Обратная сторона луны (джен)

Арвид Долиш и вправду прекрасно знал своего отца — однако даже он не смог представить того, что произошло через пару недель, за которые Джон изучил Гвеннит так хорошо, что вполне мог бы написать её подробную биографию. Узнал и про то, как и когда её обратили, и про её родителей, мужественно не оставивших свою дочь в беде… Джон запретил себе думать о том, каково это — когда твой ребёнок становится одержим в одночасье такой вот тварью, попросту запретил — и больше не думал. Узнал и про Скабиора… и в первый момент был, несмотря на весь свой жизненный опыт и определённый цинизм, шокирован. Потому что помнил его — очень хорошо помнил и знал, ещё со времён войны, да и недавний приговор, взбудораживший всех, как раз про него напомнил. Жаль, что то полнолуние пришлось не на его дежурство… В первый момент Джон даже почувствовал облегчение, решив, что Арвид просто не знает о том, с кем общается его предполагаемая невеста — а узнав, конечно же, поговорит с ней, всё выяснит… и не сможет, просто не сможет её не оставить. Однако его ждало разочарование: поскольку он теперь практически следовал по пятам за мисс Уитби, он очень быстро для себя обнаружил, что его сын уже в курсе — и, похоже, ничего не имеет против. Совсем эта девица задурила ему голову…

И что же это за год такой отвратительный? Он ещё не закончился, а у них уже нападений оборотней больше, чем за предыдущий — и это ведь только начало зимы. Нападений, убийств и обращений… Столько обращённых было разве что в довоенное время, при Грейбеке. Хотя нет, оборвал Джон сам себя, это он, конечно, преувеличил. И всё же, что-то они зачастили, особенно на юге Британии и в Уэльсе, к примеру, буквально в прошлое полнолуние было нападение в одной из деревень под Бристолем… А вместо того, чтобы ужесточить наказания, эта чокнутая дамочка Уизли протащила-таки свой закон об общественных работах — конечно, легко быть добренькой за чужой счёт! И ведь ради кого протащила, стерва! — он даже сплюнул в сердцах. Ради этого отвратительного ублюдка, который крутится рядом с невестой… девушкой его сына! А ведь Джон помнил его — помнил, скольких отловленных по лесам магглорождённых он лично сдал во время второй войны. Хотя не ему, конечно же, вспоминать об этом…

Он вообще не любил вспоминать то время. Сейчас никого это уже не интересовало, конечно — но он всегда считал, что авроры должны оставаться вне политики при любой власти и исполнять то, о чём давали присягу: Служить и Защищать. Вот он и служил и защищал... как умел и как требовали того в то время законы, которые вовсе не он принимал. Конечно, он понимал, что обвинение в краже магии стоит меньше кучи дракклового дерьма, но не он принимал законы — он следил за их соблюдением и просто служил. У него тогда был маленький сын, у него была занятая этим сыном жена — и, в конце концов, его мнение никогда никого не интересовало. Да он и не имел его толком… просто не думал, честно исполняя приказ.

А потом Поттер выиграл войну и в один момент из преступника стал героем, и был грандиозный праздник — и траур, последовавший за ним. Страну пришлось восстанавливать по кирпичику почти с нуля… Он знал, конечно, с того самого мига, как Кингсли вдруг занял кресло министра, знал, что служить дальше ему будет непросто — и что о повышении можно забыть, по всей видимости, навсегда. Хорошо, что хоть не уволили… Он ждал увольнения и раздумывал уже, что будет делать, оказавшись на улице — но нет, увольнений оказалось совсем немного, и аврората они почти не коснулись. Те, кто сел за сопротивление в Азкабан, вернулись, и теперь это они, что называется, заказывали музыку — и Джон подумал тогда, как ему повезло, что он сам никогда не рвался в начальники. Поначалу на него косо поглядывали, однако со временем работа взяла своё — а профессионалом он был отличным, да и волшебником не из худших, так что всё, вроде бы, вернулось на круги своя… И всё же осадок, мутный, словно в паршивом виски, остался — он так и не стал до конца своим тем, кто вернулся, да и многие молодые смотрели на него не то, чтобы с неприязнью, скорей, с осторожностью. Впрочем, приятели у него тоже остались — те же, что были прежде, и они иногда собирались выпить пива или чего-то покрепче, и, в целом, жизнь текла своим чередом.

Потом молодые начали делать карьеры — как тот же Причард, к примеру. Яркий, нахальный, он с самого начала, с самого первого своего патрулирования в той самой алой мантии (когда умудрился даже арестовать кого-то, причём совершенно по делу) обращал на себя внимание и не скрывал, что хочет взобраться наверх: сперва получить право самостоятельно вести расследования, а потом двинуться дальше и вырасти до начальника отдела. Про дальнейшее он тактично — или хитро, как посмотреть — молчал, понимая, конечно, что место главы всего аврората ждёт Гарри Поттера… а может, и в самом деле желая остановиться именно там, где сейчас и пребывал — и надо признать, что очень уж это место ему подходило. Когда-то Джон думал, что подчиняться мальчишке будет досадно и неприятно — но нет, как оказалось, если человек — профессионал, то возраст не так уж и важен. А Причард был профи, и аврорат был у него в крови — а ещё он прекрасно умел управлять людьми. Слизеринец, что с него взять — шутили над ним, и он весело соглашался и даже одно время демонстративно носил факультетский галстук. Он вообще любил пошутить — что над собой, что над кем-то, однако оскорбительной грани никогда не переходил сам и не позволял этого делать другим. И, в общем, работать с ним было легко — хотя Джон порой и не мог отогнать воспоминания о том, каким забавным он был, когда только появился в отделе.

Однако воспоминания воспоминаниями, а Джон изучил не только факты — он скрупулёзно выяснил всё о характере и привычках девушки. Проследил её ежедневный путь с точностью до пары ступенек, внимательно понаблюдал за подружками, даже с ее начальником побеседовал. И, наконец, сложив для себя из всех этих кусков головоломку по имени Гвеннит Уитби, отчётливо понял, что может предпринять по этому поводу.

…Гвеннит тогда только вышла из министерства — одна, потому что Арвид в последний момент был вынужден задержаться — и столкнулась с Джоном Долишем. Впервые.

— Мисс Уитби, — сказал он, крепко беря её под локоть. — Нам с вами нужно побеседовать. Но не здесь. Я полагаю своим долгом показать вам кое-что.

И прежде, чем она успела хоть что-то ответить, он аппарировал вместе с ней прямо в какой-то дом — судя по запаху, старый и давно уже не жилой. Он произнёс «Люмос максима», и комната, в которой они оказались, осветилась ярким белым светом: обычная гостиная, в которой, похоже, была серьёзная драка: мебель была перевёрнута, карнизы оборваны, а одна из штор разодрана в клочья… Джон Долиш повёл Гвеннит за собой, до боли сжимая её локоть — девушка была ему за это почти благодарна, потому что после аппарации голова у неё кружилась, хотя обычно она отлично её переносила. В доме было невероятно, нереально тихо — Гвеннит никогда не слышала такой тишины — и их шаги звучали здесь непристойно громко.

Они поднялись по лестнице, и остановились у дверного проёма с выбитой… нет — с разбитой в щепки дверью. Долиш втолкнул девушку внутрь и пошёл следом сам, освещая мощным Люмосом покрытое бурыми пятнами и брызгами помещение. Под ногами захрустело — Гвеннит глянула вниз и увидела, что пол усыпан мелкими осколками стекла, перемешанного с щепками, видимо, от двери. Кажется, в комнате жил когда-то ребёнок, наверное, мальчик: покрашенные в голубое стены с нарисованными корабликами и дельфинами, лёгкие белые занавески в синюю клетку — совершенно чистые, лишь на одной несколько темных брызг… Раскрытая детская книжка с картинками в углу — целая, бери и читай…

И — запах… В комнате стоял странный, едва уловимый железистый запах. Кровь. Гвеннит всегда её чуяла — начиная с чужих месячных и заканчивая порезанным вчера пальцем проходящей мимо женщины. Когда-то её это пугало, но после она привыкла и уже давно перестала замечать это… или же ей так казалось.

Здесь, в этой комнате, её пролилось до отвращения много.

— Смотрите, — жёстко сказал Долиш. — Это кровь, мисс Уитби. В этом доме когда-то жила семья — муж, жена и их маленький сын. Муж был оборотнем — и однажды забыл выпить зелье и убил их. Это детская. Смотрите очень внимательно, мисс, — он подвёл совершенно безвольную сейчас Гвеннит к обломкам детской кроватки. — Вот здесь было совершенно растерзанное тело двухлетнего мальчика, мисс — мы так и не сумели опознать его по лицу. А вот тут, — он указал на большое бурое пятно, — лежало то, что осталось от его жены, которая пыталась защитить сына. Прекрасный был человек, говорят, — усмехнулся он, — добрый, вежливый… Повесился в камере, когда узнал, что наделал. Но их-то было уже не вернуть. Вы понимаете, что рано или поздно на их месте будет Арвид? Все ошибаются. Всегда. Однажды у вас будет длинный день, мисс Уитби, — заговорил он мягко, — и вы вернетесь домой уставшей — с вами ведь уже наверняка бывало такое, верно? Привычно поднимитесь на самый верх, в свою уютную небольшую квартирку, откроете дверь, скинете обувь, повесите манию на крючок, а затем нальёте себе имбирного чая и пойдёте в постель — а тот заветный флакончик так и останется стоять на столе. Аконитовое пьётся семь дней — достаточно пропустить один или просто случайно ошибиться — и всё, — голос Джона звучал почти сочувственно и очень печально. — А когда луна покажется в небесах, вы станете зверем, но в этот раз, когда взойдет солнце, вы проснетесь, ощущая во рту дразнящий солоноватый привкус — и осознаете, что натворили. Как вы сможете с этим жить? В вас притаилось чудовище, мисс Уитби — а чудовищам не место рядом с людьми. Я ничего не имею против вас лично, — добавил он мягче, — но я не могу позволить вам однажды убить моего единственного сына.

— Убейте меня сейчас, — тихо проговорила Гвеннит, глядя на него пристально и серьёзно. — Я оборотень — вы аврор. Вам ничего не будет. Убейте меня. Пожалуйста.

— Я не убийца, — пожал он плечами. — Да и нет в этом никакой нужды. Оставьте моего сына в покое, найдите себе такого же оборотня — и живите с ним где-нибудь в безлюдном месте.

— Я люблю Ари, — прошептала она, даже не замечая, как назвала его.

— А если любите — уйдите, — жёстко проговорил Долиш. — Это лучшее, что вы можете сделать: обезопасить от себя своего любимого человека. Напишите ему письмо, — предложил он так, словно бы это только что пришло ему в голову, — попрощайтесь с ним — и уходите. Не место вам среди людей.

— Да, — прошептала она. — Да… Я напишу. Напишу.

Она развернулась и медленно пошла к выходу — и он не стал ей мешать, напротив, вежливо проводил до двери и даже предложил проводить, аппарировав вместе с ней, но она отказалась, а он не стал настаивать.

Он был действительно хорошим аврором, Джон Долиш. И прекрасно знал, когда нужно нажать — а когда остановиться. Вот сейчас следовало её отпустить — он и отпустил.

И оказался прав.

Потому что Гвеннит, аппарировав домой, и вправду написала письмо Арвиду, затем, не решившись сама его отнести и подсунуть под дверь, пошла на почту и отправила его совой. А потом вернулась на работу и попросила отпуск: и что-то было такое в выражении её лица, что её отпустили без звука. Она вернулась домой, собрала свои вещи — их оказалось совсем немного, большей частью одежда да книжки — и аппарировала в маленький домик на Оркнейских островах.

* * *

Тем же вечером плотный приземистый господин в длинном тёмном плаще с капюшоном, надежно скрывающим лицо, прошёл по Лютному, внимательно оглядываясь по сторонам, и свернул в одну из самых неприметных и тёмных его подворотен, где его ждал не слишком чисто одетый мужчина с испещрёнными шрамами лицом и руками. Господин перебросился с ним парой фраз и вложил ему в руку предмет, чрезвычайно напоминающий туго набитый кошель — а когда тот открыл его и наклонился, пытаясь разглядеть содержимое, навёл на него палочку и еле слышно проговорил «Обливиэйт». Постояв так пару секунд, он быстро ушёл по направлению к Диагон-элле, завернул за угол, смешался с толпой и скрылся в белоснежном здании с отполированными бронзовыми дверями, а его собеседник ещё долго стоял, с недоумением и радостью разглядывая невесть откуда взявшийся у него в руках кошелёк — а потом сунул его в карман и радостно зашагал в сторону «Белой Виверны».

А где-то в Уэльсе некий господин, развернув свою утреннюю газету, с удовлетворением покивал, читая эксклюзивный репортаж о том, что таинственный оборотень, похоже, теперь переместился в окрестности Бристоля. Скормив своему вомбату пару черешков сельдерея, он решил позволить себе лишнюю чашку кофе — ибо новости того стоили, давая надежду на то, что авроры, наконец-то, уберутся из его леса.