял лицо Мэри в свои ладони. Медленно провёл ими назад и выше, к волосам, и, наклонившись, замер в дюйме от её лица. А потом уверенно просто привлёк Мэри к себе и обнял, и прижался губами к её макушке. Волосы у Мэри тоже пахли табаком и, пожалуй, были не так чисты, как хотелось бы… но, впрочем, их спасало то, что больше всего они напоминали жёсткую солому, и на ощупь оказались даже хуже, чем на вид.

Она замерла в его объятье, словно он поймал её в ловушку… словно она это поняла, потому что, в общем, так и было. Потом всхлипнула и обняла его за талию — и они вновь замерли, обнявшись.

Он закрыл глаза и медленно и осторожно опустился на стул, не выпуская Мэри из объятья и сажая её к себе на колени: стоять было слишком тяжело, у него ныло всё тело и слегка кружилась голова. Мери оказалась тяжелее, чем он ожидал — хотя, конечно, он мог это предположить. Но его опыт говорил о том, что женщина обычно весит намного меньше, и разум проиграл ему — но теперь вставать, конечно, было уже поздно.

Мэри вдруг чуть отодвинулась, и их взгляды вновь пересеклись. Она смотрела так пронзительно, как будто пыталась прочитать в черноте его глаза что-то очень важное… возможно, правду?