Изгои (джен)

От остановки автобуса было ближе до дома Мэри, нежели до кафе, и Ойген вновь предложил Рабастану:

— Иди домой. На улице пусто — я спокойно дойду, — но Рабастан молча развернулся и пошёл в сторону кафе, и Ойгену оставалось лишь последовать за ним.

В кафе было пусто — но, к огромному изумлению Ойгена, не совсем: в зале обнаружилось аж три посетителя, сидящих в разных концах зала. Администратор дремала на своём месте, и, когда Ойген тихонько подошёл к ней и тронул за плечо, встрепенулась, посмотрела на него и страшно удивилась:

— А ты что тут делаешь? Это же не твоё время… и вообще ещё не время, — она посмотрела на часы и зевнула.

— С Рождеством, — улыбнулся Ойген, доставая из рюкзака печенье. — Зашёл вставить ролик на наш сайт — я не успел, а надо до утра. — Если тебе компьютер не нужен, можешь меня пустить? И вообще, иди домой, — он тоже посмотрел на часы. — Без двадцати четыре — ты до четырёх же?

— Не могу, — она душераздирающе зевнула. — Мы договорились с Минкс, что я сегодня отработаю и за неё — всё равно никого нет, а оплата же двойная, — она улыбнулась. — У неё всё-таки семья — а я девушка свободная, — она засмеялась, и Ойген тоже улыбнулся: Кристи было за сорок, её сыновья уже разъехались, а про супруга никто никогда не слышал, и она подчёркнуто наслаждалась недавно обретённой, наконец, свободой от семейных забот. — Садись, — она выбралась из-за стола. — Схожу хоть чаю выпью. Вот скажи мне, — добавила она, понизив голос, — чего они тут сидят сегодня? Можешь ты мне сказать?

— Возможно, они одиноки, — предположил Ойген, — или не могут сейчас добраться до своих. Вот и общаются по сети. Или, — он сделал большие глаза, — вообще верят в других богов, а то и не верят вовсе.

— Ай, ну тебя, — она махнула рукой. — Нет, чтобы посочувствовать и согласиться… вот что ты за человек, — она покачала головой, и вдруг обняла его и расцеловала. — Поздравляю с Рождеством, счастье пусть придёт в твой дом. Свет рождественской звезды пусть сияет с высоты, — продекламировала она нараспев — и пошла в комнату отдыха. А Ойген сел на её место и достал диск.

Пока он работал, Рабастан тихонько сидел рядом, а когда Ойген закончил, сказал негромко:

— Я уже и не уверен, стоит ли ложиться спать. Утро.

— Стоит! — заверил его Ойген. — Хотя бы на несколько часов.

— Ну, может быть, — Рабастан, зевая, прикрыл рот ладонью. — Звони Мэри?

— Да, — Ойген, честно говоря, надеялся, что та уже спит, и не услышит сигнала смс — но та сразу же позвонила в ответ и сказала очень радостно:

— Счастливого Рождества! Ну вы где? Мы ждём вас и уже хотим ложиться!

— Счастливого Рождества! — ответил Ойген — и Рабастан бесшумно рассмеялся. — Мы будем через четверть часа. Что? — спросил он Рабастана.

— Не повезло? — ответил тот с сочувственной улыбкой. — Раз обещал — идём.

— Да просто спать уже хочется, — ответил Ойген и отправился звать Кристи.

У дома Хелен они были почти в половине пятого. Мэри вышла к ним раскрасневшаяся и радостная, и немного пьяная — и, обняв Ойгена за шею, прижалась к его губам. Они долго целовались, пока, наконец, Ойген не попросил:

— Идём лучше домой. Холодно и очень хочется, наконец, лечь спать.

— Идём спать! — игриво воскликнула она и, подхватив его под локоть, буквально потащила за собой — а Ойген шёл, поддерживая её, и пытался вспомнить, что используют магглы вместо антипохмельного зелья — потому что завтра утром это средство Мэри, кажется, понадобится. Но точно не готов сейчас искать круглосуточную аптеку.

Дома Ойген с Рабастаном уступили Мэри ванную — и, покуда она мылась, пили чай на кухне.

— Подарки по традиции открывают двадцать шестого, — сказал Ойген. — Мы, конечно, не дождёмся, но, может быть, пока что сложим их под ёлку?

— Завтра, — Рабастан совсем сонно улыбнулся. — У меня нет сил подниматься, доставать их, а потом спускаться и ещё укладывать. Давай потом?

— Мне тоже лень, — признался Ойген. — И правда, давай завтра… ты ведь дома будешь?

— Двадцать пятого закрыто всё, — ответил Рабастан. — И это, всё же, праздник… конечно, буду. Что мы будем делать?

— Обедать, — засмеялся Ойген. — Завтрак мы проспим. Посмотрим телевизор, полагаю, и во что-нибудь сыграем… ну играет же она во что-нибудь.

— У нас могут быть разные игры, — разумно возразил Рабастан, но Ойген отмахнулся:

— Разберёмся. Сходим погулять, в конце концов, ближе к вечеру — полюбоваться рождественской иллюминацией.

Сказанное отозвалось в нём тоскливым и болезненным уколом: именно это они и планировали с Нарциссой. Он умолк и уставился в свою чашку, стараясь справиться с нахлынувшей тоской, и очнулся от того, что Мэри обняла его и поцеловала в шею.

— Твоя очередь, — сказал он Рабастану и, улыбнувшись, обернулся к Мэри и спросил: — Налить тебе чаю? Как прошёл ваш вечер?

— Не хочу чай, — ответила она, усаживаясь к нему на колени. На ней был только пушистый сиреневый халат, не слишком-то сейчас и прикрывавший её грудь. — Я соскучилась, — Мэри его поцеловала. — Ты пришёл так поздно! Почему?

— Пришлось зайти на работу, — честно сказал он. — Я не успел вставить на сайт ролик. Но это не заняло много времени.

— Ну подождал бы ролик! — она капризно надула губы, и Ойген с грустью подумал, что кокетничать тоже нужно уметь — и лучше не пытаться это делать, не умея. — Тут твоя женщина скучает, а ты опять «работа»!

— Это заняло от силы полчаса, — примирительно проговорил Ойген. — Служба поздно закончилась — я думал, вы уже легли.

— Ой, ну зачем же я буду ложиться одна? — возразила Мэри и потрепала его по щеке. — Когда у меня есть такой мужчина?

— И правда, — улыбнулся он. — Так что вы делали весь вечер? Расскажи, мне интересно.

— Болтали, — она громко засмеялась и, взяв руками его за щёки, сжала их и слегка потрепала. — Ну что могут делать девушки, собравшись?

— Ну откуда же мне знать, — спросил он, мягко убирая её руки. — Я же ведь не девушка.

Мэри снова рассмеялась, громко и визгливо, и Ойген с тоской подумал, что всё-таки пить нужно уметь. Пьяным можно быть очень по-разному — но мало есть зрелищ более жалких, нежели пристающая к не влюблённому в неё мужчине пьяная женщина. Разве что обратный вариант. Впрочем, Мэри несколько оправдывало то, что она не знает о его к ней чувствах — и всё же это выглядело отвратительно.

— Мы сплетничали, — она снова обняла его за шею и приблизила своё лицо к его, и Ойгена вновь обдало перегаром, смешанным со свежим запахом зубной пасты. — И пили шампанское и пиво. А ты пиво не любишь! — упрекнула она его.

— Люблю, — возразил он — и попросил: — Давай, я тебя пересажу на табуретку? Я устал ужасно.

— А между прочим, — обиженно сказала Мэри, отрицательно помотав головой, — я знаю, мужчины любят пышных женщин!

— Ты прекрасна, — подтвердил он, всё же аккуратно сдвигая её со своих колен. — Прости, мне правда тяжело… и ванная освободилась, — добавил он, почти что не скрывая своей радости. — Я в душ.

— А я тебя жду здесь! — сказала Мэри. — И хочу ещё шампанского!

— У нас есть только спуманте, — предупредил её Ойген, — причём всего одна бутылка. Если ты её сейчас выпьешь, мы завтра останемся без него. Я, в принципе, не против, Асти вообще не пьёт — так что поступай, как захочешь, — сказал он, уходя в душ.

Он не сердился на неё, ничуть — ему было её жалко, и он ломал голову, как бы завтра помягче заметить, что ей бы не стоило столько пить, и уж, по крайней мере, делать это при мужчине, который не безразличен ей. Хотя мужчины, разные, конечно — кому-то это, может, и понравится…

…Её тело тоже пахло перегаром, и этот запах напрочь сбивал Ойгену настрой. Но Мэри, кажется, было почти всё равно: она и прежде плохо чувствовала Ойгена, а сейчас и вовсе ничего и никого, кроме самой себя, не замечала — к счастью для него. И сразу же уснула — пока он спускался вниз и привычно наполнял водой презерватив, а потом выбрасывал его и со смешком думал о том, какая это, оказывается, заметная статья расходов — вот опять закончилась очередная пачка. Вот что такое бедность: когда тебе приходится специально выделять в своём бюджете определённую сумму для презервативов. И хотя он уже мог назвать с десяток определений бедности, это было, пожалуй, самым забавным.

Спать Ойген вернулся к Мэри — и уснул легко, едва улёгся. И спал крепко, и проснулся с каким-то детским ощущением ожидания и в прекрасном настроении. Мэри ещё спала, и он, тихонько встав, сгрёб свою одежду и на цыпочках пошёл в их с Рабастаном комнату. Тот, разумеется, уже не спал — сидел за компьютером, и появление Ойгена прокомментировал кратко, но ёмко:

— Крадёшься?

— Да-а, — протянул, рассмеявшись, Ойген, бросая вещи на свою кровать, а после сам падая рядом с ними. — С Рождеством!

— С Рождеством, — Рабастан развернулся, оседлав стул верхом, и оперся на его спинку подбородком и руками.

— Который час? — Ойген потянулся.

— Десять минут второго, — Рабастан чуть улыбнулся. — Я как раз думал, не пора ли ставить индейку.

— Смотря когда мы собираемся обедать, — разумно заметил Рабастан и добавил туманно: — Я там сделал кое-что.

— Что сделал? Где? — Ойген сел.

— Внизу, — ответил Рабастан.

— Та-а-а-а-ак, — Ойген вновь вскочил и, натянув свитер и сунув ноги в толстые тёплые носки, сбежал вниз — и сперва свернул в гостиную. И ахнул от словно бы засыпанных на пару дюймов снегом окон, расписанных большими прихотливыми снежинками. В радостном возбуждении он, налюбовавшись этими рисунками, пошёл на кухню, и когда остановился на пороге, глядя на такое же разрисованное окно, услышал:

— Это гуашь. Она легко смывается.

— Когда ты успел? — развернулся к нему Ойген.

— Я проснулся около одиннадцати. У меня было полно времени, — он улыбнулся. — Мне хотелось снега — пусть даже такого.

— Я совсем не против нарисованного снега, — заверил его Ойген. — Вот только настоящего не надо, — он потёр ладони. — Я понял, чего нашему сайту не хватает, — вдруг сказал он.

— Снежинок? — спросил Рабастан, и Ойген практически вздрогнул. Падающих снежинок хотели все, и он порадовался, что не успел закончить проект с унитазами до Рождества.

— Возможности комментировать новости. Гостевая книга — это, конечно же, хорошо, но не все до неё добираются, и мы не сможем, узнать как приняли твой ролик в сети. А теперь остаётся ждать посетителей и надеяться, что кто-нибудь что-нибудь скажет.

— Я бы на твоём месте сначала подумал над тем, сколько времени у тебя займёт код, и что-то похожее набросал, — сказал Рабастан, — а потом уже предлагал это Уолшу.

— Пожалуй, неплохая идея, — согласился Ойген. — Потому что это…

— Что вы тут шумите? — раздался недовольный голос Мэри. Рабастан посторонился, давая ей войти на кухню, и Ойген снова вспомнил про антипохмельное. И про то, что здесь его нет, а аналога он не знает. — Ой, — она остановилась, растерянно глядя на разрисованное окно. — А что это?

— Немного белого Рождества, — ответил Рабастан. — Это гуашь — если тебе не нравится, её можно легко смыть.

— Ты сам нарисовал? — обернулась к нему Мэри.

Ойген прикусил язык, удерживая неуместную сейчас шутку, а Рабастан кивнул:

— Да.

— Спасибо, — она так искренне заулыбалась, что даже стала выглядеть не такой помятой и растрёпанной. — Так здорово… ох, — она потёрла лоб и спросила — А у нас нет апельсинового сока?

— Нет, — с некоторой досадой сказал Ойген. Он вообще забыл про сок! Любой. — Тебе чай сделать?

— Апельсины есть, — напомнил Рабастан. — Можно выжать.

— Точно! — Ойген достал из ящика сетку апельсинов. — Сейчас выжмем… чем-нибудь. Руками, например, — он засмеялся, а Мэри, почему-то вдруг смутившись, сказала очень тепло и искренне:

— Спасибо. Схожу за аспирином… и давайте открывать подарки?

— А давайте, — заулыбался Ойген. — Но сначала сок и аспирин!