Обратная сторона луны (джен)

Пережить возвращение Арвида Скабиору оказалось куда сложнее, чем он поначалу предполагал — но если бы не сложная и ответственная работа, на которую намекнул Поттер, ему было бы ещё тяжелей. Однако за дело ему пришлось взяться уже в ближайшие выходные — и заканчиваться оно пока вовсе не думало.

И это дело… Оно было странным и чувства у Скабиора вызвало неоднозначные.

В пятницу вечером он получил от Главного Аврора письмо, в котором тот сообщал, что завтра в полдень мистера К. Г. Винда будут ждать в министерстве «на встрече с представителями Международной Конфедерации Магов» и просил быть в его кабинете к восьми утра. Какого Мордреда понадобилось от него МКМ, Скабиор, в целом, догадывался — оставалось лишь потщательнее подобрать соответствующую случаю одежду, выбор которой, впрочем, был у него невелик.

В министерстве он был уже без четверти восемь — и там же встретился с Поттером. Выглядел тот отвратительно, однако даже не пытался присесть. Он протянул Скабиору очередной магический контракт о неразглашении, и лишь после того, как тот оставил на нём свою подпись, сухо рассказал о холме, о его защитниках и о том, какая судьба их ожидает в дальнейшем.

Скабиор выслушал его молча. Он уже знал из пятничного «Пророка», который, как и все остальные газеты, будто сорвавшись с цепи, трубил об «утраченном и вновь обретённом наследии» — при виде передовицы Арвид побелел и пошёл пятнами, всерьёз испугав Гвеннит — однако реальность от прочитанного была весьма далека. Впрочем, насколько мог понять Скабиор, разглядывая дивной красоты колдографии, в газетах не содержалось ни слова лжи — там просто практически не было правды. Почти ничего о том, как был обретён сей «чудесный холм» — кроме мимолётного упоминания о спецоперации Аврората, благодаря которой и стало возможно это удивительное событие. Остальные развороты занимали исторические очерки, комментарии специалистов и просто важных фигур о судьбе, ожидающей Билле Мёдба, о роли этого места в будущем волшебной Британии, и, конечно, много писали о том, как это всё повлияет на англо-ирландские отношения. Читателям давали богатую пищу для размышлений, умалчивая о том, что судьба самих обитателей холма решена пока что лишь на бумаге. И теперь Скабиору предстояло сыграть во всем этом свою роль.

Ему не так часто доводилось в жизни смущаться — можно сказать, что это чувство было для него практически новым. Но, когда он следом за Поттером сперва спустился на пятый этаж, на котором бывал всего пару раз, чтобы погулять в саду, а затем вошёл в незнакомый ему зал заседаний, где за овальным столом уже расположились представители Международной Конфедерации магов, из которых Скабиор знал, да и то заочно, лишь Кингсли Шеклболта, он почувствовал себя очень неловко и вспомнил вдруг, как шёл через весь Большой зал к табурету, где ему на голову должны были надеть Сортировочную шляпу, и видел, как на него смотрят все, все, кто там тогда находился, и студенты, и преподаватели, и директор, и даже призраки… Сейчас на него тоже смотрели — серьёзно и, он бы сказал, по-деловому, а Скабиор никак не мог отделаться от ощущения, что он ввёл их всех в заблуждение, и что этот обман вот-вот раскроется. И это ощущение было достаточно сильным даже для того, чтобы перебить то отвращение, которое он испытывал, глядя на этих важных волшебников. Его от них вполне ощутимо тошнило — на них словно было написано «властители судеб», и Скабиору стоило определённых усилий смотреть и слушать их спокойно и почти невозмутимо.

Фениев — так себя называли эти необычные юные защитники Билле Мёдба — было трое, и судьба их решалась здесь и сейчас, и они были последними выжившими из себе подобных. Единственный взятый живым взрослый оборотень скончался в ночь с четверга на пятницу в госпитале святого Мунго. Все трое тоже участвовали в бою, несмотря на то, что младшей было всего тринадцать, однако у них был шанс остаться на свободе хотя бы условно, и именно ради этого Скабиор сейчас здесь и сидел. Он видел этих троих только что в раскинутом у подножья холма палаточном лагере и, вспоминая тяжёлый разговор с каждым из них, думал, что им всем будет очень непросто, и что, может быть, ему легче было бы махнуть рукой и сказать то, чего многие здесь явно от него ожидали: что положение «Яблочного леса» недостаточно прочно для того, чтобы брать ответственность за столь необычных постояльцев. И что лично он, Скабиор, просто не имеет права рисковать тем, что они уже успели построить, ради троих выросших совершенно в иных условиях подростков. Тем более, что в мире ведь есть те, кто куда лучше представляет, как иметь с ними дело.

Но он слишком хорошо понимал, что до полнолуния осталось всего ничего, а до начала приёма аконитового — и вовсе не более пары дней, и если не взять их троих на поводок прямо сейчас, то потом удержать их будет вообще невозможно. Потому что они трое потеряли практически всё, оказались среди врагов — и он, Скабиор, входил сейчас в их число. Во всяком случае, так было пока — и он благодарил свой жизненный опыт, заставивший его этим утром, во-первых, тщательно вымыться, а во-вторых, с ног до головы облиться парфюмом, от которого он сам почти задыхался. Но зато он был уверен, что так они не учуют на нём запах того, кого, как он предполагал, они разорвали бы, доведись им столкнуться с ним лично. И его запах был сейчас, пожалуй, худшей визитной карточкой из возможных.

Конечно, легче всего было бы от них отказаться — но Скабиору, похоже, сейчас очень хотелось трудностей.

Вот так он стал готовиться к тому, что в «Яблочном Лесу» появится эта необычная троица: две сестры, шестнадцати и тринадцати лет, и их пятнадцатилетний брат. Странные, ни на кого не похожие… Другие. С которыми непонятно было, как разговаривать и что делать в принципе. Они отнимали у Скабиора всё его время и силы — чему он был сейчас просто счастлив.

Потому что то, что он ощущал с момента возвращения Арвида, прежде было ему незнакомо, и эти обуревающие его чувства не давали ему покоя, мучая и отравляя даже то, к чему, казалось бы, вовсе не имели ни малейшего отношения. Некоторым спасением было то, что он сам прекрасно понимал, что просто ревнует — но ревнует так непривычно и странно, что даже не может это ни с кем обсудить. Он даже себе не мог объяснить, почему у него так болезненно сжимаются внутренности, когда Арвид обнимал Гвеннит, или когда она аккуратно укладывала на тарелку своему мужу горошек или обнимала за плечи, когда Арвид брал на руки своего сына или просто играл с ним на ковре… Всё это было правильно и естественно, и Скабиор прекрасно знал это, но чем дальше — тем тяжелее ему было всё это видеть. Этот дом стремительно становился ему чужим — то тут, то там появлялись теперь вещи Арвида, вещи настоящего хозяина этого места, начиная с зубной щётки, расчёски и полотенца в ванной и заканчивая повешенной сушиться рубашкой или ботинками у порога.

Сам Скабиор жил — хотя точнее будет сказать «ночевал» — по-прежнему в детской, очень часто забирая Кристи на ночь к себе и понимая, что до бесконечности так продолжаться не может — а главное, не чувствуя себя больше вправе быть здесь. Это была больше не его комната и не его дом — но и уйти отсюда, вернувшись к себе на Оркнеи, духу у него не хватало. Впрочем, пока что он в любом случае не рискнул бы оставить их здесь одних — прежде всего потому, что, хотя целители и признали Арвида вполне безопасным для окружающих, спокойно отпуская его ночевать домой, и теперь он проводил в Мунго лишь по несколько часов в день, Скабиор оставлять его на всю ночь наедине с женою и сыном попросту опасался. Возможно, ему просто очень хотелось ещё хотя бы недолго чувствовать себя по-прежнему незаменимым — он вполне допускал это и, может быть, даже попытался бы с этим справиться, если бы не сам Арвид, который, вернувшись домой после той ночёвки в Мунго и передав Скабиору и Гвеннит вердикт целителей, чуть позже подошёл к нему и попросил очень серьёзно:

— Я понимаю, что доставляю этим вам неудобство — но я всё же хочу попросить вас. Вы не могли бы хотя бы ближайшие пару недель ночевать дома?

— Боишься? — понимающе спросил Скабиор.

— Боюсь, — признал Арвид. — Никто ведь до конца так и не знает, что с нами делали. Я им верю — но мне было бы намного спокойнее знать, что вы рядом.

— Ну, для прогулок под луной пока слишком холодно, — усмехнулся Скабиор. — Обещаю, конечно.

Скабиор и вправду возвращался сюда каждый вечер и часто теперь сидел глубоко за полночь, даже не читая, а просто глядя в незашторенное окно на пока ещё голые, без листвы, вздрагивающие от бьющего дождя ветки — и думал. Обо всём — обо всей своей жизни, о том, какой она была не так уж давно, до того, как он наткнулся на том мосту на замёрзшую девочку в красной куртке, и как так вышло, что она стала такой, какой стала теперь. А утром, не выспавшись, с трудом заставлял себя встать и, глотая крепкий несладкий кофе, клялся себе, что этим вечером ляжет пораньше и выспится — но сон снова не шёл, и он опять и опять просиживал по полночи в темноте, вслушиваясь в лёгкое дыхание спящего крестника.

Впрочем, сказать, что он был один — потому что Кристи в качестве собеседника он, конечно же, не рассматривал — было бы не совсем справедливо. Потому что неожиданно компанию ему теперь каждую ночь составлял Лето, внезапно полюбивший спать у него на коленях, когда Скабиор сидел в кресле, и на груди, если он перебирался лежать на кровать. Иногда Скабиор говорил с ним — в конце концов, тот был существом разумным — и Лето даже иногда отвечал, начиная мурлыкать в особенно тяжёлые для Скабиора моменты. Наверное, просто чувствовал напряжение и пытался его по-своему, по-кошачьи снимать.

В одну из таких ночей Скабиор вдруг услышал за дверью шаги — и когда Арвид тихо открыл дверь его спальни, он встретил его, ловко схватив за запястья, готовясь выбить из руки палочку Гвеннит — свою тот так пока что и не завёл. Но руки Арвида оказались пусты — а сам он вдруг стиснул его предплечья с такой силой, что Скабиор задержал дыхание, чтобы не зашипеть от боли, а потом понял, что его ночной гость дрожит.

— Простите, что разбудил, — нервно и быстро проговорил Арвид. — Могу я… немного побыть здесь?

— Да сколько угодно, — ответил Скабиор со всем доступным ему сейчас спокойствием. — Входи — не стой на пороге.

— Спасибо, — продолжая крепко держать его за руку, Арвид пошёл за ним следом и послушно опустился рядом со Скабиором на край кровати. — Просто вы — единственный, кого… кого я там ни разу не видел, — быстро, лихорадочно проговорил он, вглядываясь в его лицо. — Это… пройдёт — так говорят, и я сам знаю… пройдёт — потом, но сейчас… не уходите, пожалуйста, — умоляюще проговорил он, заглядывая Скабиору в глаза. Его взгляд — молящий, испуганный, жалкий — заставил Скабиора отвести глаза и, мягко улыбнувшись, сказать:

— Да куда я пойду: ночь и дождь же стеной.

— Что? — растерянно переспросил Арвид.

— Дождь, говорю, — повторил Скабиор, с облегчением чувствуя, как слабеют сжимающие его руки пальцы. — И ночь. Приличные люди в такую погоду дома сидят — желательно у камина, но, в общем, можно и просто в спальне.

Арвид вдруг рассмеялся и, с облегчением прислонившись лбом к его плечу, окончательно разжал пальцы.

— Меня предупредили, что что-то подобное может быть, — сказал он, не двигаясь. — Что могут быть приступы такой паники… со временем это пройдёт. Даже, говорят, скоро, — он вздохнул и, улыбнувшись, приподнял голову. — Может, это жестоко по отношению к вам — но я рад, что напугал вас, а не Гвен.

— Конечно, так лучше, — согласился с ним Скабиор. — Приходи, когда хочешь — я сейчас с дамами встречаюсь только в борделе, — пошутил он.

— Вам сложно, — сказал вдруг, помолчав, Арвид, становясь в этот момент совершенно прежним — тем самым Арвидом Долишем, который когда-то так удивлял Скабиора своим умением видеть суть и открыто о ней говорить. — Я не подумал об этом, когда просил вас остаться… вы ведь привыкли жить только втроём. И я, — он слегка улыбнулся, с усталым облегчением прислоняясь к спинке кровати, — вам кажусь совершенно лишним.

— Ну, кажешься, — пожал Скабиор плечами, устраиваясь поудобнее и демонстративно растирая предплечья. — Но мир вообще переменчив — и я всегда полагал, что неплохо умею в нём адаптироваться. Самое время теперь проверить, был ли я прав, — он зевнул и потряс головой. — Давай договоримся, что это моя проблема — и я как-нибудь справлюсь с ней. А, вообще-то, я искренне рад, что ты здесь, — добавил он очень тепло.

— Я тоже, — улыбнулся Арвид в ответ. — И быть здесь — и тому, что здесь вы. Вы ведь не испугались, — сказал он серьёзно.

— Ну, — усмехнулся Скабиор, — во-первых, я много чего в жизни видел — а во-вторых, мне в общих чертах объяснили, чего ждать. Признаюсь, что будь у тебя в руках палочка — я бы, пожалуй, занервничал. А так…

— Я пока не собираюсь заводить себе новую, — сказал Арвид. — И Гвен прошу свою убирать.

— Перестраховщики, — фыркнул Скабиор, вызвав этим слабую улыбку у Долиша. — Если у тебя всё — может, мы ляжем спать? — предложил он, немного картинно откидываясь на кровать. — Можем зажечь свет, если хочешь — мне всё равно, я спать могу в…

— Спите, конечно, — перебил его Арвид. — Вы простите меня — я знаю, сколько у вас сейчас дел, — Скабиор отмахнулся, и он закончил: — Я тут побуду ещё немного, если можно… а свет не нужен — там как раз никогда не было по-настоящему темно.

Он замолчал и закрыл глаза — и Скабиор, действительно улёгшись поверх одеяла, и в самом деле постепенно начал дремать и почувствовал, как Арвид нашёл его руку и сжал её.

Как ни странно, после этой сцены Скабиору стало немного легче — и всё же время от времени его накрывали приступы тоски, которую днём он старался глушить работой, благо её оказалось действительно много. Работа вправду позволяла ему забывать о своей самому смешной трагедии, требуя от Скабиора полного сосредоточения и, в то же время, предельной искренности — потому что те, с кем сейчас он общался, почувствовали бы малейшую фальшь и ни за что бы её не простили, а их доверие, с таким трудом завоёванное, он совсем не хотел потерять. И это было очень кстати, и днём он действительно забывал обо всём, лишь ночью позволяя себе плакаться, как сопливый мальчишка, своему книззлу.

Так, как делал это сейчас, когда до полнолуния оставалась всего пара дней, и его чувствительность начинала уже обостряться.

— Я знаю, что это свинство, — глухо говорил он, зарываясь лицом в густой лёгкий мех смирно лежавшего у него на груди Лето. — Ты понимаешь, так-то я радуюсь… но вот иногда мне хочется его просто убить — чтобы всё вернулось, как было, и вечера наши, и книжки на ночь, и сами ночи… Я даже иногда думаю — может, не стоило принимать приглашение и оставаться тут жить? Может, так было бы проще: разорвал отношения один раз — и всё. А так — видеть, как твой дом становится постепенно чужим… хотя и моим-то он толком никогда не был, но я же привык про него думать так, понимаешь? — он судорожно втянул воздух и, вытащив тут же попавшую к нему в нос длинную шерсть Лето, продолжил: — Ты знаешь — мне не было так тоскливо, даже когда она замуж за него вышла. Но мы же тогда и не жили никогда вместе… так вот, семьёй. Как вообще отцы отдают дочерей замуж — не представляю… Но тогда мне было нормально — даже радостно. А теперь — у меня будто моё отобрали, и мне порой хочется зубами ему в глотку вцепиться и перегрызть… не слишком хорошее отношение к зятю, а, Лето? — он прижал книззла к себе — и отпустил, опасаясь, что тот, не слишком-то любивший объятья, уйдёт, однако Лето лишь закряхтел, но с места не сдвинулся. — Нет, я всё понимаю, я знаю, так правильно… и Гвен, наконец, счастлива по-настоящему — но, понимаешь… я-то — нет… да какой, к Хель, «нет» — я не помню вообще, когда мне было настолько паршиво! — он вдруг понял, что плачет, и зло смахнул слёзы костяшками пальцев. — Я не знаю — может, мне правда отсюда уйти? Ты-то пойдёшь со мной жить на Оркнеи? — спросил он Лето, заглядывая в его прозрачные зеленовато-бирюзовые глаза. Книззл пару секунд смотрел прямо на него, а потом ткнулся носом вперёд, и Скабиор почувствовал, как горячий и шершавый, словно мелкий наждак, язык слизывает с его лица слёзы. — Ну, ты даёшь, — он так изумился, что даже немного пришёл в себя, — ты же не собака! Ох, Лето, — он улыбнулся и закрыл глаза. — Дожил: меня даже книззл жалеет, — с усмешкой проговорил он, чувствуя, как мерзкая холодная тяжесть внутри постепенно уходит — возможно, на время, но его пока что вполне устраивал даже такой результат.

Ничего. Он привыкнет. Привыкнет — и просто включит в свою семью ещё одного человека. В конечном итоге, может, получится даже и лучше… ну, или, по крайней мере, не хуже. Он же всегда любил перемены — и они, как правило, оказывались к лучшему. Вот так и теперь будет — надо только настроиться.