Обратная сторона луны (джен)

А пока Скабиор разрывался между подготовкой к аукциону, стрелковыми соревнованиями, которые ему тоже хотелось увидеть, и торговым павильоном, в Хогсмиде шумела весёлая ярмарка, на которую собралась вся — или почти вся — магическая Британия.

Для пятикурсницы Лоис Керк этот день был удачным: слава Мерлину, её брат-надоеда Лоуренс, учившийся на два курса младше, отправился в Хогсмид с приятелями по квиддичу из запасного состава команды, разбавленного громкими рыжими близнецами из основного. Сама Лоис на ярмарку отправилась вместе с подругами, с которыми довольно быстро рассталась, так как в Хогсмид её привели вовсе не поющие яблоки и гигантские тыквы, а Гарольд, с которым…

С которым было всё сложно.

Его появление в их доме Лоис восприняла не слишком-то радостно — в отличие от брата, который очень скоро сдружился с их новым жильцом, быстро позволив ему занять пустующее в своем сердце место никогда не существовавшего старшего брата. Лоис же отцовский ученик скорей раздражал — во-первых, потому, что ей хотелось хотя бы дома отдохнуть от чужих глаз, а во-вторых, потому, что этот Гарольд отнимал часть того и так слишком краткого времени, что ей удавалось провести с папой. К тому же, Лоис не могла не думать о том, а не стал ли этот ученик-оборотень ему ближе, чем его собственные, родные, но всё ещё остающиеся обычными людьми дети, который его бросили в самый тяжёлый момент? Наконец, банальная невозможность теперь завтракать или ужинать в пижаме тоже не добавляла ей симпатии к их новому постояльцу — однако Лоис, будучи хорошо воспитанной, ничего, конечно же, тому не говорила, лишь стараясь как можно реже попадаться ему на глаза.

Да и что она могла бы сказать и кому? Отцу, перед которым ей до сих пор было стыдно за то, что они тогда так и не навестили его в больнице? Маме, которая — Лоис точно знала — тоже винила себя, вспоминая об этом, и потому не могла, разумеется, отказать в приюте ещё одному оборотню? Брату, который просто радовался появлению в его жизни нового взрослого друга? Самому Гарольду, который и так смущался по делу и без? Подругам, которые у неё хоть и остались, но с которыми она вообще семейные темы не поднимала, особенно после того, что случилось с отцом?

И всё бы так и осталось, если бы не одно происшествие, случившееся весной у восстановленной и превращённой в музей Визжащей хижины, которое стало логическим завершением чёрной полосы в жизни Лоис.

После того, как их отца обратили, и он решил сам оборвать свою жизнь, а затем, не менее неожиданно, вдруг вернулся, если можно так выразиться, из мертвых, Лоис и её брату в школе пришлось нелегко. Дело было не только и не столько в самом факте того, что их отец стал теперь, фактически, магическим существом, но и в том, как именно произошло обращение. И, конечно же, подростки не могли упустить такой изумительный повод подразнить своих однокашников. Сказалось тут и общее напряжение в волшебном обществе, и мрачные заголовки в прессе, и, конечно же, бессмертное противостояние домов Годрика и Салазара. Представители последнего не могли, разумеется, не использовать историю незадачливых рыбаков для насмешек, их идеологические противники же, с одной стороны, защищали своих, с другой, после им же весьма нелицеприятно пеняли за это. Однако и сам факт того, что оборотень живет так близко к школе, не добавлял Керкам популярности. Лоис с трудом выносила все эти шепотки и взгляды — в том числе и сочувствующие. Она старалась ходить с гордо поднятой головой и поддерживать брата, который то и дело срывался, и дело иногда доходило до драк, однако самой ей поговорить было не с кем, а расстраивать родителей после всего, что случилось, она не была готова.

Последней каплей стало весеннее посещение Хогсмида. Ей просто хотелось побыть одной, успокоиться, и ноги сами понесли её к Визжащей хижине. Однако уединения искала не только она. Подошедшие одноклассники снова подняли эту тему — и, слово за слово, дело дошло до дуэли, когда девушка, окончательно выведенная из себя в тысячный раз повторяемыми остротами, выхватила свою палочку и наставила её на своих обидчиков, оказавшись одна против всех, не важно, какого цвета шарфы на них были. Если бы она знала, как накладывать непростительные — сидеть бы ей всю оставшуюся жизнь в Азкабане, однако те не были ей известны, да и вообще ЗОТИ не было её любимым предметом, и дуэли давались ей тяжело.

Вероятно, всё это закончилось бы бедой, если бы не невесть как оказавшийся там Гарольд, который…

Будь это какой-нибудь дамский роман, или героический эпос, он бы, конечно, с лёгкостью раскидал всех и спас прекрасную даму, завоевав этим её сердце, однако это была просто жизнь. Выступление его вышло весьма эффектным, закончилось оно массовой дракой, из которой Гарольд хотя и выбрался победителем (ибо Лютный — это всё-таки Лютный, и ты либо учишься драться, либо живешь не слишком долго и не слишком счастливо), однако весьма потрёпанным. Впрочем, противникам его тоже досталось: на ком-то из них были порезы, у кого-то была сломана рука, у кое-кого чудовищно распухли от жалящего нос, брови или уши, а Гарольд отделался парой порезов, склеенными на левой руке пальцами и огромным фиолетовым фингалом под левым глазом.

И если бы с порезами они ещё как-то могли справиться, купив в аптеке бадьяна, то с пальцами ни он, ни она не представляли, что делать, посему дома пришлось признаваться — и пока Эмили, капая на поверхностные, по счастью, раны Гарольда тем самым бадьяном, а затем снимая заклятье с его пальцев, благодарила его за помощь, Лоис почему-то так и не сумела выдавить из себя ничего, кроме невнятного:

— Правда, большое спасибо.

Однако с того случая что-то неуловимое в их отношениях изменилось — пропала её раздражительность, а сама Лоис и её брат, нашли, наконец, что отвечать на насмешки про оборотней, говоря, что они, по крайней мере, отлично дерутся и не трусят вступать в драку с превосходящими силами.

А потом случилось то громкое ограбление, а затем появился этот фонд во главе со спасшим её отца человеком — и статус самих Керков неожиданно резко и кардинально переменился. Вернее, изменилось отношение к оборотням, которые вдруг вошли в моду — и теперь обращённые к Лоис и Лоренсу вопросы содержали в себе, скорее, острое любопытство. А уж когда выяснилось — брат с сестрой не запомнили, как — что знаменитое пальто мистера Винда сшито их отцом лично, Керки неожиданно для себя стали в Хогвартсе фигурами достаточно популярными.

А Лоис ближе к лету поймала себя на мысли, что ждёт возвращения домой не только потому, что скучает по своим родителям…

…Гарольда она встретила неподалёку от центральной площади и, радостно сжав его руки, спросила:

— Что ты тут делаешь?

— Листовки раздаю, — ответил тот, забавно краснея. — Родители твои дома — сегодня большая торговля. Проводить тебя?

— Проводи, конечно, — кивнула она, и пошутила с очень серьёзным видом: — А то вдруг заблужусь.

* * *

Ловко лавируя среди пестрой толпы, останавливаясь то тут, то там и на ходу решая миллион возникающих в самый последний момент вопросов, Скабиор был уверен, что этот день уже ничем не сможет его удивить, однако ошибся — и не был уверен, что этот неприятный сюрприз будет последним: совершая очередной круг от «Вредилок Уизли» к арендованному их фондом павильону, он едва не сбил с ног МакТавиша — и узнал его только после того, как, торопливо извинившись, собрался было уже продолжить свой путь. Узнал — и застыл на месте, буквально с открытым ртом, потеряв шанс тихо и быстро исчезнуть и вынужденный теперь вежливо поздороваться, нервно облизывая пересохшие губы.

— Ты дементора словно увидел, — добродушно пошутил МакТавиш, отвечая на его приветствие. — Не ожидал встретить старика в столь людном месте?

— Нет, — честно признал Скабиор. — Ну, хорошей вам прогулки, мистер МакТавиш, и доброго дня, — вежливо проговорил он, демонстрируя недвусмысленное намерение продолжить свой путь и краем глаза замечая двух волшебников с физиономиями, явно принадлежащими к органам правопорядка, сопровождавших МакТавиша на некотором расстоянии от него и стремившихся быть как можно более незаметными.

— К чему такие церемонии между старыми друзьями? — с улыбкой возразил МакТавиш. — И, кстати, познакомься, — сказал он, выводя вперёд рыжих, как и он, подростков, очень друг на друга похожих. — Мои внуки, Эйдан и Айлен. Мистер Кристиан Говард Винд, — представил он их и, не желая замечать замешательства Скабиора и любопытных взглядов, которые те на него кидали, продолжил: — Тёплый сегодня день — словно только сентябрь кончается. Давно не было такой славной погоды на ярмарку.

— Ну, солнца-то мы все ожидали, — беря себя в руки, отвечал Скабиор, которого присутствие внуков и удивило (собственно, его скорее изумил сам факт их существования — слишком уж МакТавиш казался ему неподходящим для семейных отношений человеком, да и сам образ жизни его не то, чтобы располагал к подобному). В конце концов, вряд ли МакТавиш станет вести серьёзные разговоры в их присутствии… Подростки тем временем очень внимательно его разглядывали, и если юноша смотрел на него оценивающе, то его в глазах его сестры читалось неприкрытое любопытство.

— Бегите-ка, — сказал им МакТавиш, — купите себе чего-нибудь — и приходите уже в «Три метлы», — близнецы кивнули и тут же исчезли, направившись к ожидавшей их неподалёку компании, в которой Скабиор разглядел младшего Керка. — Я не поздравил тебя с впечатляющими ТРИТОНами, — продолжил он, переводя взгляд на своего собеседника, и неспешно направляясь в сторону «Трёх мётел». — Большое дело… Искренне за тебя рад.

— Ну, надо же было где-то питомца постатуснее раздобыть, в конце концов, мне нужно должности соответствовать — пошутил Скабиор, не имевший ни малейших сомнений в том, что, раз уж МакТавиш до сих пор интересуется его жизнью — значит, знает и эту историю. — А вы, значит, по-прежнему за мною следите.

— Да тут и следить не нужно, — возразил МакТавиш. — Достаточно внимательно газеты читать… и заметь, — кивнул он, — тебе опять повезло — на сей раз, в определённом смысле, породниться с ещё одним семейством законников.

— Ну, — усмехнулся Скабиор, — я бы не назвал это родством.

— Не скажи, — возразил МакТавиш. — Заводчики животных порой относятся к ним лучше, чем иные родители к детям… Расскажи мне, — продолжал он, — как твои подопечные? Я читал репортаж в «Пророке» — очень милое место. И тихое, судя по всему… но на колдографиях я увидел не всех.

— Не все поместились, а некоторые были уверены, что ужасно получились бы на колдофото — сами понимаете — искусство света и тени, — пояснил Скабиор. — Ну и некоторые лица для этого, говорят, просто не созданы. Но все в добром здравии… и, раз уж у нас с вами зашёл такой разговор, могу я задать вам встречный вопрос?

МакТавиш кивнул, и Скабиор продолжил:

— Могу я узнать, как дела у, — он задумался, — тех, кто сейчас в не менее тихом месте? Хотя, я слышал, что волны там порой слишком шумно бьются о стены.

— Шумят, но к этому привыкаешь, — успокаивающе ответил МакТавиш. — И они привыкают… Живут себе потихоньку — кто по трое, а кто и вчетвером. И тоже, насколько я знаю, находятся в добром здравии… разве что немного страдают от скуки.

— Скука — это не самое страшное, — кивнул Скабиор.

— Ну, тут тебе виднее, — заулыбался МакТавиш. — Самому-то тебе сейчас, как я понимаю, скучать некогда? Большая политика требует много времени.

— Да ну, какая политика, — поморщился Скабиор. — Но почему, собственно, у тех же карг общество есть — а у нас до сих пор не было?

— Всё верно, Кристиан, всё верно, — покивал МакТавиш. — Замечательная и очень правильная инициатива… И у тебя очень сильное лобби — но если тебя интересует стариковский совет, — он вопросительно посмотрел на Скабиора и продолжил, лишь дождавшись его кивка, — то я бы напомнил тебе, что, глядя вперёд, нужно не забывать время от времени оглядываться назад и следить за своей спиной. Ибо то, что ты делаешь, знают, без преувеличения, все — но, во-первых, не всем это нравится, хотя вслух они ничего не скажут, а хуже нет врагов, чем те, о которых не знаешь. Но поверь, они у тебя есть.

— Я догадываюсь, — усмехнулся Скабиор. — Ничего… я всю жизнь так прожил. Поздно уже привычки менять.

— Во-вторых, — понимающе кивнул МакТавиш, — как ты и сам знаешь, всегда найдутся те, кто захочет на этом нажиться. Ты ведь знаешь, как прихотливо и неожиданно порой трансформируются в Лютном подобные инициативы и, боюсь, теперь благотворительные организации начнут расти, как грибы — сам понимаешь, нет ничего проще, чем воспользоваться чужим громким именем. Я, конечно, намекну, со своей стороны, особо рьяным, что наживаться на подобных делах дурно и просто невежливо, однако ты должен помнить, что у нас свободная страна для всех видов предпринимательства — и это частное дело каждого, как именно обманывать своего ближнего и стоит ли это делать.

— Благодарю за совет, — помолчав, сказал Скабиор, который, к стыду своему, ни о чём подобном не думал, — и за… обещанную беседу.

— Ну что ты, — добродушно улыбнулся МакТавиш, — о чём говорить — не чужие, всё-таки, люди… Пока тебя, разумеется, спасает твоя репутация — и она будет ещё какое-то время удерживать особенно предприимчивых от слишком активных действий, я полагаю — однако же время летит быстро, репутация — вещь очень хрупкая, а любой даже небольшой скандал может очень больно по вам ударить. Самые громкие скандалы, как правило, начинаются из-за одного сикля, когда он оказывается не в том кармане. Люди не станут жертвовать, если не будут уверены, что их деньги дойдут точно до адресатов и адресат этот тот, кем представился.

— Я подумаю об этом, — пообещал Скабиор, повторив, — спасибо.

— Вот хорошо Мунго, — рассмеялся МакТавиш, подходя, наконец, к «Трём Мётлам» и снимая заглушающее, которое Скабиор не успел заметить, зато теперь звуки вокруг казались ему ярче и громче. — Если ты кинул в фонтан Атриума монетку — ты можешь быть абсолютно уверен, что она попадёт точно по назначению. Ну, — проговорил он, заглянув в широко открытую дверь, — я смотрю, внуки меня уже заждались… хорошего дня тебе, Кристиан. И не забывай старика — навещай иногда.

— Непременно, — кивнул Скабиор. — Хорошего дня вам.

И, проводив глазами скрывшегося в «Трёх Мётлах» МакТавиша, отправился к месту проведения аукциона.