Обратная сторона луны (джен)

Её путь закончился там же, где начался — в Совятне, как прозвали волшебники этот большой пятиэтажный дом в спокойном и полном практичной сдержанности георгианском стиле: с фасадом, выложенным потемневшим от времени кирпичом и строгими силуэтами оконных проемов, с мрачным подвалом, в котором вместо такой желанной для всех котельной тоже располагались комнаты (но кому и на каких условиях они сдавались, никто не спешил уточнять), и чердаком под высокою крышей, на котором располагались мансарды. Это был единственный в своём роде многоквартирный дом во всём Лондоне, по счастливому стечению обстоятельств находящийся неподалёку от одного из немногочисленных входов в подземное царство безысходности, мрака и бюрократии, именуемое Министерством Магии. Владельцем этого здания был волшебник, сдающий квартиры (небольшие и, говоря откровенно, не слишком удобные) в наём по доступной цене. Все его жильцы тоже были волшебниками — отнюдь не только работающими в министерстве — они-то, в очередной раз избавляя оконные рамы от помета своих и министерских сов (пролетающих в неприличных количествах мимо чаще, чем хотелось бы), и дали дому это звучное это прозвище, которое прижилось и было теперь известно, кажется, всем.

Гвеннит зашла не в свой подъезд, а в соседний, поднялась на самый верх — и постучала в одну из дверей.

— Привет! — сказала Гвеннит открывшему ей Арвиду, обнимая его за шею.

— Гвен, — шепнул он, целуя её, втягивая в квартиру — и закрывая входную дверь. Потом отстранился и сказал непривычно строго: — Гвен, я должен спросить тебя. Сразу.

— Спрашивай, — с немедленно вспыхнувшей тревогой согласилась она.

— Я видел тебя сегодня в городе с одним человеком. Очень плохим человеком, Гвен. Я не следил за тобой, — добавил он торопливо, — я вас увидел случайно.

— А.

Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Что же… Рано или поздно этот разговор должен был состояться. Ну, значит, сегодня. Надо было, конечно же, самой ему рассказать… Но, если быть откровенной, Гвеннит просто боялась, что его любви не хватит даже на то, чтобы узнать о ней правду — а уж тем более на такое. Однако теперь деваться уже было не куда, и поэтому…

— Надо было раньше тебе рассказать, — сказала она, расстёгивая пальто.

— Что рассказать, Гвен? — побледнев, спросил он. — Скажи мне только… ты и он… вы…

— Что? — она вдруг поняла, что он имеет в виду — и рассмеялась. — Ари… Нет. Мы не любовники, никогда не были и не будем. Пойдём сядем куда-нибудь, и я тебе всё расскажу.

Они прошли в комнату и сели на застеленную покрывалом кровать — больше тут просто не на чем было сидеть. Гвеннит сняла пальто и положила его рядом с собой, нервно поправила растрепавшиеся тёмные волосы, стёрла зачем-то ладонью помаду с губ — и, сцепив руки, медленно и чётко произнесла:

— Я оборотень, Арвид.

Он кивнул и сказал с такой знакомой ей полудетской улыбкой:

— Знаю.

— Ты… знаешь? — она совсем растерялась. — Но… как? Откуда? Ты… ты узнавал про меня что-то? Да?!

— Нет, что ты, — он покачал головой и взял её за руки. — Гвен, нет! Вернее… Я просто проверил, когда понял, что с тобой происходит. Не больше. Но я уже знал тогда.

— Но как ты узнал? — нервно спросила она и повторила: — Откуда?

— Ну это же видно… Видно, что с тобой что-то не так. Я сперва списывал это на обычные женские недомогания… но потом понял, что тут что-то не то… Твоё поведение, то, как ты выглядишь до и после… как говоришь о некоторых вещах… как исчезаешь, наконец, всегда в полнолуние… Я даже не помню, как именно мне в голову впервые пришла эта мысль. Гвен, — он погладил её по колену. — Ты не хотела мне ничего говорить — я уважал тебя и тоже молчал…

— И… как тебе?

— Что как? Какая мне разница, — улыбнулся он и, придвинувшись, коснулся ладонью её щеки. — Ну оборотень, ну и что…

— Тебе… всё равно? — совершенно потрясённо спросила она.

— Всё равно, — кивнул он.

Гвеннит молчала растерянно, глядя в его светло-зелёные глаза, такие любимые и такие родные, и искала в них какой-то подвох. И не находила… Она вдруг поняла, что плачет, а он такими привычными ей движениями стирает её слёзы с щёк своими большими пальцами.

— Ари, — прошептала она, обнимая его, наконец, за шею — он подхватил её и усадил себе на колени, обнял, прижал к себе и зашептал нежно и успокаивающе:

— Надо мне было тебе раньше сказать… Но я думал, лучше подождать, пока ты сама расскажешь… Ох, я дурак…

— Ты… ты самый-самый лучший и умный на свете, — прошептала она горячо, целуя его в шею. — А я идиотка… я думала… я боялась, что когда ты узнаешь… что ты…

— Ты вовсе не идиотка — ты просто меня плохо пока знаешь, — ласково возразил он. — Ты просто не привыкла доверять людям… Я не в обиде, совсем… Моя прекрасная маленькая леди…

Он всегда так её называл, когда хотел утешить — и, услышав это, она почему-то окончательно поверила в то, что ему действительно всё равно.

Они очень долго сидели вот так, обнявшись, и Гвеннит уже собралась было звать его ужинать — когда вспомнила, с чего, собственно, начался этот их разговор. Он почему-то больше не задавал свой вопрос — но ведь он никуда не делся… И, раз он и так всё про неё знал…

— Но ты ведь спросил меня не об этом, — сказала она, неохотно от него отстраняясь. — Давай я тебе расскажу, кто он.

— Я уже понял, что это как-то связано с твоим оборотничеством, — кивнул Арвид. — Пока мне достаточно… Если хочешь, можешь рассказать после. Но Гвен… Он действительно скверный человек. Я хочу, чтобы ты знала.

— Он, конечно, не очень хороший человек, — кивнула Гвеннит задумчиво. Развернулась у него на коленях, стянула с себя сапоги, одёрнула задравшуюся чёрную юбку, сняла через голову белый с чёрной отделкой свитер, повернулась обратно, поправляя ярко-красную блузку, и положила руки на плечи Арвида. — Я постараюсь тебе рассказать — так, чтоб ты понял. Он действительно груб и порой нечист на руку… Попросту говоря — он вор и игрок, — начала она, — он был егерем во время последней войны и, я уверена, что, случись это снова — стал бы им вновь; он не добрый и не слишком порядочный, он и со мной много раз поступал не слишком красиво… он вполне может предать или так обидеть, что полжизни потом вспоминать будешь… Но знаешь — когда я однажды стояла зимой на мосту и собиралась спрыгнуть оттуда, потому что не хотела и не могла жить после того, что со мною случилось — он не прошёл мимо засыпанной снегом девчонки, а забрал зачем-то с собой, отогрел и утешил; он писал мне письма в школу еженедельно — ты представляешь, как это, когда такой вот совсем не благородный и не ответственный человек, меня лет на тридцать старше, пишет еженедельно глупой маленькой девочке, которой вся её жизнь представляется одним сплошным разочарованием и страданием? А он писал — коротко, порой зло, но писал же… единственный. Даже родители мне не писали больше… Он рассказал мне всё то, что я знаю сейчас об оборотнях: почему так нехорошо перед и после трансформации, и что можно сделать, чтобы было полегче; что ни в коем случае нельзя пить алкоголь перед полнолунием и что не нужно ничего есть в первые сутки после. Это он научил меня тому, чему девочку должны учить мама и папа: как уберечься от нежеланных последствий и как защищать себя, если что, и как правильно одеваться и краситься. А когда я придумала себе, что в него влюблена, и сказала, что хочу переспать с ним, он отхлестал меня по щекам и сказал, что я малолетняя идиотка — не из страха, потому что мне тогда уже было семнадцать, и не из равнодушия, потому что он очень падок на женщин, а просто потому, что он знал, что на самом деле я этого совсем не хочу. А когда он болел, и я заплатила за его лечение, он вернул мне всё до последнего кната, хотя я отказывалась наотрез и не хотела брать деньги. Наконец, это он рассказал мне, как найти эту работу — так что, если бы не Кристиан, мы бы с тобой, вероятно, вовсе не встретились.

— Ты говорила, что тебе помогла с этим мадам Уизли, — удивлённо проговорил Арвид.

— Это правда, — спокойно кивнула Гвеннит. — Но о ней мне рассказал он.

— Они знакомы?

— Нет, насколько я понимаю… Он просто про неё слышал и надоумил меня написать ей письмо — это при том, что волшебников он почти ненавидит, презирает и вообще терпеть не может — просто потому, что считал, что мне не место среди таких, как он сам. И ведь это он убедил меня вернуться в школу. Я не хотела, проучившись там несколько месяцев оборотнем. Это было вправду ужасно, — она вздохнула. — Но он буквально меня заставил: сказал, что я идиотка и должна учиться, потому что мне потом жить, а где я всё это ещё узнаю, и что я даже не понимаю, как мне повезло, потому что в его время он сам доучиться не смог. И поэтому, понимаешь, — она посмотрела на него и улыбнулась, — вот за ту девочку на мосту, за то, что он с самого начала терпел вечные мои сопли и слёзы, за то, что — как я сейчас понимаю — он по-настоящему рисковал свободой и, соответственно, жизнью ради глупой незнакомой девчонки — мне всё равно, какой он. Вор, шулер, наверное, егерь… не важно. Меня он спас. И я люблю его, — она улыбнулась снова. — Как отца… или, может быть, дядю. Старшего брата. Не знаю. Я не могу… Не хочу больше общаться со своими родителями: они предали меня в самый тяжёлый момент, и поэтому они мне теперь чужие и, когда я их вижу, единственное, чего я хочу — это уйти. У меня, в общем-то, больше нет никого, кроме него — ну, и вот теперь, возможно, тебя. Если ты не испугаешься того, что я сейчас рассказала, и примешь, как данность, что в моей жизни всегда будет Кристиан — а если ты со мною останешься, значит, и в твоей тоже. Потому что я его никогда не предам — хоть он и уверен в том, что все всегда предают. Вот так. Думай, в общем, — Гвеннит поцеловала его в лоб и встала. — Я люблю тебя, — добавила она ласково, быстро натягивая свои высокие сапоги и перекидывая через руку пальто и свитер и забирая свою сумку. — И я понимаю, что никогда не встречу больше такого, как ты — я и тебя-то непонятно, как повстречала. Но я всё равно не хочу его предавать. Извини.

— Я аврор, — тихо проговорил он, опустив голову.

— Я знаю, — кивнула Гвеннит. — Потому и рассказываю тебе всё это сейчас. Сразу. А теперь я уйду. До завтра — если захочешь, ты знаешь, где меня отыскать.

Она подошла, поцеловала его в макушку — и аппарировала, не оставив ему шанса ни остановить её, ни ответить.

Аппарировала она, конечно, в избушку — и достаточно неожиданно застала там Скабиора. Поздоровалась с ним, повесила пальто, надела свитер — и, забравшись на кровать с ногами, прислонилась к стене, крепко обхватив себя за узкие плечи.

— Ну и? — спросил Скабиор. — Что у тебя опять за трагедия?

— Он знал, — сказала она, распуская стянутые в хвост волосы. — Давно знал — и ему всё равно. Представляешь?

— Значит, есть некий он, — сказал он с острым любопытством, — и он, по всей видимости, волшебник. И, как выяснилось, давно тебя вычислил — но заявил, что без предрассудков. Всё верно?

— Я люблю его, Крис, — сказала она, улыбаясь и зачем-то заплетая перекинутые через плечо волосы в косу.

— Я заметил, — кивнул он раздражённо. — И что дальше? Выйдешь замуж, родишь детишек и будешь жить долго и счастливо?

— Я не знаю, — Гвеннит опять улыбнулась. — Я рассказала ему о тебе. И сказала, что, если он хочет быть со мной — значит, смирится с тем, что ты у меня тоже есть. И вот не знаю, что он теперь решит. Потому что он — аврор. Вот.

Скабиор потёр лоб ладонью, потом провёл ей по лицу — вниз-вверх, и потом ещё раз, спустил ладонь на шею, сжал её, дёрнул один из своих вечных шейных платков.

— Понятно, — выговорил он наконец.

Хотя на самом деле ничего ему понятно не было. Что Гвеннит влюбилась, он заметил чуть ли не раньше неё самой, но это-то как раз было вполне предсказуемо — но подобного он не то, что не ждал, даже представить себе не мог. Он даже не мог толком понять, что его больше всего поразило в её коротком рассказе: то, что её возлюбленный аврор, или то, что она ему зачем-то рассказала про него, Скабиора, да ещё вот такой дикий ультиматум поставила. Тот факт, что нормального волшебника не смущает оборотничество потенциальной возлюбленной, его как раз удивил не сильно: не замуж же позвал, а пощекотать себе нервы многие любят — удивить не удивил, конечно, но задел неожиданно сильно. Хотя, это её дело, конечно… Её дело и её жизнь.

— Крис, — он не заметил, когда она успела встать, подойти к нему — почувствовал только, как привычно и тепло Гвеннит его обняла, прижавшись щекой к его груди. — Конечно, я опять буду плакать, если он решит, что для него это слишком. Ну и пусть. Я переживу.

— Ты зачем это сделала-то? — спросил он, тоже её обнимая и привычно упираясь носом в макушку, сладко пахнущую шотландским вереском, который она добавляла в воду, моя свои мягкие темные волосы. — Ты понимаешь же, что ни один нормальный человек такое терпеть не станет.

— Наверное, — вздохнула она.

— Я слышал о браках между оборотнями и волшебниками, — неохотно признался он. — Такое бывает, пусть и редко. Если ты думаешь, что он тебя любит — а ты так думаешь, я же вижу — зачем ты всё портишь? А?

— Потому что есть ты, — пожала она плечами, ещё крепче его обнимая. — Ты — моя стая. И если я кому-то нужна — то вместе с тобой.

— Ну и дура, — попытался он разозлиться, но у него ничего не вышло — напротив, было так хорошо и тепло, что это «дура» прозвучало почти ласково. — А если это твой шанс?

— Я — не мои родители, — сказала она негромко и твёрдо. — Я не предаю своих. А ты — свой.

— Это разные вещи! — поморщился он, поднимая её лицо за подбородок. — То есть, я очень ценю и всё такое — но оно не стоит того, Гвеннит. И нет у тебя никакой стаи, ты понимаешь? Я тебе уже сто раз говорил: ты другая. Не знаю уж, как так вышло, но ты вообще не похожа на оборотня. И тебе же повезло уже — ну так и живи нормально.

— Я живу, — улыбнулась она.

— А меня туда, в твою эту жизнь, тащить не надо. Мне там не место. И я достаточно для тебя сделал, по-моему, чтобы…

— Крис, — бессовестно перебила она, — у меня никого нет, кроме тебя. Совсем никого. Не выгоняй меня снова, пожалуйста.

— Я… Никто тебя никуда не выгоняет, — скривился он, отворачиваясь от её требовательного взгляда. — И прекрати меня шантажировать. Всё у тебя есть — вон, родители живы и братья-сёстры… уверен, они…

— Крис! — проговорила она задрожавшими губами — в голосе знакомо зазвенели слёзы. — Перестань…

Да что же это такое… святая Моргана. И Мерлин. И все, кто там есть ещё.

— Ладно, — сдался он вдруг. — Но я тебе говорю серьёзно: не надо ставить никому такие условия. Тебе замуж надо. А не со мной тут сидеть. А то и толку чуть — и не привести никого.

— Ну, прости, — сказала она даже без намёка на раскаяние.