Обратная сторона луны (джен)

— Не хочу я пока ничего подписывать, — сказал Поттер Гавейну Робардсу, когда как-то вечером они засиделись вдвоём за работой.

— Полгода прошло, — сразу поняв, о чём речь, отозвался тот.

— Формально у меня есть ещё полгода, — Поттер упрямо сдвинул брови.

— Формально, — повторил за ним Робардс. — Ты понимаешь же, что это просто формальность. Полгода, год… были бы они живы — мы бы узнали хоть что-нибудь. Мы перевернули всё Соединенное Королевство и Ирландию, не говоря уже о том, что через Ла-Манш и даже по ту сторону океана их тоже ищут.

— Я не хочу и не буду спешить в этом вопросе, — решительно сказал Поттер. — Пусть работают пока в прежнем режиме.

— ИО — это не то же самое, что начальник отдела, — помолчав, возразил Робардс. — Я понимаю — это очень непростое решение. Но людям нужно нормально работать и…

— А если они всё же живы? — перебил его Поттер. — И вернутся? Тогда как? Как мы разрешим эту кадровую дилемму — вряд ли Кут или Вейси с энтузиазмом откажутся от своих назначений и вернутся на прежние должности, учитывая, как каждый из них выкладывается, но мы оба знаем, кто должен эти посты занимать. И даже если они согласятся, то, думаешь, это для них будет легко?

Ричи Кут уже два года был заместителем Причарда — умный, но скорее методичный, нежели яркий, заменяющий нередко случающиеся у последнего озарения тщательным долгим анализом. Через месяц после инцидента в Ирландии он занял место исполняющего обязанности начальника отдела особо тяжких преступлений и с тех пор вполне успешно работал там… Его не то, что не любили — нет, ему вполне подчинялись, тем более, что распоряжения его были разумны, и кто, как не он, должен был занять опустевшее кресло — но в блеске и умении найти подход к людям он явно проигрывал Причарду, что, кажется, и сам понимал превосходно. И, если с оперативными обязанностями он справлялся достойно, то основной его головной болью была, чаще всего, Фей Данабар, которая, потеряв в Ирландии своего напарника, казалось, пыталась просто утопиться в работе и подчинялась распоряжениям Кута постольку поскольку — а тот, понимая и уважая её горе, пытался иногда отправлять её хотя бы на один выходной домой, однако каждый понедельник узнавал, что ту снова видели во время уикенда в отделе. Попытка обсудить это с Поттером результатов особых не дала: тот предложил ему оставить Данабар в покое и просто ждать — потому что знал прежде всего по себе, как хорошо порою работа помогает пережить горе и боль от потери близкого.

А вот Леопольду Вейси, заместителю Фоссет, пришлось гораздо сложнее: на эту должность он пришёл буквально за пару месяцев до её исчезновения и ещё даже толком к обязанностям приступить не успел — а потому его назначение исполняющим обязанности начальника отдела по борьбе с контрабандой большинством было воспринято с откровенным сомнением. Поттер даже подумывал о том, чтобы выбрать кого-то другого, да не из кого было особо выбирать: аврорат никогда не был особенно многочисленной организацией, а Вейси объективно был и умён, и очень опытен. Однако ему не хватало ни авторитета, ни уверенности в себе — и это на фоне глубокого уважения, восхищения, а местами дружбы и братской любви, которые сотрудники этого отдела испытывали к пропавшей Фоссет.

— Я полагаю, Вейси сейчас непросто, — отозвался Робардс. — Возможно, назначение ему помогло бы упрочить свои позиции.

— Не думаю, — возразил Поттер несколько холодней и резче, чем стоило. — Они до сих пор кружку Сандры с её стола не убрали, и постоянное назначение скорее добавит ему проблем. Со скорбящим коллективом он неплохо справляется, а вот с ушедшим в молчаливый протест это будет намного сложнее.

— Возможно, — миролюбиво кивнул Робардс. — В конце концов, я разве тебя заставляю? Не хочешь — не подписывай. Время терпит.

Он и не подписывал. По правилам в подобных случаях можно было растянуть ожидание на год, прежде чем назначать новых людей на место пропавших — и Гарри намеревался в данном случае придерживаться инструкции. Однако Робардс тоже был по-своему прав — и тем же вечером Поттер после работы отправился не домой, а… на кладбище в Годриковой Лощине. Он порой приходил сюда, на могилу своих родителей — посидеть и просто подумать, а иногда поговорить, то ли сам с собою, то ли с ними. Почему-то здесь ему проще было высказать то, чем ему не с кем было поделиться — иногда потому, что вопрос, на самом деле, не стоил выеденного яйца, иногда потому, что он и сам знал все ответы — просто они ему не нравились.

Вот как сейчас.

Он сидел на мокрой от недавно прошедшего дождя скамейке и смотрел на могильную плиту из белого мрамора с надписью «Джеймс Поттер и Лили Поттер» и с датами их рождений и смерти — и говорил. О том, что он знает, что его люди давно мертвы, что понимает, что нужно двигаться дальше, и что многим, наверное, станет легче, когда точка, наконец, будет поставлена. И о том, что, несмотря на доводы разума, он не хочет этого понимать и принимать, и тем более не хочет сдаваться — ведь он-то знает, что порою случаются чудеса, иногда даже страшные, и бывает, что умершие оказываются внезапно живыми, как, например, оказался жив когда-то Питер Петтигрю. И, в конце концов, ведь никто не знает, что там случилось, и этот странный туман — и, между тем, даже невыразимцы до сих пор не могут причислить пропавших к категории однозначно мёртвых. И что он знает, конечно, что всё это просто лирика, а на деле следует, что называется, подобрать сопли и продолжить работать, как бы то ни было, их пароход плывет дальше и капитан должен крепко держать штурвал. Они уже многое сделали — нужно собрать людей, подвести итоги и идти дальше, потому что скорбь, на самом деле, ничему не поможет.

Он просидел там до самой ночи — а вернувшись домой, обошёл спальни детей, потом пошёл в душ и долго-долго стоял под горячей водой, и лишь после этого вошёл в спальню, в которой уже давно и крепко спала Джинни, и, тихо раздевшись в темноте, лёг рядом с ней, стараясь не разбудить — и потом очень долго лежал без сна, слушая её дыхание, но так почему-то и не решившись обнять жену.

А на ближайшем совещании с начальниками отделов Поттер, выслушав каждого, подвёл итоги и, особенно выделив действительно отличившийся отдел по борьбе с контрабандой, добившийся весьма впечатляющих успехов (вот только Вейси, начинающий полнеть мужчина во всегда отутюженной светлой мантии и с постоянно торчащим хохолком русых волос на макушке, почему-то отнюдь не выглядел радостным — он лишь покивал в ответ на похвалу и торопливо перевёл разговор на другую тему), призвал остальных сравнять показатели с ним и продолжить работу. Ибо, если невозможно было найти их людей живыми, то где-то же были виновные в произошедшем, и все они — и собравшиеся в этом зале, и дежурившие на улицах просто обязаны их отыскать и заставить понести заслуженное наказание.

— Напомню всем, — после небольшой паузы вновь заговорил Поттер, — что в результате нашей с вами — и особенно вашего отдела, Лео — деятельности цены на сырьё на чёрном рынке здорово выросли — и, как следствие, появилась масса некачественных зелий, которыми многие несознательные личности регулярно травятся. Ричи, ты, как нынешний начальник отдела — сколько там у вас уже трупов и сколько людей лежит в Мунго?

— За последние полгода, — даже не заглядывая в бумаги, тут же ответил тот, — у нас четырнадцать наверняка связанных с этими отравлениями смертей и двадцать шесть человек попали в Мунго, на данный момент там остаётся восемь. Из них, — невозмутимо продолжал он, — соответственно девять и пятнадцать связаны с употреблением так называемых «весёлых зелий». Мы подозреваем, что реальная статистика минимум на треть выше, но люди не обращались за помощью и их смерти с этим связать нельзя.

— Дальше будет хуже, я полагаю, — кивнул Поттер. — Я жду ваших предложений по хотя бы частичному исправлению ситуации на будущей неделе. Я понимаю, что «весёлые зелья» не самая полезная вещь на свете, и каждый сам должен иметь на плечах голову, но однажды кто-нибудь выпьет некачественное аконитовое, купленное, а не полученное в Мунго — и что мы тогда скажем пострадавшим и их родственникам? Разумеется, как показывает нам исторический опыт нашего ведомства, мы не сможем ни избавиться от чёрного рынка, ни взять его под контроль полностью — но надо довести до его представителей простую мысль о том, что, в целом, их изделия должны быть если уж не качественными, то, по крайней мере, безопасными.

Гарри вдруг будто услышал голос Причарда, который не преминул бы пошутить в этом месте как-нибудь вроде: «Ты хочешь сказать, Поттер, что теперь доблестный аврорат будет заботиться о качестве товаров, сбываемых из-под полы в Лютном и о здоровье их приобретателей? Это такой гениальный план по созданию позитивного образа аврора, или у тебя сегодня выдалась весёлая ночка?» После чего все рассмеялись бы — и Причард бы первым предложил какое-нибудь остроумное решение.

Но такого больше не будет.

Никогда.

И в бумагах они теперь снова будут тонуть — как тонули всегда, и от чего успели отвыкнуть с тех пор, как в их Штабной отдел пришёл молодой Арвид Долиш.

Гарри незаметно встряхнулся и напоследок решил заставить всех вспомнить о ещё одном незакрытом деле.

— Хочу всем напомнить также, — продолжил Поттер, — что «Бристольского оборотня» мы так и не поймали.

— Два года прошло, — невозмутимо напомнил Робардс.

— Вот именно, — согласился с ним Гарри. — И это дело вообще не движется — никуда. Нападений пока больше не было — но забывать об этом деле тоже нельзя.

* * *

Совсем скоро зимние холода сменились весенней оттепелью, и в первых числах промозглого и хмурого марта ранним холодным утром Скабиора разбудила сова — самая обычная почтовая сова, один вид которой после приглашения к МакТавишу заставил его подскочить спросонья и, забрав письмо, выгнать наглую птицу, а затем, тщательно изучив конверт, вскрыть его, на всякий случай придерживая его краем одеяла.

Внутри оказался сложенный вдвое листок пергамента, на котором каллиграфическим почерком было выведено: «Если мистера Скабиора интересует информация о неких обитающих в лесах сородичах, его будут ждать сегодня в восемь часов вечера в номере 203 по адресу Лондон…»

Он дважды перечитал письмо — нет, он не ошибся, адрес и вправду был указан маггловский. Озадаченно покрутив письмо в руках, он, как мог, тщательно изучил его, даже обнюхав и едва ли на зуб не попробовав — но нет, ничего необычного, никаких посторонних запахов, бумага да чернила… В принципе, хотя он и был осторожен в своих расспросах, ничего совсем уж невозможного в том, что кто-то, узнав о них, возжелал бы поделиться с ним информацией, скорее всего, не бесплатно, конечно — однако с тем же успехом это могло оказаться ловушкой. Ведь следил же кто-то за ним всё это время — кто-то, кого он так ни разу и не увидел за прошедшие уже почти три недели! И не увидел — и не учуял. Но точно знал, что «хвост» был — он замучился уже уходить от него, и хотя в конце концов ему всегда это удавалось, досада копилась и копилась, так и не находя выхода. Ладно… он пойдёт. Жаль только, что подстраховать его некому — но можно…

Он положил письмо обратно в конверт, поставил на нём время и дату, потом встал, порылся в не так давно поставленном в комнате письменном столе, достал большой конверт, надписал на нём «Гарри Поттеру» — и положил на стол, в самый центр, скрыв его чарами на ближайшие сутки.

Этот день он провёл с Гвеннит и Кристианом — они вместе завтракали, гуляли, обедали, просто болтали, валяясь в гостиной на ковре все втроём, потом вместе с Гвен купали малыша, и даже спали все вместе после обеда… Вечером, уходя, он привычно поцеловал их — и, скрывая напряжение, пошутил:

— Как понимаешь, вернусь уже засветло. Не волнуйся.

Она улыбнулась, неверно истолковывая его взвинченное состояние:

— Я правильно думаю, куда ты идёшь?

— Наверняка, — он рассмеялся, растрепав ей волосы — и вдруг, не удержавшись, обнял её и крепко прижал к себе. Потом опять засмеялся и, состроив смущённую гримасу, пошутил: — Похоже, мне точно пора. До завтра, маленькая.

— До завтра, — смеясь, сказала она — и помахала ему рукой на прощанье.