Обратная сторона луны (джен)

Камин, в который Поттер вошёл ровно в полдень, перенёс его в замок. Самый настоящий старинный замок со стенами толщиной в несколько футов и большим залом, освещённым падающим из узких высоких окон светом и развешанными по стенам удивительно ровно горящими факелами. Морриган Моран ждала его, стоя в самом центре — в длинном, тёмно-зелёном платье в пол, с расшитыми кельтским орнаментом рукавами: причудливый геометрический узор сплетался с фигурами воронов и быков. Нити были подобраны тон в тон, хотя в некоторых элементах искрилось золото, словно перекликаясь с тонким золотым пояском, обвивавшим талию, а длинные волосы Моран были убраны в сложную причёску.

— Доброго дня, мистер Поттер, — сказала она, подходя к нему, однако, не протягивая руки.

— Добрый день, мадам, — сказал он, коротко кланяясь. — Благодарю вас за то, что приняли меня.

— Прошу, — сказала она, жестом приглашая его к огромному камину, где ярко горел огонь, а на полу действительно лежала медвежья шкура, рядом с которой друг против друга стояли два высоких резных деревянных кресла. Моран села первой, и Гарри показалось, что, хотя оба кресла располагались под одинаковым углом к окну, едва его собеседница заняла своё место, тени, будто живые, сползлись к ней, укутывая полупрозрачным покрывалом. — То, что вы захотели видеть меня, было для меня несколько неожиданным, — сказала Моран, даже не дав себе труда улыбнуться. — И я не могу сказать, что действительно хотела этой встречи.

Не лучшее начало беседы. С другой стороны, он и не надеялся на то, что разговор будет простым.

— Мне посоветовала обратиться к вам мадам Лонгботтом, — начал он с того единственного, что, теоретически, могло бы хоть немного расположить к нему собеседницу.

— Августа мне написала, — спокойно сказала та, внимательно и почти не мигая на него глядя.

И — ничего. Его слова словно падали в спокойную тёмную воду — и тонули, беззвучно и не оставляя на ней даже кругов. Ни улыбки, ни вежливого: «Я слушаю», — просто внимательный и изучающий взгляд.

Ладно…

— Могу ли я рассчитывать, что вы сохраните в ближайшие дни в тайне то, о чём я сейчас расскажу? — спросил он. — Очень скоро это перестанет быть секретом для всех — но я был бы крайне признателен вам, если бы вы дождались этого дня.

— Зависит от того, что я услышу, — ответила она.

Интересно. Не «что вы скажете» — а «что я услышу».

Придётся рискнуть… в конце концов, с каждой секундой этого странного разговора Гарри все меньше мог представить себе, что Моран отправится с докладом к министру или, например, сделает заманчивое предложение редакции «Пророка».

— Я пришёл поговорить о судьбе мисс и мистера Мун, — начал он. — Это…

— Я помню.

Какой у неё странный голос… Он звучал, вроде бы, совершенно обычно, однако Гарри казалось, что она говорит с ним вполголоса.

— Увы, текущая ситуация сложилась так, что их в любом случае ждёт Азкабан, — продолжил он с внешней невозмутимостью. — Очевидно, что не они задумали и совершили это ограбление — их просто подставили. И проблема этих детей — это лишь видимая часть того айсберга, что представляет собой исторически сложившееся в нашем обществе отношение к оборотням. Мы долго думали с мадам Уизли, как можно было бы ситуацию разрешить, а так же помочь этим сиротам…

Моран слушала его молча — так тихо и так спокойно, что он в какой-то момент даже перестал понимать, слышит ли она его, но не переспрашивать же ему было. Изложив ей идею фонда, он умолк, ожидая вопросов — но их не последовало, и в повисшей тишине вдруг громко взорвалось в очаге полено. Глаза Моран слегка блеснули, и она, наконец, сказала:

— Я сохраню это в тайне до официального объявления.

И замолчала.

Это становилось даже забавным — и Гарри, повеселев и вполне успокоившись, перешёл к тому, ради чего, собственно, и оказался здесь:

— Я пришёл к вам с официальным предложением войти в совет попечителей фонда.

— Это наверняка идея Августы, — утвердительно произнесла Моран. — Вы настолько доверяете её мнению?

— Абсолютно, — честно признал Гарри.

— Оборотни, — задумчиво проговорила она, делая лёгкий взмах палочкой, после чего в зале стало ощутимо светлее. — Что вы пьёте? — спросила она внезапно. — Виски?

— Да, — не стал он скрывать своего удивления. — С удовольствием.

Она снова взмахнула палочкой — и пока маленький столик, бутылка виски, стаканы и плоское деревянное блюдо с простыми закусками занимали своё место между их креслами, снова спросила:

— Войдёте ли вы в совет попечителей сами?

— Я ещё не решил, — откровенно признался он.

Она разлила виски и, подождав, пока он сделает глоток, сказала:

— Вы один из самых влиятельных и сильных волшебников нашего времени, мистер Поттер.

И опять замолчала. От камина тянуло теплом — и Гарри вдруг сообразил, что почувствовал это только сейчас.

— Боюсь, это может и повредить, и помочь делу в равной степени, — сказал он, вежливо беря с блюда белый квадратик домашнего сыра.

— Может, — кивнула она. — Особенно здесь, у нас.

— Хотите сказать, что меня здесь не любят больше других представителей британской власти? — с некоторым удивлением уточнил он.

— Как Главный Аурор, вы в последнее время непозволительно ослабили поводок своего волкодава — и мало кому это нравится, — сказала она с отчётливой неприязнью.

— У нас здесь прошлым летом пропали люди, — с едва уловимым нажимом проговорил он.

— Охоту в Ирландии всегда уважали, но вот овцами мы себя считать не привыкли, — кивнула она. — Мы понимаем и уважаем ваше желание отыскать или отомстить за них — но терпение у людей на исходе. Это ни в коем случае не угроза, — уточнила она, — просто предупреждение. Мы начнём с официальных жалоб — если до этого дойдёт дело.

— Не знаю, как насчет овец, но волков здесь немало, — ответил Гарри. — И я имею в виду вовсе не оборотней. Мне неприятно говорить это, но Ирландия была и остаётся главными морскими воротами для контрабанды, и закрывать на это глаза никак нельзя — хотя бы по приказу министра, официальную жалобу которому вы имеете полное право подать. Но давайте говорить объективно, от лица кого вы собираетесь это сделать? Я более чем уверен, что вы так же осуждаете преступников, нарушивших законы волшебной Британии, которые едины для всех.

— Законы? — повторила она — и в зале стало ощутимо темнее. — Мы жили по своим законам, когда у вас знали только один закон — силы. У нас задолго до вас было всё: и письменность, и литература, и даже школа, — сказала она с гневом и горечью. — Но вы её уничтожили, а потом милостиво открыли для наших детей ваш Хогвартс.

— Школа? — переспросил он, пожалев, что здесь нет сейчас Гермионы, которая наверняка хотя бы что-то об этом слышала.

— Школа королевы Маб, — уже спокойнее сказала Моран. — Где умели делать давно забытые теперь вещи. Поэтому англичане здесь никогда не были популярны — так же, как и не слишком любим аврорат.

— Я не могу сказать, что хорошо знаю историю — но мне вспоминается что-то про человеческие жертвоприношения, — проговорил он. — Возможно, дело тут в моём маггловском детстве, но я не считаю, что любые традиции следует уважать.

— Раз уж вы коснулись традиций, я расскажу вам одну историю, — сказала она после некоторой паузы со сталью в голосе. — Однажды герой наших легенд Кухулин встретил на своем пути юную деву, облаченную в многоцветный плащ и зелёное, словно луга, платье. Она предложила ему свою любовь и помощь, но в своей гордыне он отказал ей — и в её лице отверг саму богиню войны, — она слегка улыбнулась, — Морриган. И, в конце той истории, сначала он лишился оружия — а затем, пронзённый своим копьем, в муках умер.

Она умолкла, внимательно на него глядя, а потом продолжила:

— Вы сейчас неуловимо напоминаете мне Кухулина — и рискуете совершить ту же ошибку.

В ответ Поттер позволил себе слегка усмехнуться.

— Так уж вышло, что я умудрился стать героем совсем другой легенды. Но я помню, что в вашей легенде есть ещё история о том, как однажды Кухулин встретил покалеченную старуху, доившую некую странную корову, и попросил у доярки той молока. И каждый раз, когда он благодарил её за него, у неё исчезало одно из увечий — и вот так Кухулин излечил Морриган от тех ран, что сам и нанёс ей во время схваток. И с тех пор они стали неразлучными спутниками.

Моран вдруг улыбнулась:

— Какие же раны вы предполагаете исцелить?

— Я, как вы очень точно выразились, аврор, — сказал он. — И здесь и сейчас меня, прежде всего, волнует судьба тех, кого я обязан хранить и защищать — не важно, оборотни они, люди или кто-либо ещё. Я готов взять на себя ответственность за первых и сделать все, чтобы все остальные были в безопасности. Мы с вами взрослые люди — и вы понимаете, что я не могу взять и всё свернуть — но я и аврорат в моём лице готов к диалогу. Давайте сотрудничать так, чтобы всем каждая из сторон осталась довольна, — закончил он. И добавил с лёгкой улыбкой: — Мы же не злые и готовы пойти навстречу тем, от лица кого вы имеете честь говорить.

— Допустим, — кивнула она. — Однако не думаю, что кто-нибудь из тех, от имени кого я имею честь говорить, пожертвует хотя бы кнат фонду, среди попечителей которого будет самый известный на сегодняшний день англичанин, который так тесно связан с мистером Шеклболтом.

— А вы? — прямо спросил он.

И не ошибся с этой своей прямотой.

— Разумеется, если я приму ваше предложение, я сделаю достойный взнос, — сказала она.

— Ваше решение зависит от моего? — рискнул он спросить совсем прямо.

Она вдруг улыбнулась, и её ярко-синие глаза потеплели:

— Вы убедили меня, мистер Поттер. Я войду в совет и дам в качестве взноса две тысячи. И теперь, на правах члена совета попечителей, я скажу: на вашем месте я бы подумала над тем, чтобы предложить свое место менее спорному кандидату.

Она встала, ясно давая этим понять, что аудиенция — а именно такое ощущение оставил у Гарри этот визит — окончена, и коротко кивнула ему. Они простились, и, входя в камин, Гарри спиной чувствовал пристальный взгляд Морриган Моран.

Этот визит оставил у него ничем не объяснимое ощущение смутной тревоги — словно он услышал или увидел нечто такое, что таило в себе завуалированную угрозу. Разумно было это списать на слова Моран о возможных жалобах на деятельность ирландского аврората, но, вопреки всякой логике, этот ответ не казался Гарри удовлетворительным. Однако иного, сколько бы ни обдумывал этот недлинный разговор, ему так и не удалось найти.

Гермиона же ничего подобного не ощутила: выслушав Гарри, который, вернувшись от Моран, повёл свою подругу обедать, она пожала плечами и сказала успокаивающе:

— Ирландцы. Моран, насколько я знаю, принадлежит к одному из самых древних и сильных кланов — конечно, она англичан не любит, у них это модно со времен Кромвеля.

— Ты знаешь, — признался Гарри, придвигая к себе большой стейк с картошкой, — у меня было настойчивое желание обращаться к ней «ваше величество» — или, по крайней мере, «ваша светлость».

Они рассмеялись, и Гермиона кивнула:

— Я немного знаю её. Она не только на тебя производит подобное впечатление. Я видела как-то, как она осадила Огдена одним удивлённым взглядом. И, кстати — может быть, тебе будет интересно — в Хогвартсе она не училась.

— Нет? — удивился он. — А где? Дома с частными преподавателями?

— Дома, — кивнула она, принимаясь за свою отбивную. — У них в семье так принято: они не учатся в нашей школе.

— Кстати о школах, — вспомнил он. — Она говорила, что до Хогвартса у них была своя — школа королевы Маб. Ты слышала о ней что-нибудь?

— Разумеется, — несколько удивлённо сказала Гермиона. — Никто, правда, не знает, сколько в этой истории правды, а сколько — легенд и домыслов. Рассказывают, что ещё до прихода англичан у ирландцев была своя школа, где обучали юных волшебниц, а затем и волшебников. Кто говорит, что у них там не было палочек, кто — что как раз там обучали знаменитых ирландских арфистов и бардов, кто — что там практиковали человеческие жертвоприношения… Но, по-моему, всё это из той же серии, что и слухи о том, что Мерлин учился на Слизерине — зависит от того, кто рассказывает. Ирландцы всегда подчёркивали свою обособленность — тут я их вполне понимаю. И всё же, — бодро закончила Гермиона, — я рада, что Моран войдёт в совет. Отличный противовес Каффу и Флетвок — я, кстати, нашла кое-что про неё интересное.

— Расскажи, — попросил он. — Мы встречаемся сегодня в семь вечера — не знаю, планирует ли она там присутствовать, но это в любом случае будет полезно.

— Как ты знаешь, — с удовольствием заговорила Гермиона, — Лауренция Флетвок — одна из самых крупных заводчиц волшебных коней в Британии, да пожалуй, и в Европе. У неё есть свой клуб, в котором состоят представители старинных семей — типа тех же Малфоев. Кстати, выяснилось, — заулыбалась она, — что Драко и Астория его постоянные и очень активные члены, и рассказывают, что сошлись они именно там.

— Драко и крылатые лошади? — недоверчиво переспросил Гарри. — Помнится мне, с гиппогрифом у него не сложилось…

Гермиона фыркнула и очень укоризненно на него посмотрела:

— Ты эту историю и через сто лет вспоминать будешь?

— Да! — решительно сказал он. — Потому что это было отвратительно и смешно.

— Ну, видишь — человек работает над собой, — засмеялась она. — Растёт. Это достойно уважения, между прочим.

— Мерлин с ними, с Малфоями, — решил Гарри. — Давай дальше. Значит, элитный, так сказать, клуб.

— В каком-то смысле, — кивнула она. — Хотя в нем состоят и просто богатые волшебники, или известные. А ещё у неё есть летняя школа, причём, как ни странно, бесплатная: две недели любой несовершеннолетний может ежедневно по часу заниматься бесплатно.

— Очень разумно, — кивнул Гарри. — А дальше дети входят во вкус, и родителям уже приходится платить. И хорошо ещё, если чадо не просит лошадку…

— Конечно, — улыбнулась она. — Также Флетвок известна своими приёмами на открытом воздухе — говорят, что она устраивает их лучше всех в Британии. Про брак её дочери с Каффом много в своё время шептались, но они производят впечатление вполне счастливой пары. У них три дочери — двенадцати, девяти и шести лет, старшая прошлой осенью в Хогвартс пошла и была распределена на Райвенкло. Ну а про то, что Кафф именно Флетвок продал свою долю в «Пророке» ты, вероятно, знаешь.

— Знаю… Знал, — сказал он. — Но забыл — спасибо, что напомнила. Про них одно время слухи ходили, что они чуть ли не любовники, но доказательств никаких не было.

— Сомневаюсь, — покачала головой Гермиона. — Слухи ходили — но уж, как под Каффа после войны копали, и то не доказали ничего. Могли же они просто дружить.

— Плохо у меня сочетается «Кафф» и «дружить», — хмыкнул Гарри. — Но ты права: чего не бывает. Может, и так. Ну, посмотрим, — он доел и, посмотрев на часы, вздохнул с сожалением: — Пора нам. Я после Каффа к тебе загляну, если мы не поздно закончим.