Обратная сторона луны (джен)

Задремавшую на ковре рядом с сыном Гвеннит разбудил стук в дверь. Осторожно уложив сына в кроватку и передвинув её так, чтобы можно было видеть из коридора, Гвеннит выглянула сперва в крохотное зачарованное окошко, прорезанное в двери, которого не было видно снаружи, и, лишь узнав посетителя, открыла дверь.

— Добрый вечер, мистер Долиш, — сказала она, слегка ёжась от холодного сырого воздуха.

— Я так и не попросил прощения у вас, — сказал Джон, не входя в дом.

— За что? — улыбнулась Гвеннит, делая шаг назад и приглашая его войти. Но он стоял, не двигаясь — и она позвала: — Ну же, входите! Холодно, — она передёрнула плечами.

— За наше с вами знакомство, — сказал он, так и не переступая порога. — Теперь вот прошу. Простите меня за это.

— Вы зайдите, — её улыбка потускнела, а потом и погасла, но она очень настойчиво повторила: — Прошу вас, зайдите, пожалуйста, в дом. Нехорошо разговаривать через порог — а я не хочу выходить. Там дождь и холодно…

Он вошёл — и, закрыв за собой дверь, остановился, прислонившись к ней спиной. Стоял и смотрел, как она — в тонкой белой пижаме в маленькие красные и голубые цветы, босая — жалась к стене и глядела на него грустно и немного потерянно.

— Мне иногда снится то, что вы мне тогда предсказали, — сказала Гвеннит, обнимая себя руками за плечи. — Как я-волчица убиваю их всех: Кристи… Ари… и Криса — он всегда во сне почему-то остаётся человеком, хотя это и невозможно… чаще всего — когда я просыпаюсь после луны… но иногда и просто, вот как сейчас…

Она потёрла плечи ладонями, словно пытаясь согреться, и бросила на Джона тоскливый усталый взгляд.

— Я всё проверяю по несколько раз — всегда… но этот ваш оставшийся на столе забытый флакон с зельем меня просто преследует, — она передёрнула плечами и очень грустно улыбнулась. — Даже чудится иногда на работе… За что вы такое со мною сделали? — горько спросила она.

У него не было на это ответа, который был бы сейчас здесь уместен. Впрочем, Гвеннит и не ждала его — поглядела на опустившего глаза Джона, потом бросила быстрый взгляд в открытую дверь гостиной, за которой была видна детская кроватка с мирно спящим там малышом, вздохнула, сказала мягче:

— Вы простите меня. Я понимаю, на самом деле, зачем… но это было ужасно жестоко. А Ари сказал, что если я так боюсь навредить ему, он просто станет таким же. И тогда у меня не будет причин от него уходить, — она улыбнулась — а Джон вздрогнул, вспоминая в тысячный раз последний свой разговор с сыном и его слова: «я в ближайшее полнолуние отыщу оборотня, который меня укусит». Он ведь понял тогда, что сын говорит серьёзно — но даже не знал, насколько близко Арвид в тот раз подошёл к этой грани. Джон подумал, что было бы, если бы Гвеннит тогда на это его предложение ответила «да»… и зажмурился. Каким же он был идиотом… А он ведь аврор и считается хорошим детективом! Настолько не просчитать собственного ребёнка…

— Но вы отказались, — сказал он медленно.

— Конечно, — она, кажется, удивилась. — Разве могу я пожелать такого кому-то — тем более, своему любимому… Что вы? Я так испугалась тогда, — она вновь поёжилась — и, заметив, наконец, его состояние, шагнула к нему и неуверенно коснулась его руки. — Не надо было вам говорить всё это, — сказала она опечаленно. — Я просто… очень нервничаю всегда в дни луны, и вот…

— Вы в своём праве, — возразил он, озадаченно глядя на её пальцы, касающиеся его костяшек.

— Знаю, — согласилась Гвеннит, — но это жестоко… просто… когда мне снится всё это, я пугаюсь — а потом ужасно злюсь на вас. А тут вдруг вы оказались рядом — ну вот я и…

Она отвернулась, пряча слёзы — удержать их у неё никогда не выходило, а плакать сейчас перед ним не хотелось, и вовсе не потому, что ей было стыдно — напротив, ей не хотелось смущать Джона ещё сильнее.

— Просто сейчас… когда я после этих снов просыпаюсь одна… знали бы вы, как это страшно в первый момент! — она всхлипнула и прижалась к стене, словно ища у неё защиты. Маленькая, простоволосая, босая — совсем девочка со спины. — Когда не можешь понять, а вдруг это был уже не сон, а самая настоящая правда… потому что Ари же рядом нет… и…

Она зарыдала, закрыв лицо ладонями, и сползла вниз по стене, сжавшись на корточках и прижимаясь к ней боком. И Джон не выдержал — а кто бы вынес такое на его месте? — подошёл к ней, сел рядом и обнял, очень неловко и осторожно. Гвеннит развернулась — и уткнулась лицом ему в плечо, сев прямо на пол и облокачиваясь на него всем своим небольшим весом. Он понятия не имел, что ему говорить и что делать: допрашиваемые, бывало, рыдали у него на допросах, но никто из них и не думал искать у него утешения. И ведь тут было совсем другое: она не была преступницей, эта девочка, а он судил её, вынес приговор и привёл его в исполнение — сам, и теперь она мучилась, и будет, видимо, мучиться из-за того, что он тогда с нею сделал, и никакими извинениями поправить это уже невозможно.

— Я вас ненавижу почти, когда прихожу в себя после этого, — проговорила сквозь слёзы Гвеннит. — Если бы можно было как-то избавиться от этого… только как…

— Мне очень жаль, — проговорил он беспомощно. — Я бы исправил это, если бы знал, как.

— Вы простите, — сказала она, беря его руку в свои и плача, наконец-то, всё тише. — Не надо было рассказывать… просто я… я сейчас так часто этот сон вижу… вот и сейчас — я спала и проснулась… а тут пришли вы… ну и я… правда, простите, — она сжала руки. — Всё равно же ничего уже не поделать… я просто… но вы же тоже не очень-то виноваты… вы просто пытались его защитить… по-своему… я понимаю — теперь, когда есть Кристи… надо мне успокоиться, — сказала она, кажется, улыбаясь сквозь слёзы, — а то сейчас придёт Крис и расстроится… а тут ещё вы…

— Зачем вам этот… он? — с болью воскликнул Джон, нарушая данное самому себе обещание не обсуждать с ней этот вопрос. — Это же… Вы не знаете его так, как я. Он… отвратительное, — он успел всё же остановиться и не договорить.

— …Существо, да? — спросила она, выпрямляясь и глядя на него неожиданно яростно. — А знаете вы, что вас бы тут вообще не было, если бы не Крис? Это он заставил меня тогда вас вернуть! — выкрикнула она, отодвигаясь от него. — И он заставил меня вообще впустить вас в дом, когда вы пришли в первый раз! Потому что, он считает, что так правильно, и не хочет, чтобы я осталась одна, когда с ним что-то случится — а оно же случится, мы же оба это знаем! — она снова расплакалась, горько и обречённо. — И потому что он понимает, что надо прощать, и понимает, как это — когда пытаешься защитить своего ребенка. А вы так все и глядите на него то ли как на животное, то ли как на отребье! — она обессиленно оперлась ладонью об пол — тёмные волосы упали вперёд, скрывая заплаканное лицо. — Мне всё равно, какой он и кто он, — сказала она, откидывая их и глядя на Джона. — Когда меня обратили, я стояла на мосту и хотела покончить с собой — потому что мне было четырнадцать, и я не знала, как мне теперь с этим жить. А он подобрал меня и научил — всему, просто так, ни почему, ни за что. Он, может быть, и шулер, и вор — но он лучше вас в сотню раз!

— Лучше, — тихо кивнул Джон.

И она замолчала, наткнувшись на эти его слова словно на стену. Они молчали какое-то время, так же сидя: она — на полу, он — на корточках. Потом Гвеннит смутилась, вновь посмотрела через открытую дверь на спящего сына, придвинулась к Джону и коснулась его колена.

— Простите меня, пожалуйста, — попросила она смущённо. — Я просто устаю ужасно от таких снов — а вы почти сразу вслед за ним и пришли, ну и я… Извините меня. Мне сейчас стыдно, правда.

— Вы правду сказали? — тяжело спросил он.

— Да… про что?

— Про… вашего друга, — ответил он, запнувшись — и разозлившись на себя за то, что даже сейчас не заставил себя произнести его имя. Или хотя бы просто фамилию — это ведь так несложно, и он прекрасно умеет называть кого угодно как надо. А вот, поди ж ты… здесь и сейчас — не может.

— Он Кристиан, — вздохнула она. — Или Винд. Или Скабиор. Как хотите, — она снова вздохнула. — Но называйте его хоть как-нибудь. Разве он даже имени не заслуживает?

— Заслуживает, — помолчав, сказал Джон. А потом всё же задал вопрос, который так мучил его уже много недель — ибо мало ли, что она ответила тогда той подружке: — Почему вы назвали сына в его честь? А не в честь моего сына?

— Потому что мы давно так с Ари решили, — слегка улыбнулась она. — И потом, очень неудобно, когда папу и сына зовут одинаково: всё время все будут путаться. Он вернётся, — сказала она неожиданно твёрдо и ласково, придвигаясь к нему и заглядывая в глаза. — Я знаю, что он жив. Я бы почувствовала, если бы его больше не было. Я не могу объяснить вам этого… Но вот, когда Крис чуть было не попал в Азкабан — я знала, что с ним что-то случилось. Не знала, что — но знала, что он в опасности. Ари я бы тоже почувствовала.

— Даже невыразимцы не нашли ничего — и ничего сказать не смогли, — устало сказал он ей. — Он же исчез не один — с ним целая группа была. Шесть человек — и как не было. Ничего. Пусто.

— Я не провидица же, — грустно улыбнулась Гвеннит. — Я просто знаю, что он жив, и всё. И жду его.

— Он не вернётся, — сказал Джон.

— Посмотрим, — она не стала с ним спорить, но посмотрела на него так, как смотрят на упрямого, но неразумного ребёнка, которого уже нет сил переубеждать.

После они долго сидели на кухне — она кормила его ужином и поила горячим-горячим и крепким чаем, а маленький Кристиан крепко спал в своей стоящей тут же колыбельке. А когда ужин закончился, Гвеннит, очень внимательно и настороженно глядя на тестя, подошла вдруг к нему, взяла его руку и, притянув к ребёнку, медленно вложила в неё крохотную ладошку. Руки Джона она так и не выпустила и, пока тот держал внука, сжимала её с такой силой, что когда, наконец, потянула её назад и разжала пальцы, на той остались яркие красные полосы и следы от её коротких, вообще-то, ногтей.

Но он этого попросту не заметил.